Новая жизнь с утра

Год погоды. 22 января

22 января. Страшно только ночью, пока не встал с постели, переборов себя. Это и есть борьба Иакова с ангелом Господним, двух нанайских мальчиков. Но вот день святого Филиппа, он же кровавое воскресенье, столетие Аркадия Гайдара, пятидесятилетие Лёни Ярмольника. Довольно приличный холод, который на прогулке оборачивается примерзшим к носу запахом выхлопных газов, даже бензин так не пахнет, как они.

С тех пор, как он окончательно ушел с работы, больше ничего не мешало ему работать с самого утра и до ночи, получая от этого бесплатное удовольствие. То есть деньги якобы должны были когда-нибудь и явиться, чтобы сделать жизнь совсем безмятежной и удивительной. А пока что можно было всем наслаждаться незаинтересованно, как велел Кант и звездное небо над головой. Небо, впрочем, давно уже было в дыму и не видно, но ведь было, никуда не денешься.

Под стать начинающемуся дню было и солнце – бодрое, чуть сизое от мороза, здоровое, как будто впереди начиналось что-то хорошее, настоящее, и даже величина его рабочего дня была всего на минуту меньше разрешенного КЗОТом, то есть семь пятьдесят девять. Что-то же это значило.

По льду от метро пройти было невозможно. Восприятие все время менялось вместе с настроением. То он снимал шапку, с наслаждением подставляя лицо морозу, холоду, словно его не хватало ему. Снег лежал сугробами, нерасчищенными охапками, как в детстве. Пробки были чудовищные, даже автобусы никак не могли проехать на перекрестке.

Он пришел брать интервью в «дом-помидор» на Ленинградском проспекте напротив спорткомплекса ЦСКА. Художник открыл дверь в большой квартире, которая была и его мастерской. Показал картины, выгородку, где были свалены холсты, кабинет, где стояли компьютеры и синтезатор в углу, показал сканированные отпечатки с картин. Он готовился к большой выставке в малом Манеже, которая должна была открыться ровно через два месяца.

Потом сели втроем с хозяйкой за стол пить чай и вести разговоры. Он включил диктофон. Слово за слово, он вспомнил, где видел этого художника. Он был у него в мастерской в разваливающемся доме, недалеко от Яузы, под голубой церковью. Натта Конышева привела их вдвоем с Филипповским. Теперь он женился три года назад на богатой женщине из Риге, которая владела всеми латвийскими модными домами «Нина» и «Ательер». Она и была Ниной. Теперь стояла у плиты и готовила своему гению. Впереди была выставка в Новом Манеже, выпуск книг, альбомов, дом в Париже с видом на Елисейские поля и Эйфелеву башню.

Он беседовал с ними ровно четыре часа, кончились обе кассеты, дорассказывали уже напамять. Нина должна была назавтра лететь в Альпы кататься на лыжах со своей старой семьей, - дочка с сыном, внук, старый муж, с которым были знакомы с 8 лет и прожили вместе до 50 лет, после чего все рухнуло, и возникла новая любовь. Это нельзя было передать словами. Это был сюрреализм. Сальвадору Дали подобное и не снилось.

Переход к 22 главе "Года одиночества" "В бункере после войны"

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений