Дмитрия и Лжедмитриев

Год погоды. 28 мая

28 мая. На Пахома-бокогрея лето вконец устанавливается. Солнце и облака идут бодрым маршем то с юга, то с севера. Странно, что городских людей все больше, и пшеницу досеивать никто не стремится. Жизнь потихоньку переходит в странные формы внутрь компьютера и автомобиля.

Ну да, все помнят, что в Питере белые ночи, айда туда гулять. Что со дна водоемов поднимаются проснувшиеся пиявки, что сирень, черемуха, что старенькие художники, помешавшиеся на «нетленке», тянутся на пленер. Цветут яблони, на балконе хозяюшки высаживают петунию и герань, а на даче сельдерей, чтобы прямо к столу срывать, главное, лишь бы гость на него не мочился, не доходя до сортира. В провинциальных газетах советуют: нет денег на говядину, ешьте крапиву.

Мир полон подробностей, надо лишь наклеить липкую бумагу внутрь мозга, и мелкая фактура начнет сама засеивать ее до полного почернения. Раньше так мух ловили, повесив на люстру эту медовую ленту, к которой важно было самому не приклеиться.

Худо-бедно, но лето установилось, налилось соком, зацвели лесные пруды, деревья встали сумрачно и высоко. Теперь надо что-то с этим делать, лето пройдет, не оглянешься, и ты опять останешься там, где был. И при этом обойтись без инсультов и инфарктов, чтобы вконец не повиснуть на шее у близких.

Сидя в наброшенной на плечи тужурке на скамье под цветущей яблоней, уверяешь себя, что все еще образуется, что жизнь впереди, строчки из стихов так и прут наружу, наверняка Бродский или Окуджава – и что-то там, и вдоволь хлеба, - навевая ностальгическую печаль: ведь и яблони осыплются, и яблоки окажутся кислыми, разве что на компот. Все смотрят телевизор, а тебе нельзя отвлекаться на него. Надо куда-то продвинуться, хоть и ползком.

Еще немного и лето замрет, не растолкаешь. Он все искал помощи у людей, а они ведь, что те же листья, только кажутся важными, зелеными, а опадают, не спросясь. Поживешь какое-то время, увидишь это, удивишься, а что делать дальше, непонятно. Бог тоже все как-то не попадается навстречу, разве что во внутренней твоей жизни, которую, как известно, клепают в специальных кабинетах на Лубянке. Накануне он как раз проходил мимо в бухгалтерию одной редакции. Жизнь вокруг Лубянки кипит невероятно. Там, где год назад еще было запустение, подъезжают иномарки, толпятся и спешат седовласые и прочие клерки с узнаваемыми лицами. Само здание огорожено бетонными балками и плитами, пуще, чем в Чечне. Рядом кипит строительство новых зданий, огромные площадки уже очищены, завезена техника, ходят рабочие, шумят машины. В соседний дом краном прямо в окно третьего этажа втаскивают секретный механизм. Сразу видно, что финансирование налажено хорошо, чудовище наливается кровью с нефтью.

Его это не касается, говорит он себе. Его, говорит он себе, теперь ничего не касается. Солнце вышло из-за облаков, окатив светом и подчеркнув сизые тучи по краям неба, уже хорошо. Твое дело прозябать, удобрять почву. Но он сдаст свое упитанное тело китайцам, чтобы те пустили его на пользу урожаю.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга