ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ СО СВЕТЛАНОЙ БЕЛЯЕВОЙ-КОНЕГЕН 17 ОКТЯБРЯ 2003 ГОДА В КВАРТИРЕ НА ФРУНЗЕНСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ.

 

-Света, как и когда ты нашла свой единственный и незабываемый имидж, которые видят зрители по телевидению и участники светских тусовок в жизни?

-Во-первых, если на то пошло, имидж меняется. В зависимости от того, какие конкретные задачи ставит перед нами каждый новый проект. Естественно, если я работаю на НТВ в программе «Сладкая жизнь», у меня один придурочный имидж. Если я работаю на «Культуре», где у нас было часовое обозрение, которое называлось «Положение вещей», у меня совершенно другой имидж. И так далее. Кроме того, имидж диктует время и, разумеется, какая-то личностная константа всегда, безусловно, остается. И боюсь, что это уже диктует природа.

В принципе, никто этим идиотским поиском имиджа моего никогда в жизни не занимался. Я вообще мало похожу на человека, которому можно что-то навязывать, правильно? Достаточно посмотреть на мою пакостную рожу, и сразу это увидишь. Поэтому, в принципе, этот имидж родился, можно сказать, сам собой – при совокупности всех этих обстоятельств. Моей гнусной натуры. Определенных требований времени. И совершенно конкретного требования того проекта, который перед нами на этот раз виснет.

-Я тебя помню еще чистым ребенком…

-Да ладно, сильно подгнившим.

-Хорошо, когда ты ощутила себя такой, как сейчас? Расскажи свою биографию.

-Ты знаешь, у меня вообще странное отношение с собственной биографией. Я почти никогда не помню, что со мной происходило. У меня есть некие этапы жизни, и всякий раз я начинаю жить заново. Последний этап, надо сказать, уже затянулся прилично, последние лет восемь, и продиктован работой, конечно.

-Телевидением?

-Да. Я совершенно не страдаю ностальгией. У меня нет друзей детства. Я не скучаю по школе и терпеть не могу вспоминать «светлые школьные годы прекрасные».

-Потому что они проходили в Ленинграде…

-Ну и что, я тоже бываю в Ленинграде, у меня там родители живут. Я не люблю ни школьные годы чудесные, ни университетское блядство абсолютно. Я не испытываю никакой ностальгии по юношеству. Я не испытываю ностальгии по первому периоду жизни в Москве тоже. И практически не поддерживаю отношения с людьми, с которыми общалась. Я вообще теряю людей, и время, и собственный возраст с большой охотой. Знаешь, как у ящерицы отваливается хвост, и я о нем напрочь забываю. И я считаю, что это довольно счастливое качество, во всяком случае, для меня. Потому что оно дает ощущение полной свободы, открытости в плане будущего. Тебя ничего не тянет за задницу, у тебя не отвисает зад.

-В Москве ты с какого года?

-С 89-го. Я поступила здесь в аспирантуру к Коме Иванову и благополучно ее не закончила, по поводу чего Дмитрий Александрович Пригов, когда приходит сюда и хочет меня сильно подъебнуть, говорит: «Да, Светлана Юрьевна, все у вас в биографии вроде неплохо складывается. В целом, я доволен. Одно мне не нравится. Когда же вы наконец диссертацию про Кавафиса защитите?»

-За это время его издали хорошо. Когда ты писала, он был на русском?

-Было одно издание. Но зато был весь Кузмин. Я могу одно сказать. У меня было очень жестокое воспитание университетское питерское. Потому что отделение классической филологии на филфаке славилось, в отличие от московского, своими монастырскими правилами. Я, конечно, считалась там самым богемным поросенком, тем более, что я окончила школу при Академии художеств, где я, наоборот, слыла абсолютным ангелом на фоне всех моих сильно пьющих и занимающихся с шестого класса коммунальным сексом соучеником. В университете я, наоборот, слыла вполне богемным ребенком, который учился хорошо, и я очень благодарна за то, что это были пять лет чудовищной зубрежки. Зубрежки и абсолютно жесткого академического воспитания.

-Ты на русской филологии была?

-На классической филологии! Я, пардон, учила по двести форм одного неправильного глагола древнегреческого, понимаешь? На русском отделении, на всех славянских, на английском – везде творился бордель. На нашем отделении это был совершенный монастырь. Объем зубрежки просто не позволял свинячить. Поэтому я очень благодарна этому своему воспитанию, этой школе академический. При том что я совершенно не академический человек по натуре. Я слишком социальный человек, у меня слишком бодрый социальный темперамент.

-В Москве это дало о себе знать?

-Здесь он расцвел, потому что на самом деле Москва, как мой любимый город, дает эту совершенно ненормальную агрессию и бесконечное движение, хаотичное и редко когда осмысленное. Все это мне близко. Питер с его размеренностью, с его снобизмом и чрезмерными апелляциями к собственной традиции, с этим пафосом, которым все они страдают, потому что я с детства практически знала весь питерский андеграунд. Нас с Митей Волчеком воспитал фактически весь этот андеграунд. Ничего более поганого мы не видели. Мне он запомнился только одним, - как они пытались меня научить пить портвейн в подъезде. Надо сказать, что с тех пор питерских литераторов я терпеть не могу. Портвейн, кстати, тоже.

-А подъезды стараешься обходить. Можно продолжить, как это было в Москве?

-В Москве, в Москве…

-Был перелом?

-Я думаю, что на меня очень сильно повлиял концептуалистский в свое время круг. А на самом деле из него я общаюсь только до сих пор с Дмитрием Александровичем Приговым и Володей Сорокиным. У нас прекрасные отношения, хотя Володя совершенно другой человек. С Приговым мы прекрасно понимаем друг друга, а Вова это такая вещь в себе. Но тем не менее выпивать вместе это не мешает. У нас тут в садике Дуся с его Саввой метят очень хорошо все углы.

-Так что это поэтика сквера, а не поэтика подъезда?

-Это даже не сквер, а маленький ботанический сад, который культивируется с 54 года, там уникальные растения стран мира. Мы устраиваем там шашлыки летом, масса депутатов там, государственные деятели собираются, кто угодно, телевизионные морды, в том числе, и Володя Сорокин. Особенно в период гонений на него он очень активно выступал в этом садике вместе со своей собачкой Саввой.

-Когда ты вошла в этот высший свет, назовем его так?

-Я не знаю, что такое высший свет, до сих пор. Это как-то само собой получилось.

-…тогда, когда он появился?

-Да, когда он появился. Это очень разумное замечание, да. Он начал формироваться в начале 90-х годов. Называть это «высшим светом» смешно.

-Тусовка…

-Нет, нет, это новая элита. Финансовая такая, политическая элита. Она формирует в первую очередь всю эту тусню, так называемую. Все остальные как-то при ней находятся. В том числе, и те, что связаны с масс-медиа. Но надо сказать, что масс-медиа очень влиятельный круг людей, конечно. Вот. Но они начали формироваться в начале 90-х годов. Все это было сначала очень смешно. Вспоминая, можно много смеяться. Это было вульгарно, это было неумело и неуклюже. Сейчас это все дифференцировалось. Кстати сказать, тогда все это было в каше. Потому что тогда какие-нибудь быки в красных пиджаках могли тусоваться с крупными политическими деятелями, с какими-то элегантными дамами из высшего света, и это было все в норме. А сейчас, конечно, все дифференцировались, все как-то разбежались по своим местам, все как положено в культурном плане.

-Быков больше нет?

-Быки вообще как-то исчезли. Либо они цивилизовались, либо их, извините, закопали куда подальше. В принципе, сейчас совершенно другое общество, это правда. Хотя в строгом смысле этот анализ невозможно сделать, потому что все это находится в безумном развитии и ситуация стремительно развивается. Постепенно какая-то структуризация намечается, безусловно.

-Как произошло твое появление на телевидении, ты помнишь этот момент?

-Мне уже стыдно про это говорить, я это говорю уже восемь лет. Значит, как оно произошло, ебена мать. НТВ расширялось. Людям надо было чего-то и кого-то показывать. Решили, в частности, сделать программу про светскую жизнь. Тем более, что она тогда начала расцветать буйным цветом. Соответственно люди, просто знавшие меня, поскольку я уже была достаточно светским человеком, о котором писали в хрониках Коммерсанта-Дейли, и меня просто пригласили продюсеры…

-А ты была засвечена как кто?

-Просто как персонаж. Ты намекаешь на Андрея Андреевича Вознесенского?

-Нет, нет, нет.

-Оставим старика в покое. Просто как светский персонаж. Тем более что у меня было уже тогда полно знакомых. Сколько лет мы с тобой знакомы… И меня пригласили. Надо сказать, что меня это напрягло. Я, кстати, давно обратила внимание, что на телевидении умудряются состояться только люди, которые решительно никогда не мечтали, не хотели и даже не смотрели телевизор. Как правило. Просто есть такая странная, загадочная закономерность. А люди экзальтированные – девушки, дамочки и джентльмены, которые стремятся на телевидение, как правило, попадают почему-то впросак и ниши этой своей не находят. Своей этой лужи или своего горшка.

-Такой дзен-буддизм: попадать, не целясь?

-Не знаю, что-то такое странное. Действительно, это такое жизненное наблюдение реальное. Я не пыталась никогда вдумываться, мне это не интересно, честно говорю. Меня телевидение не интересовало вообще. У меня не было никаких амбиций телевизионных. Более того, я была абсолютно уверена, что я никаких проб не пройду, просто потому что рожа кривая. Ничего подобного. Как ни странно, я даже прошла эти пробы. На этой же пробе, кстати, состоялась встреча с моим режиссером, с которым я не расстаюсь по сей день. И ближе которого, на самом деле, нет. Это самый близкий человек в моей жизни. Его зовут Валера Белов. Мы возненавидели друг друга стремительно. Валера Белов тоже никогда не работал на телевидении, а закончил Вуз как театральный режиссер и работал в кино вторым режиссером. Кстати, учился со Славой Сурковым. У нас отношения, мягко говоря, не сложились. Я никогда не работала на съемках, вообще не привыкла, чтобы мною как-то манипулировали, совершенно не привыкла к своей морде на телеэкране. Ты знаешь этот секрет, что люди, когда впервые видят свое лицо на телеэкране, начинают впадать в панику, а некоторые рыдают. Со мной произошло ровно то же самое. Это я сейчас более чем хладнокровно отношусь к этому, мне вообще плевать. А поначалу у всех бывает шок, и я в этом смысле не исключение.

Значит, Валера меня ненавидел за то, что я на него ору на съемках, я знаю, что он ходил и стучал на меня начальству. У нас ненависть и нетерпимость была полная, которая потом переросла в абсолютную близость. У нас восемь лет такая семья творческая. И даже его бой-френд помогает мне тут по хозяйству и сопровождает на тусовки. Ты его видел, наверное, такой высоченный красавец, Андрей. Так что мы живем такой дружной семьей. Как это произошло, я понятия не имею. Но это удивительное счастье и судьба. Потому что так же как он нужен мне, так же я нужна ему. Абсолютно понимаем друг друга и фактически соавторы, все наши проекты совместные.

-Так, может, он инициировал твои имиджи?

-Как тебе сказать. Он контролировал. Поначалу он этого не мог делать, конечно. Это я сейчас его слушаю, а тогда никого не слушала. У нас случился странный феномен, такого не бывает на телевидении. Если ты помнишь, не знаю, насколько ты смотришь телевизор, но восемь лет назад, все советское телевидение, все каналы без исключения были серыми, тетки сидели в серых махеровых кофточках, все были страшны, и я со своими красными волосами, жуткой рожей и очками, слезающими с носа, являла собой абсолютно поносное зрелище с точки зрения нормального стандартного честного советского обывателя. Плюс странности речи. Поскольку я человек пишущий и довольно трепетно относящийся к проблеме текста и к русскому языку, как таковому, это до сих пор, как ни странно, меня спасает. Вообще я думаю, что это тоже прелести воспитания и все-таки приличного академического образования.

-Ты сама все пишешь себе?

-Да, тем более что никто сам себе ничего не пишет, ни один ведущий, ни одна телезвезда, бля, что они будут себе писать, они же звезды, бля.

-А ты пишешь и за других?

-Я вообще все пишу. И то, что Валерка читает за меня.

-Так это он читает с твоими интонациями?

-Так потому что текст авторский. Он не может уйти от этого. Мы абсолютно завязаны поэтому друг на друге. Но он совершенно замечательный человек. Потому что терпеть такую суку как я, а эти восемь лет работы на телевидении сделали меня откровенной сукой, это надо иметь большое мужество.

-Ты стала за это время звездой, что ли?

-Нет, я совершенно не обольщаюсь на свой счет. Но для того, чтобы иметь свой имидж, свой стиль, для того, чтобы делать программу такой, какую ты хочешь, вообще делать программу, иметь эфирное время – ты должен быть монстром. И надо сказать, что психически устойчивых людей на телевидении практически один процент из ста. Как правило, у всех косит крыша. И, кстати говоря, мы этими исследованиями интересовались в институте Сербского совершенно серьезно.

И кстати, если уж мы о психозе, один очень крупный наш психиатр, к которому я отношусь с огромным уважением, рассказал мне в качестве собственного наблюдения, я думаю, глубоко научным, замечательную систему зависимости алкоголя от психических заболеваний. Поскольку по его наблюдениям психически здоровых людей вообще нет, то я думаю, к нам с тобой это относится в полной мере. Там, смотри. Вино и водку пьют люди, абсолютно склонные к маниакально-депрессивному психозу.

-Поэтому ты мне купила водку.

-Я же знаю, что ты шампанское, шипучку не пьешь. Коньяк и вискарь пьют люди, склонные к шизофрении. И наконец пиво пьют просто дебилы. Согласись, симпатичная характеристика.

-Соединение этих полюсов в передаче Деликатесы – твоего бывшего академизма и светского стеба – это очень органично произошло. Как это случилось? Гордон, но стебанутый?

-Ой, не надо меня ни с кем сравнивать, я это не люблю. Не знаю, но во всяком случае этот академизм сыграл действительно некую положительную роль в моей судьбе, потому что дает мне возможность общаться с, на мой взгляд, с лучшими людьми российской науки. Действительно так. У нас бывают разные гости, они бывают иногда забавные, скажем так, а иногда серьезные ученые. То есть не иногда, а чаще всего, я бы сказала. И то, что они приходят к нам с охотой и знают эту программу и любят ее, и более того, они часто фанаты этой программы – вот это обстоятельство, честно говоря, мне льстит. Потому что с интеллектуальной элитой приятно работать. А этот стеб их не смущает. Более того, мы их иногда сами развязываем, и они себя чувствуют более, чем комфортно, и со многими у нас сложилась очень теплая и тесная дружба.

-Почему так, потому что большой ум склонен к парадоксам?

-Не знаю. Я думаю, что в академической среде просто им тоже тесновато, и кроме того со средствами массовой информации они знают, что им надо общаться, этому все научены уже, но при этом мало какие программы их удовлетворяют по интеллектуальному уровню. Поэтому они к нам идут очень охотно, честно скажу, без ложной скромности.

-Какие твои передачи тебе больше нравились?

-Знаешь, я не знаю, я ко всем отношусь хорошо, мне трудно выделить. Кроме того, не надо забывать, что телевидение это такое бесконечный поток производства, конвейер. Если учесть, что я практически в неделю снимаюсь раза два или три еще помимо своих съемок, я снимаюсь еще на чужих каналах, и я, кстати, в этом смысле, к несчастью, наверное, единственный человек с нашего канала, который торчит своей мордой на всех остальных каналах. Я прихожу на НТВ, и мне говорят: «Ну что вы, это уже не гость, это наши, наши». Так что такой публичной работы очень много. Плюс все эти вечера бесконечные, где надо выступать, что-то делать, как вчера это дефиле, которое устроила Ира Понаровская во всем хорошо известном и весьма суровом заведении под названием Монолит, где участвовал весь фактически женский бомонд Москвы. Только бабы показывали, а мужчины смотрели, обычный контингент. На десятисантиметровых каблуках мне пришлось приплясывать между Гурченко и госпожой Нарусовой. Согласись, это была большая ответственность. Особенно в отношении последней.

-Не наступила?

-Мы выпили, конечно, но не настолько.

-Тебе нравится эта феерическая жизнь?

-Знаешь, я предпочитаю более спокойный образ жизни, но у меня не получается. Во-первых, я очень рано встаю. У меня два варианта. Либо я иду в спортклуб здесь недалеко, элитный, в центре Вишневской. Либо, и это чаще всего, я сажусь сразу же за компьютер. И я пишу только в районе с семи утра до двух-трех часов дня. И пишу я только одна и никому никогда не доверяю.

-Темы уже есть?

-Темы мы, как правило, обсуждаем с Валерой заранее, естественно. Кроме того, у нас там разные рубрики, новости и так далее. Есть люди, редактор, которые эти новости отсматривает. Потому что телевидение это прежде всего надо сидеть и видеть этот видеоматериал. На это у меня времени нет, естественно. Это сидит редактор. Отслеживает и присылает сырой материал, практически подстрочник. Я обычно переворачиваю это и выворачиваю наизнанку. Меня поражает вопрос не зрителей, а моих коллег: откуда ты берешь эти новости. Я говорю: Друзья мои, из той же помойной корзинки, что и вы. Просто я отношусь к ним иначе. На каждую историю я придумываю свою историю. Вот и все. Как правило самый обычный видеоматериал сопровождается полутора строчками ерунды какой-то: Вася, Петя сделали какой-то дебильный рекорд Гинесса. Это надо как-то оформить. И это чисто литературная работа, я бы сказала. Это даже не телевизионная журналистика. Кроме того, из научного материала то же самое. Допустим мы занимаемся какой-то серьезной проблемой. Проблемой, допустим, неконтролируемой миграции. Мне надо подать ее так, чтобы любой дебил заинтересовался. И не так как это подают какие-нибудь новостные или аналитические передачи, а таким образом, чтобы любой школьник или любая бабка захотели это смотреть. И это получается. Недаром у нас самые высокие рейтинги на ТВЦ и довольно стабильные. Это большая работа. И чисто литературная, как я сказала.

-И ты это делаешь каждый день?

-Да, я работаю каждый день. Это у меня такая привычка. Именно поэтому я встаю очень рано. Вечером не могу работать, у меня мозги отключаются, и я могу только дефилировать.

-И еще съемки?

-Съемки это другой вопрос. Они у нас обычно начинаются во второй половине дня, в два в три часа по воскресеньям, обычно. Я себя очень берегу. Накануне я – а) не хочу на приемы, б) не пью по субботам уж точно. Сижу только работаю, перепроверяю в сто пятидесятый раз все тексты и тихо дрыхну. В воскресенье сплю. Обычно мы записываем по несколько программ сразу. А когда мы начнем большое социальное ток-шоу, это будет большое напряжение.

-Тоже ТВЦ?

-Естественно. Это проект, который мы выносили как семейная пара, с Олегом Максимовичем Попцовым. Все лето вынашивали. Оба прибалдели, мягко говоря.

-Социальное?

-Да, Олег Максимович очень обеспокоен этим. «Имидж, говорит, у тебя». – «Олег Максимович, я же нормальный человек. Мы с вами сидим, я же за задницу вас не хватаю». – «Я знаю, как ты можешь кишки выворачивать». – Я говорю: «Олег Максимович, ну помилуйте, ну зачем же мне тут кишки выворачивать потребителям нашим, основному контингенту зрителей?» - Голос у тебя очень узнаваемый, говорит. – Я говорю: «Олег Максимович, может, это все-таки плюс для человека с моей работой?» Так и пререкаемся. А вообще говоря у нас очень хорошие отношения, и это странно. Я до сих пор не могу понять этого фокуса. Потому что Олег Максимович все-таки человек другой вроде совсем.

-Другой бэкграунд.

-Слушай, это первое начальство, с которым я практически – мы поначалу выстраивали отношения, а потом они вдруг выстроились как-то сами. В этом смысле я благодарна, что он принимает чужое. Тем более на телевидении это вообще не принято. В этом смысле я ему очень благодарна. Он удивительно терпим. Кроме того, он готов участвовать творчески в проекте. Ему это интересно. Это меня тоже удивляет. Я думала, что он отнесется к этому формально. Ни фига. Он в это врос, и как мамка это все вынянчивал.

-Это что, к выборам?

-Нет, к выборам мы бы уже давно запустили. Нет, это будет как раз совершенно не политическая история. Уже очень о многом говорит само название, называется передача, я придумала это название, сидя почему-то на Женевском озере, - «Жалобная книга». Название о многом говорит. Но оно совершенно не будет похоже на все эти социальные ток-шоу, которые присутствуют сегодня на телевидении, начиная с Большой стирки и кончая всеми другими стирками. Оно будет гораздо более сложно по фактуре.

Во всяком случае, канал возлагает на это большие надежды, и мы с Валеркой тоже.

-Когда это будет?

-Я думаю, что реально это запустится все же после выборов. К Новому году. Мы все лето просидели бок о бок с Олегом Максимовичем и Валерой.

-А это не повлияет на отток твоего интереса к Деликатесам?

-Ни в коем случае. Я профессионал, я не должна все время работать только в одном жанре, да? Дело в том, что Деликатесы это то, что называется авторская программа – от макушки до кончиков пальцев ноги. А это другая программа. Она должна быть востребована. Для нас это некий новый опыт, очень интересный в профессиональном плане, действительно, я надеюсь, что он будет достаточно востребован людьми.

Люди очень хорошо понимают фальшь большинства этих калькированных ток-шоу, которые идут сегодня на всех каналах. Я не собираюсь делать фальшивое.

-Ты опять ломаешь ожидания?

-Да, я должна полностью сломать эту модель сложившуюся, и собственно на это у нас была установка с Олегом Максимовичем, именно поэтому мы с ним вместе столько времени и угробили.

-Лицо уже придумали?

-Мне придется его менять там постоянно. Мне придется, как говорит Олег Максимович, работать то продавщицей, то дворником, то врачом-гинекологом.

-И ты готова к этому как древний пластический грек?

-Не знаю. Пока не начали снимать, неизвестно ничего.

-Расскажи про личную жизнь.

-Личная жизнь у меня восхитительная. Я живу одна и бесконечно этим счастлива.

-Как это тебе удалось?

-Выперла все живое из своей жизни. Я имею в виду мужиков. Единственное лицо, которое мы здесь не обсуждаем, это моя Дуся. Дуся это святое. Знаешь, кстати, последнюю финку? Дуська же возглавляет предвыборную кампанию Лехи Митрофанова в мэры Москвы. Серьезно, да.

-А как соединяется работа на ТВЦ с предвыборной кампанией Лехи Митрофанова в мэры Москвы?

-А я-то тут при чем? Она не работает на ТВЦ, она у Лехи Митрофанова работает. Началось все с того, что в рамках Дня города было некое мероприятие общественное. С тучей народа на улице. Площадочка была не очень широкая, поэтому мы плотно так стояли. Стояли товарищ Лужков, товарищ Шанцев, мы с Дусей, Михаил Михайлович Державин, Роксаночка Бабаян – мероприятие было вообще Роксаночкино, - Павел Любимцев и еще энное количество известных народу артистов. Юрий Михайлович подошел, естественно, к микрофону и сказал: «Дорогие москвичи!» Дуська сказала: Йяяявьюююю. Юрий Михайлович посмотрел на Дусю с некоторым опасением. «Дорогие москвичи!» - сказал он снова. – Йяяяявьююююю! – Юрий Михайлович поворачивается ко мне и говорит: «Слушай, может, ей не нравится, что я ей первой слово не дал?» Потом Шанцев выступает. Она снова Йяяяяявьююююю! Шанцев мне говорит: Послушай, по-моему, ей не нравится Юрий Михайлович, и я тоже. – Я говорю: «Не надо, без провокаций, Валерий Павлинович».

И эту смешную историю, вернее, миленький казус, потому что Дуся является большой поклонницей Юрия Михайловича и Валерия Павлиновича, это она просто от избытка страстей, - я эту историю рассказала Алеше Митрофанову. Леша Митрофанов, не будь дураком, говорит: ты им скажи, что ей Митрофанов приплачивает. – Я говорю: а чего это я буду говорить. Ты и приплачивай. А вообще, говорю, Дусю ты давно знаешь, девушка она бойкая. Потому что Леша Митрофанов обычно в ресторанах, когда мы сидим за столом, обычно орет: Убери Дусю из-под стола, она ко мне в штаны лезет! Я говорю: Леша, я тебе давно говорила, обратись к сексопатологу. А еще была замечательная история, когда в ресторане Веранда на Даче мы сидели с товарищем Митрофановым, так получилось, а напротив сидел Сережа Ястржембский с семьей. С Сережей я говорила, с Танюшей, с которой у нас нежные такие отношения, неважно, когда они уходили, Сережа отвел меня в сторону от стола и сказал: Береги честь Дуси от этого подонка!

-Расскажи еще как ты делаешь Деликатесы с академиками?

-Вообще-то я не думаю, чтобы это было очень интересно. Мы действительно долго работаем с людьми. Извини, у нас есть категория некоторых безумцев, которых мы берем, потому что начальство мне время от времени напоминает, что у нас вообще-то развлекательная программа, а не программа Очевидное-невероятное. С безумцами работает как правило Валера.

-Сергей Петрович приплачивает за безумцев, чтобы убрать конкурентов?

-Сергею Петровичу нечем платить. Кстати, дом Сергея Петровича ровно напротив. Он очень обрадовался, когда я сюда переехала, вот, говорит, не надо теперь долго ехать пьяным на машине за рулем.

-А плыть через Москву-реку лучше?

-Зачем плыть? Там есть мостик стеклянный, Георгиевский мост черед реку.

-Вот я перебрал все вопросы и тезисы. Осталось – люди и место? Люди, расскажи.

-Мне как раз место очень важно. Я должна сказать, что, наверное, каждый из нас должен обрести свой дом. И вот это место для меня на Фрунзенской набережной – именно такой дом, такая релаксация. Здесь удивительно красиво в любое время дня, года и при любой погоде. Я очень люблю это место. Вообще жить с видом на воду, на Нескучный сад, на парк Горького и на этот роскошный Крымский мост, это удивительно. Я тут релаксируюсь абсолютно, я отрешаюсь от всего.

-Небо огромное.

-И огромное свободное пространство. Здесь невероятно наблюдать дождь. Невероятные снежные бури. Как в детстве в мультфильме Снежная королева, я вижу какие-то фантастические смерчи. Тут столько эмоций.

-Нескучный сад очень непростое место.

-Безусловно. Я знаю это. Тут столько эмоций, посторонних, отрешающих тебя от пафосных и рабочих проблем, что для меня очень важно. Я очень люблю быть здесь одна. Но так же я люблю быть здесь с друзьями. Потому что место, что называется, центровое, народ пробегает. От тех, кто мне не нужен, я умею дистанцироваться. Здесь бывают мои сотрудники, мы всячески обсуждаем проблемы, празднуем большую часть дней рождений тех людей, с которыми я работаю. Так что для меня это место очень важно.

-А людей, каких бы ты выделила в своей жизни?

-Ближе всего для меня Валерка, с которым я фактически каждую минуту живу и общаюсь, фактически дышу вместе с ним. У нас есть определенный коллектив, небольшой, но, я думаю, я очень счастливый человек, потому что у меня удивительно все функционально четкие люди, полное отсутствие раздолбаев.

-Небольшой коллектив?

-Небольшой, и я его специально не расширяю, потому что мне не нужны бездельники, я ненавижу бездельников, бешусь. Я могу быть очень резкой на работе, если к нам попадает какой-нибудь случайный человек, он немедленно выметается, потому что я так ору… Но предпочитаю все-таки орать на начальство. В данном случае я не имею в виду Олега Максимовича, у меня было много начальства в разные периоды жизни. Я поднимаю планки, я предпочитаю орать на начальство. В данном случае, я говорю, что Олег Максимович исключение, мне не надо с ним разводить скандалы, у нас с ним вполне гармоничные отношения. При всем том, что мы оба, наверное, достаточно заковыристые товарищи.

-Но с другой стороны ты, становясь неким мэтром, не будешь же кричать, приходя на НТВ. Ты уже не анфан террибль.

-Разумеется, я это делаю все реже и реже, но в некоторых случаях это все равно необходимо. Начальство просто повышается статусом.

-Хорошо. Светская жизнь включает сотни людей я по себе говорю, они не ухватываются как-то умом и чувствами.

-А я и не ухватываю, нафиг они мне нужны. Кто-то есть, какие-то друзья, приятели, с которыми я имею какие-то отношения определенные. Звонила Лариса Голубкина, отличная парочка, две хулиганки, и у нас у обеих отличные йорки. Что тоже немаловажно.

-Как ее зовут?

-Девочку зовут Татуська, но моя Дуська все время гоняет ее Татуську.

-Та на полгода младше.

-Дело не в этом, моя сучка просто. Она писается как мальчик, поднимает ногу как мальчик. Мне даже дамы из клуба, собаководы, профессионалы. Они: ну Дуська у нас просто ну кобель… - Вся в мамашу, говорю я.

-Сравнение рискованное.

-Для меня нормальное. Есть личные отношения какие-то. С Валерой, с коллективом я общаюсь постоянно, а остальных что, перечислять? Не надо.

-Последний пункт – секс и эрос.

-Я живу без секса и без эроса, тем более.

-Это можно как последнюю фразу заключительную?

-И надо сказать – с большим, и большим, и большим удовольствием.

-О личной жизни публичных людей.

-Это довольно обычная вещь, к сожалению, для многих публичных людей. На меня, действительно, было совершенно несколько нападений в последнее время. А последним, свидетельством чего является изрезанная тесаком дверь – это просто сумасшедшая соседка, шизофреничка. Она живет здесь, о том, что она шизофреничка знает вся милиция и вся округа. Как мне сказали в том же институте им. Сербского, это шизофрения, отягощенная алкогольным бредом. В три ночи к тебе ломится человек с топором. Сначала эта сумасшедшая баба звонит по телефону. Потом они ломится в дверь, крошит все, режет все, пытается прорываться и оттяпать тебе голову. Это довольно неприятное ощущение, честно тебе признаюсь. Да, параллельно она вызывает зачем-то пожарную машину и две скорые помощи. Я в шоке, будучи одинокой девушкой с собачкой маленькой. В три часа ночи вызываю, естественно, милицию. Милиция заявляется, вяло приходит, констатирует. Потом приходит утром участковый. Говорит, ну вот, вот, человек состоит на учете в психиатрической лечебнице. Но мне-то от этого не легче. Это не первое далеко нападение и далеко не единственное. Да, эта дама занимается еще тем, что звонит в разные желтые газеты, приглашает гостей, рассказывая, что я устраиваю здесь оргии. Я всякий раз задумываюсь, с кем? С Дусей, вероятно. Оргии…

-И что делать?

-Ну, эта тетенька, я думаю, отправится на принудительное лечение, но проблема не в этой тетеньке, а в том, что у публичных людей есть такие проблемы. И честно говоря, они самих этих людей доводят нередко до состояния тяжелого невроза. Потому что это всегда проблематично – выйти. Я не могу выйти без шапки и без очков – никогда в жизни, в любую погоду и в любое время. Это доводит, действительно, до тяжелых невротических расстройств некоторых людей. Либо ты вынужден посылать куда-то домработницу. Но это же ненормально, когда ты не можешь выйти в садик и прогулять, извините, собственную собачку. Но это доводит до серьезных нервных, а, может, и психических расстройств некоторых людей. Я знаю просто таких своих коллег. И я знаю за собой такое состояние, когда я иногда мне настолько неприятно, что, если у меня нет под рукой домработницы, то я звоню, извините, в пиццу по телефону, и я весь день сижу дома. Для меня это напряг. Это серьезное психическое напряжение.

-Выйди и иди в сторону Крымского моста.

-Во-первых, узнают даже в очках. Узнаваемость такая, что либо ты должен быть закутан как мумия, и то, как ни странно, ходя в платье Ямамото с капюшоном и в черных очках от Валентино, я не могу, у меня вообще нет лица, я в маскхалате, но это не моя проблема, это общая проблема, естественно. Мало кто просто об этом говорит. По многим причинам. Кто-то испытывает от этого драйв, кому-то это нравится. Но мне кажется, это детское чувство наслаждения славой. На самом деле это неприятно, потому что ты лишен приватного фактически существования. Вне своей квартиры. Ты лишен своей личной жизни, неважно какой. Я не собираюсь трахаться с любовником под окнами. Дело в другом. Я не могу элементарно сходить в магазин. Мне непременно какая-нибудь продавщица или кассирша скажет: и не надо очки надевать, все равно все понятно.

-Что понятно?

-Я не знаю, что ей понятно. Но я это слышу каждый день. Это доводит до серьезных неврозов. Это, кстати, реально одно из профессиональных заболеваний.

-Зато за границей отдыхаешь и от этого тоже.

-Если я отдыхаю, то исключительно за границей, конечно. Такие люди это делают, если у них есть на это время. А у меня, к сожалению, пока его немного.

-История Дуськи и последняя.

-У меня никогда не было животных в доме, и я была уверена, что ничто живое со мной не может сосуществовать, включая цветочки.

-Даже греки древние все умерли, оставив один мертвый язык, тебе известный.

-Вот. Но я тебе хочу сказать, что даже цветочки вполне экзотические, которые мне дарят мои друзья, как ни странно, прекрасно себя чувствуют. Это поразительно. А главное мое открытие в этой жизни Дуся, потому что мне ее подарил некий, скажем так, очень влиятельный человек из государственной Думы совершенно случайно. Мы с депутатами поехали отмечать его новоселье на новой даче, купленной им в районе Жуковки, и все встречались у Царской охоты. Я приехала с одним из депутатов на его машине, там соответственно столпилось много депутатских машин. Хозяина не было, все ждали. Все вышли, начали тусоваться. И там элитный собачий клуб продавал щенков в этот момент. Я никогда не интересовалась ни кошками, ни собаками, ни поросятами. Я подплыла, за мной, как за единственной дамой подплыли, естественно, все депутаты. И мое внимание привлек один-единственный щенок. Размером он был примерно с нынешнюю башку Дуськи.

-Утиное яйцо.

-Практически да. Нос, глаза. Не знаю, это был какой-то магнит. Потом приехал «хозяин», очень значительный, повторяю, человек, и он сказал: «вот, Светка, вечно за тобой все, все быстро по машинам!» Я стою, прощаюсь с ребенком. – «Чего тебе, собачка нравится?» - Я говорю: нравится. – Он спрашивает: сколько стоит? – Называют сумму. – Он дарит Дуську мне.

-Я помню, как при мне в латвийском посольстве, кажется, к тебе подошла Алла Иошпе, тебе незнакомая, и сказала, как она любит тебя и твои передачи за твой прекрасный и могучий русский язык.

-Мой язык вялый, а вот русский действительно могуч и прекрасен. Все мои коллеги-телевизионщики и наши гости, и те, кого мы причисляем к политической и интеллектуальной элите, как ни странно, в первую очередь выделяют именно это. А уже во вторую очередь мою наглость и прочие недостатки.

-Которые продолжение достоинств.

-Я думаю, они продолжение все тех же недостатков.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга