Игорь Шевелев

 

Легендарный Боба

Художнику Борису Жутовскому – 75 лет

 Жутовский Борис Иосифович и портрет 60-го года Гончарова

Вот уж кто легенда и человек-оркестр, так это художник Борис Жутовский. Официальную биографию ему начал творить Никита Сергеевич Хрущев. На фотографиях печально известной выставки 1962 года в Манеже молодой Жутовский стоит рядом с разъяренным главой государства и пытается что-то объяснить тому, тычущему рукой в разоблачаемую картину. Продолжение последовало на встрече с интеллигенцией в Кремле, Жутовского изгнали из всех издательств и редакций, где он, выпускник Полиграфа, стоял у истоков оформления знаменитой серии "Эврика", "оттепельных" изданий начала 60-х, книг тогдашней "Молодой гвардии", журналов.

Недавно художник и галерист Юрий Мираков нашел целую серию работ того периода, пролежавшую чуть ли не полвека в гараже у их автора. О нешуточности обвинений можно судить по фрагменту стенограммы выступления Н. С. Хрущева с кремлевской трибуны: "Посмотрите на автопортрет Б. Жутовского. Если вырезать в фанере дыру и приложить к этим портретам, я думаю, что 95 процентов сидящих здесь не ошибутся, какая часть тела будет в дыре на картине Жутовского. В вас, Б. Жутовский, была искра божия, вы ее закапываете - это формализм... Кто дал вам право так презирать народ?.." И вывод: "Поедете из страны!.."

Никуда Жутовский не поехал. Лег на дно. И работы тех лет после некоторой реставрации органично вошли в экспозицию художника, развернутую сейчас в галерее "Романовъ". Совершенно разные работы, - от реалистических до абстрактных, написанные в течение полувека, - несут печать единой и яркой личности художника. Единство выставки потрясает.

Выдумщик, остроумец, неповторимый рассказчик, Борис Жутовский таков и в искусстве. То он затевает серию портретов "Последние люди империи", над которой работает в течение тридцати лет. Кого там только нет, - Аркадий Райкин и Андрей Сахаров, Никита Хрущев и Фазиль Искандер, Булат Окуджава и "суперубийцы НКВД" Леонид Райхман и Павел Судоплатов, Альфред Шнитке и Даниил Данин, Петр Капица, Лидия Либединская, Игорь Губерман - трудно остановиться, произнося эти имена. Часть портретов вместе с мемуарами художника о персонажах вошла в одноименную книгу, которая сама по себе стала произведением книжного искусства.

То Жутовский ведет на телевидении передачу о своих коллегах-художниках, ездит по мастерским. То снимают фильм уже о нем самом, - пять серий "Москвы Бориса Жутовского". То он делает полиптих "Как один день..." - о каждом годе своей жизни: 75 инсталляций в огромной работе, словно раздвигающей отведенное человеку время и место - в пространство большой истории, которую не устает, радуясь и удивляясь, познавать этот человек. Особенно повезло тем, кто может слышит живые истории, рассказываемые Борисом Иосифовичем Жутовским.

 

МН: Когда вы делаете очередную инсталляцию полиптиха своей жизни?

Жутовский: Как правило, в декабре, после дня рождения. Оглядываясь в конце года на то важное, что произошло.

МН: Что нарисовали на прошлый, 70-летний юбилей?

Жутовский: Там просто написано, - Борис Жутовский, - и сколько дней, часов и минут я прожил к 70-ти годам. Оказалось, до хрена. 70 лет это не так много, зато 46 миллионов минут - чертова куча. А каждая минута существования это удовольствие. Я люблю женщин, пью водку, рисую, делаю что-нибудь приятное. Живой ведь! Хожу по земле, завтра буду ходить. Вспомнил одного, другого, третьего. Этот умер недавно, тот давно, третий только что. Их - нет, и ряска сошлась. Оставшиеся бегут со всех ног, - у того взять, этого полюбить, с этим выпить. А его уже нет. Завтра то же станет с тобой. И две с половиной тысячи картинок, которые остались, - куда их девать? Жены нет. Дочка покончила самоубийством. Наследников нет. Да и знаем мы, как наследники расправляются с наследием. На днях мой приятель Юра Мираков притащил, стеная, в мастерскую огромную папку известного книжного художника, преподавателя Строгановки. Старуха ему во дворе говорит: "Вон на помойке папки с рисунками валяются, не хотите забрать?" Он пошел, притащил. Всем на все наплевать, человеческий труд идет к чертям собачьим. Даниил Данин, мой друг, умер. Детей у него не было. Жена сошла с ума. Продала библиотеку, архив выбросила на помойку и умерла. Остались только те книжки, что изданы. Архивы, записки, дарственные книжки Пастернака - ничего нет. Поэтому я выставляю сейчас все свои картины, продаю подряд. Может, если человек деньги заплатил, то и хранить будет? Хоть что-то останется?

МН: А 69-й фрагмент полиптиха?

Жутовский: Накануне 70-летия я решил нарисовать слепой рисунок. Время от времени я делаю слепые рисунки. Началось с того, что в 1970 году у моего приятеля сошла с ума жена и собралась выпрыгнуть из окна. Он мне звонит: "Борька, ты на машине, приезжай быстрее, я пока докторов вызову". В тот раз ее удалось спасти, но она все равно бросилась под поезд в метро. И я после этого не мог очухаться. Рисовал как обычно - получается иллюстрация, литература, нет передачи напряжения. Не помню как, но я закрыл глаза и стал рисовать с закрытыми глазами. Играл в эту игру много лет, было несколько таких приступов. И всякий раз я немного стеснялся, как будто предлагаю людям какой-то фокус. И вдруг мне попадается книжка Бориса Раушенбаха, ученого, физика, который часть жизни посвятил исследованию изобразительного искусства. И я читаю у него, что глаз - это корректирующий, лишний элемент при передаче образа, который формируется в мозгу. Ты видишь глазами, но образ возникает в мозгу. И глаз лишь поправляет его, сводит к норме. Я был прав, пытаясь напрямую замкнуть руку и мозг, исключив коррелятора. Такая вот история.

МН: Перепрыгиваем назад еще через год...

Жутовский: Год смерти Льва Разгона. То, что там наклеено, я собрал в заброшенном сталинском лагере на Чукотке: расческа, пуговица, пуля. Разгон для меня огромная личность. Самый лучший текст в моей книжке это как мы ехали с ним на дуэль. В 1991 году он мне позвонил: "Борька, что ты завтра делаешь?" - "Что случилось?" - "Ты мне нужен. Будет дуэль. Мне нужен секундант". Мы поехали на дуэль. Он бил морду 40-летнему автору, который написал в "Булгаковской энциклопедии", что тесть Льва Разгона Глеб Бокий держал бордель для высокопоставленной сволочи, и там работали две его малолетние дочери. А одна из дочерей была женой Левы, умершая на пересылке в 22 года. Вторая отсидела 25 лет, вернулась, получила справки о реабилитации родителей и умерла. И он поехал бить морду этому амбалу в Институт мировой литературы на Поварской.

МН: А вы?

Жутовский: Я стоял, ткнув палец в бок этому парню, и с валидолом в другой руке. Лева!.. Когда Лева сел по второй ходке, он понял, что не выживет. На его счастье освободился нормировщик. И Лева стал на его место. А это сучья должность: днем спишь, ночью выводишь пайки. Брат прислал ему толстую бухгалтерскую книгу, и он решил для своей дочери Наташи, которой, когда его впервые посадили, было два месяца, написать, откуда он, кто и что. Он из небольшого белорусского города Горки, где во время войны уничтожили всех евреев. За год написал эту книжку и отослал ее через вольняшек второй, лагерной, жене, которая была сослана в Казахстан на вечное поселение. Через некоторое время Рика пишет ему, что решила отослать книжку в Москву Наташе, потому что, если найдут, то добавят срок и ей, и ему. Прошло время. Освободилась Рика, потом Лева, приезжает в Москву, говорит: "Наташа, где книга?" - "Папа, кто-то ее взял у меня почитать и не отдал". Ну нет и нет, столько уже было утрат в жизни… Проходит 30 лет. Лева знаменит, про него снимают фильмы, публикуют лагерные рассказы. После одной передачи по телевидению звонок: "Лев Эммануилович, вы рассказывали про какую-то тетрадку, она очень похожа на ту, которая у нас дома. Приезжайте, посмотрите". Он приехал на окраину Москвы, инженерная семья. Вынимают тетрадку. Она! Приезжает домой, кладет в нижний ящик стола. Проходит еще сколько-то лет. Телефонный звонок. "Лев Эммануилович, мы с вами не знакомы. Несколько лет назад я сидел в Ставропольском СИЗО, нам давали журнал "Юность" с вашими рассказами. Они мне так помогли, что я хочу приехать поблагодарить вас". - "Ну, приезжайте". Приезжает маленький человек с бородкой, Лева накрыл стол. Тот ни пьет, ни курит. "Я, - говорит, - теперь богатый, давайте что-нибудь издадим ваше". - "Да у меня нет ничего, разве что эта тетрадка, но ведь опять пропадет". - "Не пропадет". Этот маленький человек, бывший хозяин всех московских бензоколонок, миллионер Илья Колеров издал эту книгу. Несколько лет назад Володя Мишуков, мой ученик, приглашает на дачу в Кратово, где он снимал с семьей на каком-то роскошном участке с виллой небольшой гостевой дом. За разговорами я вижу в книжном шкафу знакомый корешок книги Разгона, и целый блок этих книжек. Спрашиваю: "Володя, откуда их столько?" - Он говорит: "Так это дача Колерова".

МН: История - ваш дом?

Жутовский: Я человек, сильно чокнутый историей. С юности работал в археологических экспедициях. Дружил с историком Эйдельманом, иллюстрировал массу его книг. Делаю альбомы-дневники своей жизни: документы, доносы, фотографии, статьи, избранные места из переписки с друзьями. Чтобы все это не потерялось во времени.

МН: Архив, я думаю, у вас изрядный?

Жутовский: Я москвич в седьмом, по меньшей мере, поколении. Когда умерла мама, мне досталась фамильная лубяная коробка. Когда она родилась, ее держали в этой коробке, обложенной горячими бутылками, - она была недоношена. Потом бабушка посадила ее, четырехлетнюю, в ту же коробку и поехала на фронт первой мировой войны проведать дедушку. В коробке лежала масса раритетов: бумажники, лайковые перчатки, свечи с флёрдоранжем, чьи-то метрики, фотографии. Там я нашел портсигар моего прадеда - из карельской березы, в него входит нынешняя пачка сигарет, стандарт сохранился.

И в этом портсигаре я нашел листочки отрывных календарей. Самый ранний - за 1904 год. Листочки любопытные: вести с фронтов первой мировой войны, стихи Апухтина, обращение Николая II к русским солдатам… Потом заповеди коммунистов. "Долой троцкистов с советской земли!" И на каждом из них почерком бабушки написано: "Сегодня в такой-то час скончались наш дорогой папаша. Господи, прими его душу". Потом мамаша. Потом сестра Оля. Потом сестра Поля. Брат Витя. Брат Алексей. В войну - ничего. На отдельных листочках написано: "Календарей нету". Потом листочек - бабушка умерла. Это моя мама пишет: "Скончалась моя дорогая мама". 1955 год. Любопытно, что почти все листочки за среду. Мама в 1993 году умерла, мы с моим зятем приходим в ее квартиру убрать после похорон. Я смотрю, на стене отрывной календарь за прошлый, 1992 год. А на листочке - 8 августа, день смерти мамы.

МН: Может, и все мы - последние люди империи?

Жутовский: Ну да, занятия рисунком и историей сошлись в этой серии портретов. В ней более трехсот работ. Начал я ее в 70-м году. Мы с женой отдыхали в Коктебеле, общались с поэтом Слуцким. Однажды он мне говорит: "Боба, почему вы не рисуете современников? Начните с меня!" Я сделал три его портрета. Первый он счел похожим на африканский континент. Второй пригодился для собрания сочинений. Третий не понравился ни мне, ни ему. Потом Слуцкий попал в психиатрическую лечебницу, потом вышел из нее, потом умер. И в промежутке между выходом из больницы и смертью он оказался, как две капли похож на себя нарисованного.

Я понял, что рисую ландшафты лица. Всякие буераки, овраги. Может, потому люди на них такие, какими они стали через несколько лет. Поэтому мало рисую женщин - они хотят быть моложе, глаже, красивей. Как сказала мне однажды Маргарита Алигер: "Бобочка, какой вы хороший мой портрет нарисовали! Но только вы никому его не показывайте…"

МН: Оборачиваясь назад, видишь, «какие люди были, блин», как написал Игорь Иртеньев...

Жутовский: Мне удалось нарисовать суперубийц НКВД Судоплатова и Райхмана. Райхман приходил ко мне в мастерскую, он жил в соседнем переулке… Композитор Альфред Шнитке. После его отъезда в Германию я часто бывал в Гамбурге, там виделся с ним. Он был в катастрофическом состоянии, работала только левая рука. Самое поразительное, что он смог этой левой рукой написать половину симфонии! Или Сашка Городницкий, ученый-геолог, путешественник, поэт и бард. Он написал на своем портрете: "Не страшно потерять уменье удивлять, / Страшнее потерять уменье удивляться". Однажды мы с ним говорили об Израиле. Я говорю, вот жалко мне их, хороший народ, на большевиков похожий, с энтузиазмом, а кругом арабы… Он мне: "Боба, перестань волноваться. Этот кусочек материка отъезжает, скоро они совсем отъедут". - "Когда?" - "Да уже через пару миллионов лет…"

Он знает, специалист. Однажды написал статью про морскую геологию, движение материков, а я проиллюстрировал своими старыми рисунками. Это была такая игра, которую я назвал "атлас подводного мира" - козявки какие-то, буковки. Или атлас анатомический - абстракции, буковки, сносочки… Печень алкоголика, хрен узнаешь. И вдруг звонит Сашка: "Боба, я к тебе должен срочно приехать!" - "Да что случилось?" Приезжает с такими глазами, с бутылкой водки: "Боба, ты гений! Давай выпьем…" - "Я знаю, что гений, но почему так срочно?" И он рассказывает, что мы с американцами сверлили где-то океан. Или одни американцы сверлили, не помню. И на глубине трех километров они обнаружили простейшие организмы - от десяти сантиметров до полутора метров. Какие-то черви, которые питаются азотом и серой. То есть будущее население планеты, когда здесь исчезнет кислород, и они уже к этому готовы. Самое поразительное, как утверждает Сашка, что они, как две капли воды, похожи на то, что я нарисовал. Я даже специально записал, как их назвали: "вестиментиферы".

МН: В серии ведь объединены самые разные люди, не обязательно знаменитые...

Жутовский: Людей, которых я рисую, объединяет мое время. Есть знаменитые люди, как Хрущев. После известной истории в Манеже он извинялся, говорил, что его специально подготовили, он обозлился на тех, кто его так подготовил, а кричать стал на нас. Сожалел. Или портрет моей жены. Я его нарисовал и поставил дату - 10 мая 1975 года. Мисхор. 9 утра. А в два часа дня она погибла. Мы ехали с ней на такси, попали в аварию, я потом два года выбирался, весь переломанный, с того света, а она погибла. Так и остался ее портрет с этой датой. Все это время я живу один.

МН: С годами приближаетесь к пониманию родителей?

Жутовский: Отец мой был авантюристического склада человек. Он сбежал из Польши, был коммунистом, но происходил из почтенной семьи. Меня привезли из Польши крошечным, и вскоре после этого отец уехал в Америку на заводы Форда. У меня есть его открытка с дороги. "Нинка, приглядел тебе юбочку, а Борьке велосипедик, на обратном пути куплю". Это 35-й год. Нашел два его пропуска к Сталину. А когда он вернулся из Америки, погиб один из его ближайших друзей - летчик Леваневский. И он улетел с экспедицией в Арктику искать его. Я думаю, вся эта арктическая дурь, челюскинцы, барабаны пропагандистские - была сталинской туфтой, чтобы ГУЛАГ прикрыть. На обратном пути они погибли. Напились, и не успели убрать шасси в Архангельске. Вчетвером разбились. Потом Красная площадь, торжественные похороны, Новодевичье кладбище, салют, 1938 год. Мама второй раз вышла замуж, у отчима, естественно, ревнивое отношение ко всем этим делам, про отца я почти ничего не знал. И вот в фамильной лубяной коробке лежал маленький пакетик, сверточек с его письмами, документами. И когда я открыл сверток, я был совершенно потрясен. Мой почерк, как две капли воды, похож на почерк отца.

 

Сегодня Борис Жутовский работает над Книгой Жизни, как он ее называет. Та самая работа с 75-ю годами-окошечками будет превращена в тысячестраничную книгу, разбитую на разделы – люди, пейзажи, родные, встречи, впечатления. Она будет совершенно уникальна по своему макету, по полиграфии, - образование книжного художника бьется в груди Жутовского и находит выход в итоговом труде. Предположительно книга должна выйти в середине будущего года. И, как всегда в жизни и творчестве Бориса Иосифовича Жутовского, - это только начало.

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений