Дом Ардовых в «Общей газете»

Была идея Егора Яковлева – провести в гостиной Общей газеты на Кутузовском цикл вечеров «Московский дом». Галя, как хозяйка «Гостиной ОГ» предложила дом Ардовых, позвав трех братьев – Алексея Баталова, Михаила и Бориса Ардовых - и тех могикан, что были некогда вхожи в легендарный дом на Ордынке. Подобные вечера Галя проводила в ОГ больше года. А я живописал их на газетных полосах, не уставая удивляться, каким образом Егор Яковлев углядел в Гале великого организатора действ, куда собиралось невероятное количество замечательных людей. Все началось в гостях у Егора Владимировича и Ирины Александровны Яковлевых. Однажды он пригласил меня к себе домой, я же признался, что не только «на Солженицына», но и в гости без жены не хожу. Так мы подружились семьями, много раз общались, но, когда Егор Владимирович предложил Гале проводить вечера на Кутузовском, это было как гром. Четверть века Галя работала в библиотеках, растила детей, и организовывала разве что ветеранов ближайших домов на чаепитие в читальном зале. Но талант не зароешь и не пропьешь даже чаем!

В тот вечер ни Баталов не пришел, заболев, ни Борис Ардов не приехал из подмосковной деревни, где жил. Но все остальное было прекрасно. А в качестве бонуса – неизвестное послание Иосифа Бродского Михаилу Ардову.

Сам о. Михаил ненавязчиво обратил внимание на строчку «насчет подобья устриц – нищи», вокруг предмета которой и выстраивается второй план стихотворения и иллюстрирующий Оду авторский рисунок.

 

 

 

«Московский дом» на Кутузовском, 22

В «Гостиной на Кутузовском» состоялся первый вечер из цикла «Московский дом». Назывался вечер «Легендарная Ордынка» и был посвящен дому Виктора Ефимовича Ардова и Нины Антоновны Ольшевской. Выбор объяснялся не только тем, что в этом доме бывали знаменитые писатели, артисты, музыканты и среди них Борис Пастернак и Дмитрий Шостакович, Святослав Рихтер и Фаина Раневская, Лев Гумилев и Иосиф Бродский, подруги Нины Антоновны – Софья Пилявская и Вероника Полонская, другие артисты МХАТа, в Школе-студии которого преподавала Н. Ольшевская. Здесь подолгу жила, приезжая в Москву, Анна Андреевна Ахматова. Недаром сегодня квартира на Ордынке, 17 называется Домом-музеем Ардова и Ахматовой. Но, кроме всего, совершенно замечательной была атмосфера этого дома – атмосфера любви, веселья, шутки, розыгрыша, пародии. О множестве историй, связанных с домом Ардовых, вспоминают в вышедшей недавно книге «Легендарная Ордынка» три брата – Алексей Баталов, Михаил и Борис Ардовы. Протоиерей Михаил Ардов блестяще вел и этот вечер.

 

В поисках Атлантиды

Открывший вечер Егор Яковлев сказал, что видит смысл в восстановлении особого духа «московской цивилизации», которая сегодня почти ушла в небытие. Это и знаменитые московские дома, объединявшие знаменитых людей, составлявших гордость и цвет русской культуры. Это и особые приметы московского быта, домашнего уклада, традиции. Это и особая московская речь, которая выветривается под натиском приезжих. Это московские дворы и церкви, улочки и особый ритм жизни в них. Коренной москвич отличит арбатскую старушку от замоскворецкой, но кто помнит, что такое московский дворник или горничная? Все это родовые черты нашей жизни, достойные памяти, уважения и любви.

Учредителя «Общей газеты» поддержала писательница Лидия Либединская, заметившая, что сегодня понятие «Дом» вытесняется словом «квартира», так же как понятие «Сад» словом «участок». Дом – это то, что с детства формирует человека особым укладом и семейными традициями. Лидия Борисовна вспомнила, как в доме ее родителей, несмотря на то что это была комната в коммуналке, в определенные дни всегда накрывался стол и принимали гостей. Телефона не было, и люди просто приходили, заранее зная, что в этот день их ждут. Она очень хорошо помнит грузинских поэтов Тициана Табидзе и Паоло Яшвили. Приходили Пастернак и Асеев… Традиции это и то, как праздновали, несмотря на запреты, Пасху и Рождество. Это и особенный уклад – с салфетками в кольцах, с подставками для вилок и ножей. Тот, у кого это было в детстве, передаст, в свою очередь, и собственным детям. Но с домами надо быть и осторожными, заметила Л. Либединская. Есть «злые» места города. Не случайно, именно на Лубянке была усадьба печально известной Салтычихи. Таким же выморочным местом представляется Кремль, о котором Ахматова писала: «В Кремле не надо жить, - преображенец прав: там зверства дикого еще живут микробы – Бориса дикий нрав и всех Иванов злобы». Когда в 18-м году туда переехало советское правительство, ничего хорошего не получилось. А вот обратный пример – дом и усадьба Воронцовой-Дашковой, на месте которых позже была построена Консерватория. Лидия Либединская не могла, конечно, не рассказать и одну из бесчисленных историй, связанных с Виктором Ардовым.

«Была такая поэтесса Людмила Давидович, писавшая тексты песен, исполнявшихся всеми знаменитыми певцами, в том числе Утесовым, Шульженко, Изабеллой Юрьевой: «Играй, мой баян», «Пока, пока, уж ночь недалека» и многие другие. После войны, когда она вернулась из эвакуации, ей восстановили прописку, но отказались дать полную продовольственную карточку. Она говорила: «Я теперь иждивенец с вырезанными жирами». В. Е. Ардов вызвался ей помочь, но с одним условием: «Вы, Мила, не скажете ни слова». Приехав в нужное учреждение, красивый, барственный Ардов с тростью и в распахнутой шубе проходит, не обращая внимания на секретаршу, в кабинет, ставит перед начальником поэтессу и заявляет: «Вот перед вами необыкновенная женщина. Она пережила блокаду и сейчас временно глухонемая. Это пройдет, но ей нужно усиленное питание, а она получает карточку с вырезанными жирами». Он выдержал паузу. «Знаете, что в ее платье Керенский бежал из Петрограда в 17-м году?» Начальник подписал все бумаги, не глядя».

Дочь знаменитого чтеца и друга семьи Ардовых Наталья Журавлева рассказала об Ахматовой, которая в течение десятилетий находила московское пристанище именно у Ардовых на Ордынке. Здесь у нее была комнатка, где она могла принимать посетителей. Наталья Дмитриевна с великолепным артистизмом показала самый облик Ахматовой – ее царственную осанку, сдержанный глуховатый голос, невозмутимость, с какой она держалась. И тут же – как бы по контрасту двух великих поэтов ХХ века – прочла письмо Марины Цветаевой, написанное в 26-м году Ахматовой из эмиграции…

Взрослые разговаривали, дети пили водку

Вообще вечер, который с удивительным тактом и чувством меры вел Михаил Викторович Ардов, был необыкновенен по своей неожиданности и разнообразию. Каждое из выступлений было лаконично и вносило особую ноту в общее действо. Вечер открыло выступление ансамбля духовной музыки «Арион», исполнившего пасхальные песнопения, благо дело происходило на Светлой Седьмице. Режиссер Марк Розовский вспоминал о своей дружбе с «мальчиками Ардовыми» и единственной подробной встрече с Анной Андреевной Ахматовой в Комарове, где, не в силах сказать ни единого слова, слушал с ней в комнате 40-ю симфонию Моцарта. И тут же пианист Михаил Аркадьев исполняет в своем изысканно-медитативном переложении для рояля музыку Георгия Свиридова к пушкинской «Метели». Поэт Евгений Рейн рассказал, как впервые вместе с Иосифом Бродским оказался в доме Ардовых. Это был конец 63-го года, когда над Бродским нависла угроза оказаться в тюрьме. На семейном совете было принято решение спрятать его в Москве – и лучше всего в… сумасшедшем доме. Но сначала они попали в дом Ардовых, где Иосифу так понравилось, что всякие мысли о психушке он совершенно оставил. Тем не менее на пятый день пребывания в Москве с помощью знакомого врача скорой психиатрической помощи его отправили в Кащенко. Когда через несколько дней Рейн пришел туда его проведать, Иосиф подошел к забору, за которым гуляли больные, и взмолился с отчаянием: «Женюра, забери меня отсюда немедленно: здесь полно сумасшедших!» Однако изъять поэта из психушки оказалось намного труднее, чем туда посадить. Помог и тут Виктор Ефимович Ардов, обратившийся к Снежневскому, который был тогда главным психиатром Союза.

Как в любом нормальном доме, к взрослым в доме Ардовых приходили свои гости – музыканты Рихтер, Хайкин, Шостакович, сценаристы Эрдман, Вольпин, Галич, многие другие, а к детям – свои. Сегодня эти «дети», сами достигшие пенсионного возраста вспоминают.

Александр Нилин: У Миши Ардова был соученик – Гена Галкин, не поэт, не писатель, просто молодой красивый человек огромного роста, который приходил к Мише и Боре – я хотел сказать «играть», но не совсем, хотя дело и происходило в детской. Обычно мы, дети первых курсов университета, сидели там и пили водку. Однажды к Анне Андреевне Ахматовой пришел еврейский поэт, которого тоже звали Галкин, но Самуил. Когда он, торопясь куда-то, ушел, то по ошибке надел шапку нашего Галкина. Шапки все были одинаковые – черные, обтекаемой формы, под котика. Нашему Галкину ничего не оставалось, как надеть шапку того Галкина. Но тот Галкин вскоре умер. Когда я через три-четыре года попал на Новодевичье кладбище, я задумался, что же меня поразило в надгробье того Галкина, Самуила. И я понял, что он на фотографии – в шапке нашего Галкина! То есть наш Галкин, который ничего не писал, а только пил водку, уже вошел в историю литературы и навсегда в ней останется!

Но и это, как говорят на Ордынке, «еще не все». Как-то Виктор Ефимович уехал на курорт, и мы, дети, отдыхали вечером уже по всей квартире. Только что вышла книга молодого и знаменитого поэта Вознесенского «Треугольная груша». Она была большой редкостью и почему-то оказалась в руках у нашего Галкина, не поэта. Тут из своей комнатки вышла Ахматова, и Галкин вдруг ей говорит: «Анна Андреевна, подпишите мне, пожалуйста, книжку Вознесенского». Даже мы, «дети», понимаем, что тут, видимо, перебор. Во-первых, у этого выходит книжка, а у Ахматовой – нет. Во-вторых, Вознесенский не такой уж, мягко говоря, любимый ее поэт. В планы ее, видимо, совершенно не входит ставить на его книжке автограф. Но тут – замечательный молодой человек, и она подписала ему книжку.

Когда я недавно попал на Ордынку и прочитал на вывеске: «Музей Ардова и Ахматовой», я на трезвую голову даже растерялся. А потом подумал, что это ведь не литературный музей, а, скорее, музей нравов и быта, в котором Виктор Ефимович играл не менее важную роль, недаром я все его анекдоты помню лучше, чем стихи Ахматовой. Он был умный человек и понимал, что у него никакого музея не будет, и потому не заботился рассказывать что-то нравоучительное для потомства. А Анна Андреевна понимала, что ее музей будет, но не на Ордынке, и поэтому тоже не думала выглядеть иконой. И все было запросто. Помню, мы, дети, как всегда с утра пили водку, и тут выходит Анна Андреевна и говорит: «Что же это вы так – утром?» Я говорю: «Анна Андреевна, это совершенно случайно, потому что я плохо себя чувствую и не пошел сегодня в университет». Она: «А что с вами такое?» - «Наверное, простудился». Она говорит: «Есть очень хороший способ: нагреть на батарее носовой платок и положить на переносицу». Я заинтересовался: «А почему это помогает, Анна Андреевна?» Она говорит: «А вот этого, Саша, я не знаю. Я ведь не доктор, а лирический поэт».

«Мама, я Ардова люблю!»

о. Михаил Ардов, отметив уютную атмосферу вечера на Кутузовском, напомнил, однако, что, помимо семьи, мы живем в большой стране, в которой периодически происходят разные события и отмечаются разные даты. Так, в этот день, 22 апреля, кроме рождения Владимира Набокова и жены поэта Е. Рейна Нади, отмечается еще день рождения Владимира Ильича Ленина. В связи с чем предоставил слово артисту Александру Филиппенко, который прочитал рассказ Сергея Довлатова, посвященный тому, как в зоне силами заключенных играют пьесу, где действуют Ленин и Дзержинский. Слушатели натурально лежали в лежку. Довлатов, как заметил Михаил Викторович Ардов, к сожалению, не бывал на Ордынке, но дух его сочинений примерно тот же, что царил в доме.

«Вы догадываетесь, - сказал потом о. Михаил, - что поэзию Ахматовой я впитал, что называется, с молоком матери. Затем в мою жизнь вошли будущие «ахматовские сироты» - Бродский, Рейн, Найман, Бобышев. И, честно говоря, я думал, что у меня больше не будет литературных слабостей. Однако признаюсь, что на старости лет я влюбился в поэзию человека, который присутствует здесь. Это – Тимур Юрьевич Кибиров, которого я прошу выйти и прочесть что-нибудь». Тимур Кибиров действительно вышел и к неослабевающему восторгу публики прочитал – «Мама, я Ленина люблю!» («Ленин порохом пропах, / С сединою на висках, / И за это я его люблю. / Он не рокот космодрома, / А трава, трава у дома. / И за это я его люблю. / Ленин бездна, звезд полна. / Нет у этой бездны дна. / И за это я его люблю…» И так далее).

Между прочим, пролетевший как мгновение ока вечер продолжался более двух часов. Под занавес певица Татьяна Куинджи великолепно исполнила под музыкальное сопровождение Михаила Аркадьева три пьесы Дмитрия Шостаковича на слова Саши Черного. «Я помню, как однажды наш друг Максим Шостакович принес магнитофонную пленку с этим сочинением своего отца, - рассказал Михаил Ардов. – Обычно мне казалось, что музыка, скорее, портит хорошие стихи, нежели красит. А тут я впервые понял, что такое гениальная музыка. Потрясающе остроумные стихи Саши Черного, которые нам с детства читал отец, еще и выиграли!»

Перед тем как естественным для домашних встреч образом все перебрались к накрытым столам, можно было оценить оформление гостиной, в которой на сей раз висели произведения художницы Веры Хлебниковой, графика Владимира Брайнина, предоставленная «Московской студией» Бориса Бельского, фотографии из архива семьи Ардовых, оформленные директором галереи «Сегодня» Натальей Соповой. Всем спасибо.

Но на закуску – сюрприз для читателей. Его преподнес на вечера Александр Авдеенко. Сделав несколько уточняющих разъяснений.

«С домом Ардовых был тесно связан дом Габричевских-Северцовых. И в Москве, и в Коктебеле, куда мы ездили летом. В 69-м году, в последний год жизни Натальи Алексеевны Северцовой, когда ее муж Александр Георгиевич Габричевский уже умер, мы с Мишей Ардовым провели в Крыму благословенную осень. Михаил занимался «сочинениями», которые никому не показывал, - они уже были связаны с его будущим священнослужительством, - я писал для АПН. Вдруг появляется Иосиф Бродский, которому выбили бесплатную путевку в Дом творчества. Бархатный сезон кончился, все «классики» разъехались, и Дом творчества наполнился шахтерами с Донбасса. Бродский хотел тут же уехать, но пришел нанести визит Наталье Алексеевне и – остался. Чудесная погода стояла до середины ноября. Каждый вечер Иосиф приходил к нам, и мы прекрасно проводили время. Наконец настал день рождения Михаила. Этому событию Бродский посвятил стихотворение, которое я прочту».

А вот и оно.

Иосиф Бродский

ОДА

На тридцатидвухлетие Михаила Ардова, философа и беллетриста, празднуемое 21.Х.1969 г. в местечке Коктебель, в Крыму

1.

Я знал тюрьму, я знал свободу,

И Вам – Большому Кораблю –

Я поднести желаю оду,

Я, верьте мне, не отступлю.

Пугают сходством дни и годы.

Пленяют сходством рифмы оды.

2.

Певец, Тавриду посетивший,

Толкнув коричневую дверь,

Я Вас нашел в каморке, бывшей

Когда-то стойлом; но теперь

Се – как бы келья духоборца,

Лицом и платьем – черноморца.

3.

Когда яснополянский старец

В своей почувствовал груди

Пророка жар (такому палец

В едало лучше не клади),

Он тоже дернул из престольной.

Но Адрес Ваш – куда пристойней!

4.

Во-первых, тут масштаб! Мне ясен

Расчет простой и мудрый Ваш:

Допустим, труд Ваш был напрасен –

Тогда Таврический пейзаж

Снимает ощущенье драмы;

Шедевру же – нет лучшей рамы.

5.

Бесспорно, сказанному выше

Вы сами подтвержденье: Вы,

Мишель, в Крыму, как статуй в нише!

И даже я, брегов Невы

Пустой сосуд, упавший с полки,

Здесь с радостью собрал осколки.

6.

Имея чтенья между строчек

Солидный опыт, Вы уже

Могли смекнуть, что (кроме прочих

Движений, свойственных душе,

Что встреча с Вами производит)

Моим пером блаженство водит.

7.

Но, Вам хвалою отверзаясь,

Мои уста скорбят, увы,

Что их не заставляет зависть

Раздаться шире – ибо Вы,

Богач в друзьях, маруське, пище,

Насчет подобья устриц – нищи.

8.

А этот пункт ужасно важен!

Он умаляет богача!

Что представляет ключ без скважин?

И что без темноты свеча?

Что значит грифель без лекала?

И что бутылка без бокала?

9.

Служитель в доме Аполлона,

Не забивайтесь в уголок!

Поймите: главное – колонна!

Иначе – рухнет потолок,

И пар сорвет с кастрюли крышку!

Постойте, дайте передышку…

10.

Пока что ода – в лучшем виде.

(Пускай не все Вам по нутру).

Итак, я Вас нашел в Тавриде,

В плетеном кресле. Поутру

Вы подвергали нечто правке.

И на ветру сушились плавки.

11.

Н. А. сжимала с краской тюбик.

Держало солнце полиспаст.

В таверне лаял киску Тузик,

По паспорту Энтузиаст.

Вдали подтянутый и ловкий

Шел АПеэНщик с монтировкой.

12.

Все это как бы не касалось

Вас. То ли ангела крыло

Касалось Вас, как Вам казалось,

А может, просто напекло.

Но вечером Вы, глядя в печку,

Являли времени утечку.

13.

Мой Михаил, мы все раскисли

От неудач, обид, измен.

Не жизнь сложна, а наши мысли.

Как офицер и джентльмен,

Я вас и сдержанно и  сухо

Приветствую за твердость духа.

14.

Бытописатель и философ,

Создатель пламенных реприз,

Проклятых бременем вопросов

Чью выю не склонило вниз,

Осанка чья и подбородок

Есть смерть украинских молодок, -

15.

Вы в тридцать два прекрасных года

Того являете пример,

Чего не выразит ни ода,

Будь даже автором Гомер,

Ни – мною спета – Илиада,

Ни то же описанье Ада,

16.

Чистилища и Рая – ибо

Вы, как читатель, выше тех,

Кто жадно ищет, словно рыба,

На глубине вещей утех.

И, холодны, глубоки. Скользки,

Для Вас мы все – судак по-польски.

17.

Восславить Вас? Да полно! Мы ли?..

Ну, разве в случае нужды…

Как все чужды друг другу в мире!

Как мира многие чужды!

И все же, сознавая это,

Я «Многая» кричу Вам «лета!»

18.

Позвольте мне восстать с бокалом

И в Вашем чествовать лице,

Мой Михаил, величье в малом –

Упоминанье о Творце.

И дай нам Бог встречать не хуже

В других местах годину ту же.

За сотню строк наджимболосив,

Я вас приветствую. Иосиф.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений