Инна, Пинна, Римма

Год погоды. 2 февраля

2 февраля. Хороший, наверное, день приятных, по звучанию, мучениц – Инны, Пинны и Риммы. Нависшее с утра пасмурное небо оставляет, как и прежде, немало возможностей для работы и нравственного совершенства. А они особенно нужны были после вчерашнего, когда окончательно выяснилось, что нет надежд на твердый заработок и преуспеяние. Еда была, и кое-каких запасов денег могло хватить и на этот год, и на следующий, но что дальше? Зубы надо чинить, потом, не дай Бог, операции для членов семьи, мало ли что (для себя он денег на лечение не предполагал, а насчет ритуальных услуг можно было обойтись минимумом). Ночью, видно, опять шел снег, об этом можно было догадаться по белизне асфальта на дорожках между домами. Скрежета лопат дворников слышно не было. Возможно, что, по случаю понедельника, они отправились на другие работы.

Потом приятные понедельничные письма по электронной почте, потом ответы на них, потом утренние звонки, и уже казалось странным, что все еще второе февраля, когда узнал и про Америку, и про Германию, и про Хорошевку, и про Анну Каренину, и про Розу Иерихона. А там еще Асар Эппель лежит только начатый. Внутренняя жизнь это здорово, несмотря на чихание. Это день сурка, а на Украине – байбака. И еще Ефимий, на которого тоже о чем-то гадают, о погоде, наверное, на ближайшие месяцы. Сыро сегодня, сыро и более-менее тепло, а что это означает, Бог и календарь весть.

Живой день, уже хорошо. Выйдешь на порог, незнакомая баба несет ведро с водой от колодца. Вся разрумянилась, и тебя увидела, еще больше вся изнутри себя аж вспотела. Он любит потных, мокрых, податливых. Вечор опять свистел ветер, как пару недель назад. Снегопад утих, а поземка все мела, перегоняла утренний снег с места на место, с крыши на огород, с забора на мостик. В кабинете стоит диван. В больших шкафах – книги. «Неужели все прочитал?» - спрашивает шепотом баба, но не сразу по приходу, а потом, когда он курит, хоть и думала давно спросить, да он не дал. Он вздыхает, смотрит на сумерки в окне, на снежное сизое поле вдалеке и спокойную кардиограмму еще более дальнего леса и говорит: «А ты знаешь, что тут недалеко Гренландия? На машине можно доехать. Поехали?» - «А ну тебя», - хохочет она, думая, что он шутит. «Поехали, пока дорога есть», - говорит он, и она сразу напрягается, начинает собираться, оставила ребенка, тот может проснуться, будет кричать. Он не провожает ее. Не приглашает приходить еще. Думает, что сейчас примет душ, чтобы смыть неотвязный любовный запах, прилипший к носу и рту, а потом или ляжет спать, или застрелится, как в рассказах Бунина.

Впрочем, у того зимние дни все ясные, солнечные, со свежей корочкой мороза на щеках, и военная музыка играет в городском саду, а у нас все больше снег да сырость, и солнца не видели второй месяц. На лыжах десять лет уже, поди, не ходил, хоть до леса полчаса ходу, не больше. Его вдруг осеняет желание немедля отправиться на лыжную прогулку. Не обязательно до самого леса, пока не стемнеет, а потом вернуться, сбить снег с ботинок и с лыж, выпить горячего чаю, почувствовать, как горят щеки. Или сразу чай?

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга