1436. Рецензии на Аксенова, Чуковского, Топорова, Долгорукова (МН, 2007, №12)

Игорь Шевелев

Какими вы не будете

Василий Аксенов «Редкие земли». Роман («Октябрь» 2007, №2,3)

Как признается сам Василий Аксенов, начав писать «Редкие земли», он даль свободного романа различал неясно. Разве что собирался достойно закончить «детскую трилогию», начатую много десятилетий назад книгами «Мой дедушка памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит», - под свежий заказ московского издательства.

В центре романа - старый герой-пионер Геннадий Стратофонтов, который «хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах». В новые времена он, как выдающаяся личность, стал олигархом, а затем, когда скрытые большевики вышли наружу, попал в тюрьму. В итоге получился роман-импровизация, джазовая композиция на заданную тему, - со стихами, с тамарисковым парком Биаррица, с чудным юнцом Ником, утюжащим на серфинге волны Бискайского залива, а потом оказавшимся сыном олигарха, зачатым тем с женой Ашей, она же леди Эшки (привет, «Фиеста») в жерле вулкана в Габоне, на родине Адама и Евы. Получился причудливый роман о судьбе российского Гарри Поттера, выходца из брежневского комсомола, который в конце 70-х ходил в ООН-овских «молодых лидерах мира», в конце 80-х – на вершине ВЛКСМ, «коммерческого союза молодежи», готовил его к самороспуску, в 90-е – стал олигархом, а потом, как мы знаем, попал в тюрьму. Из которой, впрочем, его извлекает штурмом смелая жена, и вместе с ним уходят на волю все герои двадцати пяти романов Василия Павловича.

Аксенов, тряхнул феерической стариной, чтобы создать идеологически невыдержанный роман о жизни олигарха, редкоземельного выродка российской системы, упрятанного в неволю. Впрочем, вызволенный из тюрьмы в эмиграцию, герой романа Аксенова не может не возвратиться тайно на родину, где бродит маршрутами затоваренной бочкотары между Читой и островом Крым, не отбрасывая тени. Эта история печальна, но сама проза весела. Чем флегматичнее кажется Василий Аксенов, тем звучнее раздаются его сатирические оплеухи. Роман его фантасмагоричен свободой, потому и не совпадает с собой, а жизнь, увы, чревата злобой и страхами. Потому и проходит первой.

Дословно

Василий Аксенов

Возьмите отцов моего поколения. Среди них масса революционеров, солдат революции, искренне веривших. Сколько их уничтожено в этом кровавом месиве? Я думаю, больше, чем осталось. А дальше – война, ушли на убой миллионы молодых людей. Сколько из них осталось? Процентов тридцать? Вернулись с войны, думали, что все пойдет иначе. Ничего подобного, опять все закрутилось. Обманули. Затем шестидесятники. Тоже надежда – социализм с человеческим лицом. Все переделаем, у нас будет цветущий, демократический, европейский социализм. И вновь полный обман. В перестройку призвали молодых и объявили: «Демонтаж, господа. Надо начинать снова. Вы молодые, энергичные, идите, дерзайте, становитесь миллиардерами». Ну и ринулись все становиться миллиардерами. И что из этого получилось – опять потерянное поколение…

Игорь Шевелев

Дни рождения Корнея

Ирина Лукьянова «Корней Чуковский». М.: Молодая гвардия, 2006, 992 стр. (ЖЗЛ).

Тысячестраничная книга поспела к 125-летнему юбилею Корнея Чуковского (1882-1969). Ее даже успели выдвинуть на премию «Национальный бестселлер» - после победы мужа И. Лукьяновой в конкурсе «Большая книга» биографический жанр не просто уважаем, а «премиеспособен». Между прочим, договор на биографии Пастернака и Чуковского в серии ЖЗЛ был подписан в один день.

В итоге, у Ирины Лукьяновой получилась книга об удивительно тяжелой жизни, едва ли не беспросветной. При этом жизнеспособность Чуковского, его умение противостоять ударам судьбы, власти и коллег, представляется поистине уникальной. Его патологическая бессонница и ноющая совесть, накладываясь на любовь к Некрасову, выдавали строки, бессознательно входившие в нас с детства, но осознаваемые много позже: «Вон погляди, стоит Федот И жабу гонит от ворот, А между тем ещё весной Она была его женой».

Корнея Чуковского спас раз и навсегда сделанный выбор: литература важнее жизни, она – абсолютна. Так он писал в начале ХХ века, и этого принципа придерживался. Возможно, он и помог ему выстоять при любых режимах, - от Александра III до Брежнева, - оставаясь самим собой.

По юбилеям К. И. Чуковского видно переменчивое к нему отношение. К 100-летию классика ажиотажа не было, - на закате «застоя» Чуковский опять был под подозрением. Зато в «оттепель» возник ажиотаж: на 75 лет получил орден Ленина, еще через пять лет – Ленинскую премию. А за несколько лет до того, обнаружив, что к нему на юбилей вообще никто не пришел, - было время очередной борьбы с «чуковщиной», доносов, отречений, разоблачения космополитизма, - Корней Иванович вышел на балкон и, «глядя в сторону Кремля», пообещал, что «у них» еще будет 1953 год, 1964-й, 1982-й и 2011-й годы.

«Писатель в России должен жить долго, - тогда доживет до всего», - так вроде бы сказал сам Чуковский, следуя своему совету. Писатель был в нем главным. Едкий критик, которого до революции все боялись. Классик детской литературы и объект долгой борьбы с «чуковщиной». Из сказочника переквалифицировался в некрасоведа. В конце жизни оказался англоманом, автором мемуаров, патриархом советской литературы, всех пережившим. Когда умирал, сказал как о ком-то чужом: «Вот и нет Корнея Чуковского». Книга Ирины Лукьяновой, ничего не передергивая, описывает жизнь, перед которой застываешь в ощущениях недоступных понимания, только сочувствию. Кстати, к юбилею Чуковского в Литературном музее открылась еще выставка - «Неистовый Корней».

Игорь Шевелев

Топоров с топором

Виктор Топоров «Жесткая ротация». СПб.: Амфора, 2007, 496 стр.

Трепещите все. Питерский публицист, поэт-переводчик, злоязычник, литературный деятель Виктор Топоров (род. в 1946) выпустил в им же курируемом издательстве сборник своих статей, которые в разное время печатал в СМИ, начиная с газеты «Завтра» и заканчивая интернет-газетой «Взгляд». Четыре главы книги объединяют более сотни статей, в каждой из которых корчатся в муках словесные тушки писателей, политиков, шоуменов, - всех, на кого упал скорбный взгляд главного питерского скандалиста («Записки скандалиста» - это его книга, на которую обиделись все, кроме тех, кто обидится потом). То, что работы и впредь не убавится, гарантирует его свежий отзыв на список книг, выдвинутых на конкурс «Национальный бестселлер», им устраиваемый. О двух третях авторах, выдвинутых лучшими представителями словесности, он вообще не слышал. В результате, предположил, что «в литературе пробил Час фрика». То есть существ, ненормальных, смелых, неординарных, ярких, легкомысленных, оригинальных, безнравственных… вроде самого Топорова. Только известен он более иных, поскольку вышел на большую дорогу их предтечей.

Игорь Шевелев

Битва аристократа с империей

«Записки князя Петра Долгорукова». М: Гуманитарная академия, 2007, 640 стр.

«Родился и жил я, подобно всем русским дворянам, в звании привилегированного холопа, в стране холопства всеобщего». Петра Долгорукова считали человеком озлобленным и неадекватным, но писал он хорошо, злословие увлекает. Князь Петр Владимирович Долгоруков (1816 - 1868) в николаевской России занимался генеалогическими исследованиями, обладая доступом ко многим семейным архивам. За границей, где жил с 1859 года, его желчный характер и острое перо открыто обратились против власти и лично царской фамилии, которую он, потомок Рюрика и Михаила Черниговского, считал худородной. Герцен печатал его в своем «Колоколе» и ставил, как журналиста, в пример Огареву. Власть в Петербурге ненавидела Долгорукова больше, чем издателя «Колокола». Тот был чужой смутьян, а этот свой, и выдавал секреты «своего круга». Умело распространяемыми слухами его обвиняли в причастности к анонимному письму, отправленному Пушкину и приведшему к погибельной дуэли. Долгоруков отрицал причастность к злодейству. Не вернувшись по вызову правительства, был лишен всех прав, состояния, титула и признан навеки из России изгнанным. Его «Записки» вышли в Женеве в 1867 году, с тех пор не переиздавались и стали библиографической редкостью. Интересно мнение нынешней переводчицы книги Долгорукова: «его французский безукоризнен, но сама мысль течет по-русски». Возможно, она имеет в виду те части книги, в которых князь выступает как свидетель своей эпохи, точный и желчный мемуарист, бытописатель и автор таких характеристик высших персон, которых ему не простили.

«Записки» он успел довести до времен Екатерины II. На следующий год после издания умер. Долгорукий боялся, что в России будут вредить его сыну, и угрожал в этом случае невиданными разоблачениями. Но когда сын приехал заграницу, он понял, что тот послан властями, чтобы вывезти его архив в Россию. Действительно, после смерти Долгорукова шеф жандармов Шувалов получает от царя приказ разобраться со скандальными бумагами раз и навсегда. Спецоперация прошла успешно, душеприказчика покойного князя и Герцена с Огаревым обманули, выкупив несметный архив князя ради, якобы, его публикации. На самом деле, бумаги вывезли в Россию, где они исчезли. Осталась опись, которая сама по себе производит сильное впечатление. Не так давно Натан Эйдельман выяснил, что часть бумаг сохранилась, будучи рассеяна по другим архивам.

Если читатели раскупят тираж «Записок», то, во-первых, они не пожалеют, а, во вторых, издатели обещали в этом случае выпустить полное собрание сочинений князя Петра Долгорукова.