Игорь Шевелев

 Шатров Собрание сочинений

Так победил!

Гул затих, он вышел на подмостки.

 

Михаил Шатров, которого несведущие люди могут по ошибке определить всего лишь как драматурга, на самом деле, личность эпическая.

Родившийся весной 1932 года, он был племянником Алексея Рыкова, одного из высших большевистских деятелей, председателя Совнаркома. Понятно, что отца он лишился пяти лет отроду, в 1937 году, а мать была арестована в следующую «зачистку» 1949 года.

Несмотря на трудности, Миша Маршак (такова его настоящая фамилия, но детский поэт Маршак сказал ему, что «двух Маршаков быть не может») вырос отличником, идейным комсомольцем. Первую пьесу - из школьной жизни, с отрицательным секретарем комсомольской организации, - написал, еще учась в Горном институте, в 1954 году. Наступала «оттепель», и Шатров входил в нее с пьесами о Ленине, в которых вождь высказывал актуальные идеи «социализма с человеческим лицом». Таким был, например, «Брестский мир», потом «Шестое июля» (по этой пьесе режиссер Юлий Карасик снял несколько лет спустя фильм). В те годы само появление на сцене «живого Ильича» казалось чем-то очищающим. А в телефонных разговорах на сцене назывались и вовсе несусветные имена Троцкого и Бухарина.

Если кого-то и считать настоящим «шестидесятником», так Михаила Шатрова. О его пьесах спорили, их запрещали, автора поливали грязью. Как-то Фурцева личным указанием, «не глядя», разрешила показать его «Большевиков» на сцене «Современника» в день 50-летия Октября – без разрешения цензуры! Разгорелся очередной скандал, уже в самых верхах. Чуть ли не каждая пьеса Шатрова встречалась с интересом публики и страхом начальства. Когда стало нельзя о Ленине, написал Гитлере, - и политуправление армии встало на дыбы. Шатров использовал в своих пьесах «поэтику аллюзий», за что и любили тогда театр: исторические персонажи говорили то, о чем сегодня приходилось молчать. Как говорил сам автор, его интересовал «поиск в истории корней сегодняшних проблем и конфликтов». Потом он обнаружит, что поиски лежали в русле мировой «документальной драмы» 60-х годов, о чем сам он тогда не имел понятия. Тут со сцены МХАТа и Вахтанговского узнавали в «драматической форме» о движении линии идеологического фронта: разрешен ли сегодня Бухарин, хотя бы и в образе оппонента.

Шатров, можно сказать, входил во фрондирующую интеллигентскую номенклатуру. На свое 50-летие в последний год жизни Брежнева получил орден Трудового Красного Знамени (может, и недостаточный для себя). Через год, при Черненко, стал лауреатом Госпремии за спектакль «Так победим!» При Андропове – орден Дружбы народов. Заметим, что и при Путине пару лет назад получил престижный орден Петра Великого.

Чуть ли не каждая его пьеса ожидалась с нетерпением, интересом и скрытым ужасом, и эти ожидания оправдывала. Шатров по капле выдавливал из зрителей сталинского раба. Когда в перестройку этим занялись все во главе с «Московскими новостями» и «Огоньком», творческая задача оказалась выполненной, новые пьесы Шатрова перестали появляться. Разве что, выехав в начале 90-х в Штаты, он написал пьесу специально для Ванессы Редгрейв, актрисы тоже политизированной, признающей лишь «диктатуру совести». В той пьесе «Может быть», адаптированной американским соавтором, была «воссоздана гнетущая атмосфера эпохи маккартизма», с ее дотошным выяснением, кто на самом деле был связан с многочисленными советскими агентами в Америке и других западных странах. Самого Шатрова для возбуждения публики представляли тогда как «близкого друга Горбачева».

Как в свое время Шатров получал драматургическую эстафету из рук таких классиков советской драматургии как Алексей Арбузов, Афанасий Салынский, Александр Штейн, так потом сам руководил семинаром молодых драматургов, передавая свои знания, например, Александру Гафину позже занявшему высокий пост в Альфа-банке. Тогда и Владимир Гусинский был всего лишь начинающим режиссером.

Признаюсь, что для меня осталась загадкой последующая деятельность Шатрова - по освоению московской недвижимости. Решиться солидному человеку то ли в 1994 году, то ли еще в 1987 году пуститься в авантюру создания ЗАО «Красные холмы», которые Михаил Филиппович возглавляет по сей день в качестве президента и председателя совета директоров, - это что? Сбор драматургом уникального материала об эпохе первоначального накопления капитала в постсоветской России? Старая вера в благотворность НЭПа? Гипертрофированная реакция голодного паренька времен борьбы с космополитизмом на шанс немереного обогащения? Бесстрашие диссидента: ввяжемся в бой, а там посмотрим, - как, по-наполеоновски, говорили его персонажи застойных подмостков? Или знакомство с Владимиром Ресиным еще со времен учебы в Горном институте?

К 75-летию Михаила Шатрова, отмечаемому этой весной, вышел солидный пятитомник, посвященный его творчеству, жизни, в который вошли пьесы, различные документы, стенограммы обсуждений. Там же приводятся интервью с Шатровым последних десяти лет, в которых он много говорит о феерических фестивалях, выставках в будущем культурном центре на Красных Холмах, великих знаменитостях, которые туда приедут – ничего подобного не произошло. Но, понятно, что семь гектаров в центре Москвы – это и так праздник, который всегда с тобой.

 

В контексте времени.

Пятитомник Шатрова, если читать его насквозь, это не только тексты произведений драматурга, но и контекст жизни, попытка восстановить содержание времени, их породившего. В 60-е годы имена Блюмкина, Спиридоновой, чекиста Хрусталева звучали настолько экзотично, что только задним числом и могут восприниматься адекватно. Шатров писал их, как «наследник по прямой». А потом лучше было никаких имен вообще не называть, и в пьесе 1981 года «Так победим!» Ленин беседовал с соратниками по ЦК, обозначенными просто по номерам – Первый, Седьмой, Девятый и т.д., Большевик, Четвертый Рабочий, Третий мужик, Секретарь МК, Работник Наркомзема, Журналист, Дипломат и едва ли не единственное имя - Хаммер (если кто помнит, кто это, он и на премьеру приехал, руку жал и Шатрову, и «Ленину»-Калягину). Тьма сгустилась перед рассветом.

В вышедших томах видны все ухабы времени, переписка партийных цензоров, информация главы КГБ «от болгарских друзей» о вредных высказываниях. По ним историк будет изучать подспудное движение застойной мысли, подземные течения гласности, подмывающей идеологические устои СССР. Поскольку действующие лица там: Андропов, Зимянин, Суслов, Фурцева. Понятно, что в 5-томник входят пьесы и их обсуждения. Там же биографические материалы, интервью, рассказы родных и близких. Там же оперативные материалы КГБ, записки со встреч с читателями, спорящими за и против. Высокий градус спора навевает грустные мысли о судьбе самих спорящих через несколько лет, в середине 90-х, когда жизнь оказалась вовсе не той, какой виделась с обеих сторон идеологических баррикад.

И постепенно приходит понимание, что Михаил Шатров этим пятитомником опять написал документальную драму, - только теперь многомерную, сквозь всю историю ХХ века. Звучат голоса режиссеров, историков, гебистов, стукачей, обывателей, товарища Тодора Живкова, поднимающего тост после спектакля «Большевики», голос самого драматурга, голоса 20-х наложены на голоса конца 80-х. И понимаешь, что последние тоже уже ушли в историю, оказавшись не менее обманутыми, нежели те, что были до них.

Шатров любит отойти в сторону, давая говорить другим, через них – самой эпохе. В застойные годы он был мембраной, через которую до широкого читателя и зрителя могли дойти хоть какие-то сведения из засекреченных по спецхранам источников. Борьба с цензурой шла из-за дозированности этих сведений. О царских фрейлинах уже можно, а о Троцком с Бухариным – никогда. В перестройку вся плотина, наконец, рухнула. Все было разрешено, опубликовано, тут же забыто, не прочитано, не понято. Жизнь увлекла в иную сторону, но с тем же исходом.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений