Преподобного Нектария Оптинского  

12 мая. В дожде спишь, как в спальном мешке, как в уютной утробе, даже ворочаться перестал, затих изнутри. Слышно, как едет за окном, постукивая, тележка могильщика… тьфу, мусорщика. Изнутри пошел дождевым червем сна, птичьим почвиркиваньем, чтобы не забыть, кто тебя съест. Женился червяк на птичке и все-то ей рассказывал, как они будут счастливо жить, как рыбу ловить на мормышку. В дождь особенно хорошо клюет. А тут черемуховые холода как раз, ночные заморозки. Едет он в метро от конечной, сел в углу, закрыл глаза, дремлет, кажется ему, что далеко от людей ушел, не достанут. Там, где люди, там почему-то нет ни погоды, ни святых отцов, вообще ничего, одна тонкая напряженная нить суеты и тьмы зеркальных отражений.

Все зелено, весело, машина несется по шоссе, а лес, как водится, никогда не кончится, хоть сто верст во все стороны. И кажется, что зайдешь внутрь леса, и тебя ждет другая совсем жизнь, накрытая, как крышкой, кроной неба и деревьев. Тут тоже надо найти себя, желательно не в таком громоздком обличии. Он вспомнил, как стыдно ему стало в зоологическом музее, куда он когда-то зашел случайно с сыном после блинной на улице Герцена. Стыдно перед пришпиленными бабочками с Амазонки, что он такой мясной, весь не из музыки и цвета, как они. А из колонн уже виднелись психоаналитики в белых халатах, готовые схватить и привязать к кушетке, уверяя, что чувство вины за то, что ты есть, давно уже излечивается, и надо не сопротивляться, когда они проденут иглу вдоль позвоночного столба, они знают, как и зачем.

Где-то там в лесу бегает на воле Пушкин в нечеловеческом виде, все уже забыли о нем, вот он и резвится со своими пушистыми дельвигами и ветхим, как зипун, кюхельбекером. Лес русской поэзии и впрямь заколдован, фиг в него войдешь, зато если уж войдешь, то фиг выйдешь, будешь с дерева стихи голосить, щелкая языком, талдыча в нос. Не стыдно ни перед кем, пой, хоть силлаботоническое.

Лес обживаешь тщательно. Трава лезет наружу, но еще не везде и не высоко. Сперва прешь лосем по кустам и через молодую крапиву, скоро тут уже не пройти будет. Низкие места налились водой, попил из копытца, не послушал сестру, эх, лучше и не думать, что будет дальше. Главное, стыд потерять, чтобы сразу и навсегда. Упал лицом в мягкий бугорок, стебли колют в щеки, в лоб, в глаза, прохожий муравей бежит с соломкой наперевес, не стыдно тебе, что такой оглоед, оглобля эдакая повалился тут. Если что случится, еды всем хватит на месяц, целый импортный контейнер.

Притих, сосна иголками засыпает, белка бесшумно прошмыгнула, молодая мошка еще и не знает, что такое человек и надо ли его бояться, от земли холодом стылым идет, недавно совсем тут вечная мерзлота, наверное, проходила, вон и холодный камень принесло. В волосах уже листья растут, пока прошлогодние, на спину перевернулся, небо в белых прогалинах, дождь кончился, пахнет сырым и здоровым подлеском, из носа стебель земляники проткнулся наружу, скоро цветочки даст, там ягодки, ребенок пойдет в лес с мамашей, вот наткнутся. Сырые глаза первыми в землю идут, глядят оттуда.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга