1435. Корней с тараканищем (Русский журнал, 2007, 26 марта)

Игорь Шевелев

Корней с тараканищем

Корнею Чуковскому исполняется 125 лет, и этот его полуюбилей отмечается достаточно широко. В Литературном музее в Трубниковском переулке открывается большая выставка, посвященная его жизни. Пройдут разные просветительские мероприятия. В серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» вышла тысячестраничная биография автора «Мойдодыра» и «Доктора Айболита», принадлежащая перу московской писательницы Ирины Лукьяновой (книга уже выдвинута на премию «Национальный бестселлер»).

К Корнею Ивановичу Чуковскому (1882-1969) отношение было весьма разное, как при жизни, так и после смерти, что хорошо заметно по его юбилеям. До революции его ядовитое критическое перо остерегались как волчьей пасти. Даже те, о ком он писал по видимости хорошо, как, например, Ахматова и Маяковский, ждали его высказываний с подозрением. Нервный Маяковский, на всякий случай, так приложил Корнея в стихотворении «Гимн критику» (1915), что потом всю жизнь, улыбаясь, опровергал, что это именно он. Но строки: «От страсти извозчика и разговорчивой прачки невзрачный детеныш в результате вытек. Мальчик - не мусор, не вывезешь на тачке. Мать поплакала и назвала его: критик». И через строфу: «Как роется дворником к кухарке сапа, щебетала мамаша и кальсоны мыла; от мамаши мальчик унаследовал запах и способность вникать легко и без мыла» - слишком указывали на незаконнорожденность нашего героя и тяжкое зарабатывание матерью денег стиркой белья. Да и вообще Чуковского всю жизнь сложно было с кем-нибудь перепутать.

После революции, когда начал писать детские стихи, тут же стал предметом борьбы с «чуковщиной», причем, организатором стала Крупская, а поучаствовали все, начиная с редакторов и заканчивая Агнией Барто и Сергеем Михалковым. Но «писатель в России должен жить долго, тогда до всего доживет», как якобы сказал сам Чуковский. И вот, «альтернативный герой хрущевской оттепели», он получает полвека назад орден Ленина, к 80-летию – Ленинскую премию, но в брежневский застой опять отброшен едва ли не в диссиденты, каковым и умер, а столетие его прошло почти незамеченным. Что-то еще дальше будет с автором незабвенного «Тараканища», который то ли обличает Сталина (это в начале-то 1920-х, при жизни Ленина!..), то ли, наоборот, цитируется самим генсеком в одной из его статей.

Да что Сталин. Великий сказочник сочинил, в первую очередь, самого себя. Начиная с фамилии-имени-отчества, с англоманства, с себя как третейского судии и просветителя, даже день рождения сочинил - родился 1 апреля, а праздновал 31 марта. На самом деле была жуткая бессонница, ощущение, что тебя принимают за кого-то другого, постоянное раскаяние на фоне ехидства и непрерывной готовности к новым выкрутасам. Василий Розанов называл его волком, Леонид Андреев – Иудой Из Териок (Иуда Истериок), а Чуковскому нравилось.

Помню, в детстве я любил научно-познавательную рубрику «Знаете ли вы, что…» Применив ее на данный случай, знаете ли вы, что настоящее имя Корнея Ивановича Чуковского даже не Николай Васильевич Корнейчуков (по маме), а Николай Эммануилович Левенсон (по папе)? Что с молодости он был неуравновешенным человеком, который и на мать мог руку поднять, а позже истерика ушла вглубь, в ядовитость, в отзыв «мне так понравилась ваша книга, что никогда больше не буду вас читать, - чтобы не портить впечатления». Что, приехав из первой поездки в Англию, он напрочь забыл, что за это время у него появился сын Николай. Что, по преданию, не обнаружив в пору борьбы с космополитами, ни единого гостя на своем юбилейном дне рождения, вышел на переделкинский балкон и, обратившись «в сторону Кремля», предрек «им» - 1953 год, 1964 год, 1982 год и – 2011-й год! Что все порочащие сведения о Корнее Чуковском известны из его собственных записей и дневников…

Четыре главы толстенной книги Ирины Лукьяновой «Корней Чуковский» - это как бы четыре перелома его жизни: «Провинциал», «Просветитель», «Подозрительный», «Патриарх». Автор едва уложилась в минимум описания столь долгой и насыщенной жизни, в которой ядовитый критик становится детским классиком, рассадник «чуковщины» - тихим некрасоведом и составителем примечаний, а потом патриархом всей советской литературы, которую от всей души ненавидел и остерегался. Более-менее подробный именной указатель, включающий хотя бы часть тех деятелей культуры, с которыми общался и был знаком Корней Иванович, занял бы слишком много места и в книге отсутствует, чай, не научное издательство. Недавно изданная факсимильно знаменитая «Чукоккала», включая автографы и рисунки баснословных знаменитостей конца XIX – ХХ веков, дает представление о круге общения нашего героя. В биографии дан глоток того духа времени, - знаки и приметы литературной среды, насыщенной то творческими энергиями, то идеологическими миазмами, - в который был погружен Чуковский.

И все время держишь в уме тот самый не заданный вопрос, - а надо ли в России жить долго? Блок, почти его ровесник, уже умер, младший по возрасту Гумилев расстрелян, Россия во мгле, любимый Уэллс его обидел, написав, что Корней подговорил тенишевцев какие книги называть при встрече, кругом холод, голод, стена коммунизма, Алексей Толстой печатает в Берлине его частное желчное письмо о московских приятелях и коллегах, очередной скандал, К.Ч. сер, сед и смертельно устал, как загнанный волк, а впереди еще столько всего! Аресты близких, погромы, дрязги, клевета, отречения. Одни говорят, что «он будто вообще не желает знать о том, что другим бывает больно». Другие вспоминают, как помогал, а что при этом чувствовал, не так важно. Выживая, дул в унисон советской идеологии, сам становясь идеологом. А иначе разве мы выросли бы на красочно изданных книгах Чуковского? «Легкомыслие – главное мое спасение», - записывает он в дневнике. Но Пастернак устраивает на даче чтения «Доктора Живаго», а Чуковский считает это неуместной бравадой и предпочитает признать «ошибки» и затихнуть. А когда все умерли, стал патриархом.

Умирая, сказал: «Вот и нету Корнея Чуковского…» Как о ком-то чужом.