Игорь Шевелев

 

Погорельцы из Эдема

Ирония, как оборотная сторона жалости к себе

 

Виктория Токарева, несмотря на давнюю и широкую известность своих книг и фильмов, снятых по ее сценариям и давно ставших классикой нашего кино, сама на экранах телевизоров не мелькает, интервью практически не дает. Исключение для нашей газеты, возможно, сделано потому, что нынешний год для писательницы - юбилейный. К тому же, в издательстве АСТ выходит книга ее прозы под названием «Одна из многих». Туда, кроме только что написанных повестей, вошли произведения, печатавшиеся на протяжении сорока с лишним лет  творчества писательницы.

 

МН: Ваша новая книга прозы, которая выходит в издательстве АСТ, выстроена в обратном порядке, - от только что написанных повестей до самых первых, - оставаясь при этом стилистически единой? Вы хотели подчеркнуть, что, как писатель, не изменились за эти годы?

Токарева: А как может измениться стиль? Стиль это ты сама. Он, как цвет глаз, не меняется. Пишешь так, потому что хочется. Творчество это инстинкт передачи информации. Такой же мощный как инстинкт продолжения рода. Меня тянет к письменному столу, как алкоголика к бутылке. Я ничего с этим не могу поделать, да и не хочу. Меня это устраивает. Если уезжаешь отдыхать, или бывает период накопления, когда по три месяца не пишешь, то переживаешь это очень тяжело.

МН: А пишете в тех же объемах, что и сорок лет назад?

Токарева: Я пишу одну книгу в полтора года. Повесть "Одна из многих", вошедшая в новую книгу, это - полтора года. Даша Донцова те же двести страниц пишет за десять дней. А я все делаю медленно. Помню, географию в школе учила по шесть часов.

МН: А следите, как изменился за эти десятилетия ваш читатель?

Токарева: Я не могу видеть их изменений. Думаю, что читатели не изменяются, а умирают. А рождаются и вырастают новые. Сменилось поколение. Дети моих ровесников уже взрослые, и у них самых молодые дети. Пришло компьютерное поколение. При этом я отмечаю, что, куда бы я ни приехала, мои книги продаются так же широко, как и прежде. Приезжаю на фестиваль в Сочи, они продаются. В Америку приезжаю, в Израиль - продаются. Недавно прочитала, что я на седьмом месте по продажам. На первом месте - Донцова. И на третьем тоже Донцова. По-моему, седьмое место - это очень хорошо. Смешно рассчитывать на первые места, прожив так долго и печатаясь так давно.

МН: А не надоело за столько лет описывать одно и то же, - слабость мужчин, хищность женщин?

Токарева: Если читателю надоело читать, то он может этого и не делать, его право. Что до меня, как автора, то маленький и несчастный человек намного интереснее, чем большой и благополучный. Я не люблю героев-олигархов, которые могут все купить, их неинтересно рассматривать. Более того, homo sapiens сформировался много тысяч лет назад и с тех пор не меняется. Люди всегда одинаковы, - одного и того же хотят, одного и того же не хотят. Все хотят любви, хотят богатства и хотят быть понятыми. И никто не хочет в тюрьму, никто не хочет умереть. Меняются только декорации. Ну, и язык меняется, скорости другие.

МН: За сорок лет творчества скорости героев вашей прозы изменились?

Токарева: Да что вы ко мне пристаете с этими сорока годами, подчеркивая мою беспробудную старость! Я помню, когда была молодая, спросила у режиссера, с которым работала: "А чего хотят старики?" Мне казалось, что пожилые люди - какие-то другие. Он мне ответил: "Того же самого!"

МН: Брюзжать не тянет? Разве все в нынешней жизни заслуживает одобрения?

Токарева: Брюзжать не тянет, потому что у меня есть свойство характера, которое называется - жизнелюбие. Я люблю жизнь как таковую, саму по себе. Если я встаю утром, и домработница варит мне кофе, и я слышу его запах, который поднимается ко мне на второй этаж, а за окнами такие пейзажи, такие деревья! И собака там ходит и что-то говорит… Мне все нравится! Если что-то случится, и жизнь резко изменится, - возможно, я по-другому буду ощущать. Но жизнелюбие это то, что я противопоставляю всему. И - возрасту тоже.

МН: Это, кстати, всегда отличает и вашу прозу.

Токарева: Да, это мое свойство. Я такой родилась, и этого не потеряла, потому что оно или есть или нет. Есть люди, у которых все очень хорошо, но им всегда очень плохо. А есть люди, у которых все плохо, но им хорошо. Я сейчас живу гораздо лучше, чем раньше. Старость это большая свобода. Человек в старости освобождается от очень многого, что замусоривает его жизнь в среднем возраста. Ну, не старость, а, скажем так, - третий возраст. У него свои преимущества. Когда человек молод, его жизнь складывается из - «позвонит - не позвонит…», «позовет - не позовет…» Так проходят десятилетия. Сейчас этой проблемы нет, и это такое счастье. Независимость! Она дорогого стоит. Мы как раз недавно говорили об этом с Улицкой. А, во-вторых, я всю жизнь работала, как муравей. И мой третий возраст - это такая осень, когда созрели плоды, выросли прекрасные дети, издают книги. Поэтому у меня нет ностальгии по прошлому. Если бы можно было остановить время в каком-либо возрасте, я бы не выбрала молодость. Я бы выбрала именно сейчас.

 

МН: Более объемное зрение, объемная душа?

Токарева: Эмоциональная независимость. Независимость экономическая. Удовлетворенность тем, что получилось из моих детей и внуков. Я свой третий возраст подготовила двумя предыдущими. Это мой сад, который так красиво цветет. Я говорю сейчас абсолютно искренне, без рисовки. У меня на участке сорок берез, десять сосен, сорок елей. Ходит собака, благороднейшее существо, которое любит меня просто за то, что я есть. Кот, который называется "дымчатый леопард", непрерывно охотящийся за всем вокруг - за мухой, за бабочкой. Это Эдем.

МН: И новое содержание для ваших книг?

Токарева: Нет, это все совершенно неплодотворное ощущение. О чем я напишу? О том, что мне хорошо? Если хорошо, то иди домой… Человек, у которого все хорошо, совершенно не интересен для исследования. Интересен человек, у которого все плохо. Из счастья нечего черпать. Самой природе неинтересны люди, которые не репродуцируют. Природе интересно там, где есть движение, где - "позвонит - не позвонит". А там, где "жив или умер?" - природе не интересно.

МН: Как у вас сегодня складываются отношения с кинематографом?

Токарева: Сейчас у меня приобрели права на две повести, по которым написаны очень хорошие сценарии. По одному сценарию, который он и написал, будет снимать Валерий Рубинчик. Сейчас я просто жду, когда это будет. А, если честно, то и не жду, - будет и будет. Сейчас частные студии. А продюсерское кино, как сказал Григорий Наумович Чухрай, никогда не будет делать искусство. Между собой в студиях они сами называют это - "продукт". А я отвечаю за свои книги, а не за "продукт". Я продаю права на экранизацию, и больше к этому не имею никакого отношения. Я даже не смотрю, когда это выходит на экраны. После перестройки, когда разрушился кинопрокат, когда права на мои издания купила Швейцария, литература стала основным моим делом. А кино уже идет как приложение. И пишу я так, как замысел складывается у меня в голове, не думая о том, кино это или не кино. Я не обслуживанию никакой вид искусства. Пишу и все.

МН: А следите за тем, что пишут коллеги?

Токарева: Конечно, я их люблю. Улицкую, например. Мне очень интересна Петрушевская, у нее непривычное видение, очень интересное. Недавно была на книжной ярмарке в Женеве. Они там были, я их всех перечитала, Михаила Шишкина, например, - все это талантливые люди. Россия в литературе никогда не окажется на мели, таланты здесь будут всегда, что бы ни творилось. Когда в стране нет благополучия и покоя, в ней всегда будут размышления на эту тему. А Россия не будет сытой и благополучной еще лет пятьсот, так что нехватка прекрасной литературы нам не грозит.

МН: А что происходит с писателями старшего поколения, которые или перестают писать, или начинают писать такое, что думаешь, лучше бы и не писали?

Токарева: Нет, этого я не ощущаю. Мои коллеги были гениями, остались ими, и живут очень обеспеченно. Улицкая пишет много и плодотворно. Петрушевская пишет гениально. Я пишу так, как писала. Аксенов пишет. Аксенов красив, несмотря на третий возраст, великолепно воспитан и ошеломительно талантлив.

МН: А некоторые его читатели тоскуют по "Затоваренной бочкотаре"…

Токарева: У меня тоски нет. Я и "Затоваренную бочкотару" читать не могла. Я люблю его ранние рассказы. И вообще, если говорить, о возрасте писателя, то, смотрите, Гоголь самым талантливым был в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Самыми талантливыми люди бывают в расцвете сил. Свою повесть, - "Одна из многих" - я писала так трудно и с таким отвращением, что даже не знала, что будет дальше. А сейчас пишу повесть, которая сама из меня рвется и летит. Это автобиографическая книга, где я открываю все тайны не через пятьдесят лет, как обычно завещают, - а прямо сейчас. Называться она будет, - "… И с отвращением читая жизнь свою".

МН: Вы так интересно рассказываете, а почему интервью не любите давать?

Токарева: Потому что излишняя популярность действует прямо наоборот. Когда я вижу по телевизору этих "засмотренных" мужиков и баб, я их начинаю ненавидеть. Если бы я участвовала во всех интервью и телепередачах, я была бы такой же "засмотренной" теткой, потеряв какие-то очень важные позиции.

МН: Но и приобрели бы что-то. Потенциальные читатели увидели бы вас и купили книги…

Токарева: Буду я корячиться, чтобы десять человек купили книги. На интервью уходит день. Надо ждать тех, кто приедет. Я не могу работать, когда знаю, что кто-то придет. Потом он приходит, надо говорить. Это тоже выплеск энергии, после которого устаешь, становишься пустой. Приехавший человек был целый день в дороге, его надо кормить. Потом надо мыть посуду. И когда складываешь эти моменты, - ожидания, разговора, еды, - то думаешь: лучше не надо. Иногда, правда, бывают такие интересные интервьюеры, что вспоминаешь и настроение становится лучше. И вопросы задают, которые пробуждают желание творчества, желание думать. А иногда приходит такой, что непонятно, зачем он так далеко шел, мог и по телефону спросить. То же видно и по телевизионным журналистам. Андрей Максимов очень интересно расспрашивает собеседника. Обычно мне интереснее то, какие вопросы он задает, чем то, что ему отвечают. Однажды я была поражена, когда Максимов пригласил одного очень знаменитого киноактера, и тот нес такую пургу, что я смотрела и думала: вот ты молод и знаменит, но ты совершенно законченный козел. Молодой козел, который через какое-то время будет старым козлом, и больше ничего. Значит, мода и само время востребует таких козлов. И вот он собственной персоной!

МН: Ну вот и брюзжание началось…

Токарева: (Смеется). Ну, козлы ведь не каждый день попадаются, это тоже редкость. Замечательный был эпизод, когда 11-летняя девочка родила ребеночка, и все это обсуждали. А она такая красивенькая, богородица. И ее спросили: а кем ты хочешь быть? Она посмотрела такими ясными глазами: "никем". - А кем хочешь, чтобы твой муж был? - "Никем". И они обняли друг друга за спину и пошли. Как в раю. Два человека, которые никем не хотят быть. Они жить хотят.

МН: Иногда кажется, что в ваших последних повестях все же больше печали, чем в ранних?

Токарева: А печаль обязательна. У меня ироническая интонация, а всякая ирония оборачивается жалостью к себе. Кто же без печали живет? Разве что тот, кто скачет и блеет. Дело в том, что человек в третьем возрасте вплотную натыкается на веру. Ему интересно, что там, за горизонтом, понимаете? И если есть какие-то ответы в вере, то все неплохо, а если быть атеистом, то печаль будет нарастать.

МН: А нет понимания, что вера в подобной функции - это самообман и психотерапия?

Токарева: Когда вы сами подойдете к определенному возрасту, все это коснется вас впрямую, и придется задуматься. У меня есть друг, у него умирала жена, и как-то она, очнувшись, сказала: "Я была там". Он быстро спросил: "А что там?" Она сказала: "Это нельзя объяснить". Там другое пространство и время. Человек, говорящий "жизнь удалась" - законченный идиот. Никогда думающий человек так не произнесет. Как сказала недавно одна актриса по телевизору: "я - погорелец, да?" И ведущий ей ответил: "все мы - погорельцы". Вообще это хорошее название, а? - Все мы - погорельцы. Потому что, как бы жизнь ни удалась, человек все равно всегда хотел бы лучшего.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений