Петров пост

Год погоды. 13 июня

13 июня. Сквозь сон долго не мог понять, то ли это птички журчат на улице, то ли дождь чирикает, стекая с желобов. Оказалось, что и то, и другое.

Окна открыты в квартире настежь, занавески надуваются от тихого сквозняка. С одной стороны неба что-то чернильное, грозовое, с другой – голубенький ситчик в облачную полоску. Потом ветром дождь сдуло, и опять стало солнце. Весело ли это, он так и не понял, какие-то невыполненные долги жали сердце, и само это сжатие было приятно и неопределенно. Только и живешь, когда ждешь чего-то, определил он про себя и тут же забыл.

На петровки, как известно, много всякой работы в поле и по хозяйству. Нынче Еремей распрягальник. Натрудившихся в поле лошадей распрягают: сев кончился. Никто не мешает взять свой надел и вести крестьянскую жизнь, стараясь не особо злить своим благополучием пьющих соседей. Мало кто, впрочем, решается. Тут надо работников брать, заводить свою линию по производству котлет или творога, вступать в отношения с начальниками, ждать постоянно наезда налоговой или бандитов, которые одинаково будут на тебе жировать. Он решил, что лучше посиживать недалеко от дивана, проклиная безумную российскую жизнь, которая дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы умереть спокойно, никем ни в чем не замеченным, - в виду тюрьмы и сумы восточный диван еще слаще прежнего.

Зацвела люли-малина. А хоть бы и не ему ее собирать, уже все равно, лишь бы самого не трогали. Шум в голове и недоумение в прочем теле – это такой же признак окружавшей его природы, собиранием признаков которой он с недавнего времени машинально занимался, чтобы не сидеть совсем без дела. Иногда люди предлагали этой голове о чем-то подумать, а телу куда-то двигаться, - и тогда он испытывал неприятное чувство своего неполного им соответствия. Сморкался, читал книгу, смотрел в окно, на часы, тянул время, делая вид, что ждет, чтобы все рассосалось, а на самом деле удовлетворяясь самой неопределенностью ничегонеделания.

Почему-то ему казалось, что это и есть пост. То, что можно не есть, было само по себе приятным. Ни еда, ни сама жизнь не казались ему чересчур привлекательными. А тут вроде как при настоящем деле: не ешь, не живешь. Пост это хорошо. Ты как бы на посту. Высоко сидишь, далеко глядишь.

На улицу выходил редко и с тетрадкой в руке: не только для записи, чего увидит, но и потому что это само по себе дурость необыкновенная. Порывом ветра с дерева сдуло множество воробьев, которые, как листья, слетели вбок, на дорогу. Муха-бомбовоз, возникнув ниоткуда, бросилась на стекло и так же, непонятно куда, исчезла.

Письмо придавало ему не только устойчивости, но и смысл тому, что он видел, а, стало быть, мог и должен был записать. Выпив кофею и взяв зонтик, он пошел на станцию железной дороги, купил билет на электричку и долго ходил в ожидании ее по платформе, поглядывая на разросшийся кустарник за крашеной железной оградкой, на мусор, который был виден напротив, на дальние дома спального района, где жили десятки тысяч никому не нужных людей, и думая, что кривая вывезет обязательно, не возвращаться же назад.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга