Игорь Шевелев

 

Опыт наблюдения за писателями

Один немец очень любил русскую литературу

 Обложка Фидлера

Ф. Ф. Фидлер «Из мира литераторов: характеры и суждения». Изд. подготовил Константин Азадовский. М.: НЛО, 2008, 864 стр. (Россия в мемуарах).

 

Федор Сологуб, будущий автор «Мелкого беса», выпив, рассказывал автору «о своей исключительно эстетической любви к мальчикам от тринадцати до шестнадцати лет... Затем стал проповедовать бесполый садизм». У Горького под ногтями было идеально чисто, а у Леонида Андреева была видна грязь. Разговаривая, Горький постоянно делает носом резкое «тнх». Или вот: «Вчера – первый вечер петербургского литературного общества в новом ресторане на Фонтанке рядом с печально известным рестораном Марцинкевича над номерами для проституток. Большое недовольство вызвала огромная антилиберальная картина в зале: евреи пьют кровь христианской девочки» (запись от 4 октября 1908 года). И еще: «Один внешний вид Куприна выдавал в нем горького пьяницу: низкий лоб, бычья шея, опухшее лицо, короткие ноги, пропитый голос» (во время поездки в Куоккалу накануне 1911 года).

Все же не зря, - как пишут в учебнике истории древнего мира, - человека создало собирательство. Говорите, только влюбленный достоин звания человека? Нет, отвечу, только коллекционер достоин звания человека. Тем более, что человек умрет, а коллекция останется.

Даже, как в случае Ф. Ф. Фидлера (1859-1917), когда казалось, что все им сделанное кануло в Лету, растворилось в архивах, забыто и мхом поросло, - нет, иногда даже дневники не горят. Тогда собирателя извлекают из пыли и праха, являют публике, и публику охватывает понятный восторг.

Петербургский немец, влюбленный в русскую литературу, представил, по сути, этнографический труд о быте литературного Петербурга 1880-1910-х годов. Писатели были предметом его восхищения. Он ходил на все литературные собрания, ужины и банкеты. Сначала в качестве повода предъявлял свои переводы на немецкий язык. Потом к нему привыкли, он уже сам учредил «фидлеровские обеды» в 1900-е годы, ставшие знаменитыми. Активно собирал писательские автографы. Альбомы автографов делились по темам: «В дороге», «В ресторане», «На поминках», «Товарищеские обеды», «У меня», «День рождения», - в последнем случае набегало до полутораста гостей, уже непонятно, кто там был кто. Чуковский, восхищенный Фидлером, завел «Чукоккалу», как слабое подражание.

Фидлера считали маньяком автографов. Многие пытались убежать, но, пойманные, сникали и писали в альбомы, что просил. Только Лев Толстой смог избежать личной с ним встречи. Но Фидлер и тут собрал огромную «толстовскую коллекцию» - писем, портретов, автографов.

Вообще же он превратил свою четырехкомнатную квартиру на Николаевской улице в сплошной музей. Говорили, что он собирает окурки, выкуренные теми или иными писателями. Десятки тысяч уникальных «единиц хранения». Фотографии висели по всем стенам и лежали в альбомах: критик Михайловский в черкеске, Зинаида Гиппиус «в 18-ти декадентских костюмах и позах», «группа беллетристов в виде хора тирольцев». 14000 писем. Автограф Гейне, который был для Фидлера кумиром. Рукопись второго тома «Мертвых душ» с правкой Гоголя. Письмо Рылеева, написанное за 20 минут до казни. Несколько тысяч книг с авторскими автографами. Чехов его назвал «неугасимой лампадой перед иконой русской литературы». Куприн - «сосиской с крыльями бабочки».

Очень боялся пожара, что можно понять, но случилось страшнее: революция. Причем, через несколько дней после его смерти 24 февраля 1917 года: монархическую эпоху и самого Фидлера хоронили в один день. А перед тем была война, погромы немцев в Петрограде, пущенный слух, что, оказывается, все это время Фидлер был немецким шпионом и не Федор он, а Фриц. Фидлер умер, морально убитый. Сгинула и его коллекция: частью разошедшаяся по архивам и частным собраниям, частью пропавшая незнамо куда.

Но остался дневник Фидлера, который тот педантично вел на немецком языке все годы. Только о литературе. Кто, что, где сказал, сколько до того выпив. Какие гонорары получает. В какой квартире живет, за каким письменным столом творит. Во сколько встает, какими тайными и явными пороками обладает. Кто чей любовник. И так далее.

Константин Азадовский перевел, составил, прокомментировал примерно половину необъятного фидлеровского дневника, выбрав самое важное. Вот первая же запись: встреча с неким Сергеем Александровичем Бердяевым, который пишет стихи по-русски, в немецких журналах публикует переводы русских поэтов. Поношенный костюм, брюки наполовину расстегнуты, жалуется, что его преследует и вредит на каждом шагу Плещеев. Между прочим, это старший брат философа, оказавший на того немалое влияние. А я понятия о нем не имел. Следующие восемьсот страниц убористого текста проглатываешь, не отрываясь.

Вот наугад. Фидлер мертвых не целует, но два исключения: Гаршин и Достоевский. Мечтой Аполлона Григорьева было допиться до третьей стадии белой горячки – адской девы, что приходит после чертиков и зеленого змия. Обычно помирают от инсульта после змия. Вот и Аполлон Григорьев умер, адской девы не увидав. А Чехов пил умеренно: красное вино с сельтерской, уверяя, что никогда не напивался и похмелья не испытывал. О нем с конца 1894 года ходили слухи, что жить из-за прогрессирующей чахотки осталось ему не больше года. Вместо «ничуть» Чехов говорил «ни хера». Имел дело только с замужними, «то есть приличными» женщинами (после постановки «Иванова» их было 92 – до весны 1895), в 1893 году говорил Фидлеру, что «никогда еще не лишил невинности ни одну девушку».

«Сегодня на Невском мы встретили Зинаиду Николаевну Мережковскую. Издалека и вблизи выглядит как десятирублевая женщина... Моя жена уверяет, что она красится» (7.9.1896). «Позавчера – именины Михайловского. Сущий хаос, в котором ничего не разберешь. Уже к половине первого дня на столах и подоконнике стояло пятьдесят бутылок (включая водку, ликеры и пиво); к половине шестого все они были «кончены», и появилась новая батарея из тридцати четырех бутылок, да и те пустели буквально на глазах, когда в восемь вечера я покидал этот даровой ресторан. Сколько бутылок осушили после моего ухода (гости сидели, как я узнал, до четырех утра) – кто сочтет?» (8.12.1896). Через пару лет, отмечает Фидлер, на тех же именинах, но дома, было человек 60, скучно, разве что на двери клозета появился крючок. В конце 1898 года у Случевского впервые увидел декадента Валерия Брюсова, который принес сборник стихов и сидел безмолвно, с видом помешанного. Владимир Соловьев перед и после ужина перекрестился, «чего ни разу не делал в моем присутствии ни один русский писатель», - отмечает Фидлер в январе 1899 года. Когда Джером Джером, которого тогда постоянно переводили, приехал в Петербург, писатели вовсе не обратили на него внимания, - побыл пару дней и уехал (1899). О смехе Владимира Соловьева: «он смеялся, широко открывая рот, и слышалось ха-ха-ха-ха-ха, подобное совиному плачу».

«...Анна Ахматова (весьма пикантная супруга Гумилева, который сейчас в Африке... он принадлежал к числу самых неприятных и самых неразвитых моих учеников)» - о первом ее появлении на «башне» Вяч. Иванова (15.3.1911). «Вчера на кладбище Новодевичьего монастыря состоялись похороны поэта Фофанова. Волосы на голове и борода у него коротко острижены, потому что в них завелись насекомые» (21 мая 1911). Жизнь писателей при самом пристальном наблюдении производит сильное впечатление. Думаю, что и нынешние им бы не уступили. Но, где взять другого Фидлера?

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений