Игорь Шевелев

 

Посвящается Фабру

Двести двадцать первая большая глава «Года одиночества»

 

I.

Статуи мух в дворцовых павильонах уже сводили ее с ума. В человеческий рост, с шелковыми крыльями и усиками-антеннами, с мелкими волосиками на заднице и на ножках. Сперва она подолгу их рассматривала, уже зная, что всякая особь, как и сама она, состоит из двух личинок - пожираемой и пожирающей, и, стало быть, ты живешь за счет собственной тени-двойника. В мухах это просто явлено со всей откровенностью. Муха является ниоткуда, исполненная восторга, переходящего порой, как и во всех нас, в мышление. Эрегированная головка была просто неприлична, не сравнить даже с остреньким сосальцем. Византийская мозаика глаза оставалась за кадром как чрезмерная, хотя можно было подойти к специальному окуляру и поглядеть на какую-нибудь Джоконду, размноженную навозным способом. Все было рассчитано на всеединство с природой, чем глубже вниз, тем больше. И, как во всяком безумии, особо досаждала логика. В каждом темном углу, за всяким крутым поворотом тебя, как во сне, дожидались голые юноши. Некоторые сидели себе спокойно, читали книжки, а, завидев ее, вскакивали и, смущенно краснея, дрочили, стараясь не задеть фонтанчиком, но большинство было охоче на таких редких в глубине экземпляров, как она, и набрасывались целым группешником. При этом желая задействовать у нее, как у свободной молекулы, сразу все валентности, доступные юношеству - обычно пять, если считать и нежные ее пальчики. Нельзя роптать, они были красивы, нежны и умелы как юные небожители, которых, как выяснилось, и не отличить от позвоночных. Она уже и не надевала трусиков, едва следя за происходящей в ней мутацией снятия невроза, по Фрейду. Каковой половой невроз некоторыми почитался за саму человеческую душу. Она продвигалась от одной компании до другой, от трапезы к трапезе, от презентации одного паучьего или пчелиного вида к другому. Было познавательно и нежно. У нее исцеловывали все пальчики на ножках и ручках, все извивчики внутри и снаружи, удовлетворяли все хотенья, сладкие, истекающие душой до непозволительности. Она поняла, что это только начинающие служители культа, и рисовала им крестики и нолики на лбах их же взятой из себя между ног жидкостью. Их еще музы не целовали, только Аполлон. Вообще мужчины были для нее самой большой загадкой. Она что-то говорила им, пела, пыталась станцевать или написать буквами на стенах - понимали ли они ее? Очень сомнительно. В то же время она понимала, что это нормальный мир, по сравнению с тем, что остался наверху. И она сама становится нормальной, чтобы впредь суметь точнейшим образом определить собратьев по классу, чудом вывалившихся из homo vulgaris. Она спускалась все ниже и за каким-то поворотом появились существа в куколях, тоже, поди, люди, монахи, служители какого-то божественного организма, который она неуловимым образом чувствовала на расстоянии. На нее не обращали внимания. Она подобрала суконный фартук наподобие школьного. Стены были из сухого песка, уходили вглубь множеством ходов. То ли библиотека, то ли срубы с мощами, хранящимися без порчи от семи до десяти веков, а потом распадающиеся без следа.

 

221.1. 1.О заговоре против людей, тайных служителей Вельзевула, ей рассказал знакомый Бембекс Ростральный. После ночи любви она была почти без сознания. Странное состояние мелко копошащихся в тебе мыслей и чувств. Темно, душно, ни малейшего движения воздуха. Кровь людей тоже состоит из мельчайших цикад, рассказывал Бембекс. Чтобы держать людей под своим контролем. Потому что на самом деле люди нужны. Они разводят мух, которыми питаются бембексы. Но Вельзевул, который разводит людей, вечно борется против бембексов. Оттого и нужна тайная служба контрразведки, которую лично он возглавляет. Она была ему даже рада, как не слишком настойчивому кошмару. Каждый наш агент, говорил он, проходит учебу в специальном помещении, доступ к которому имеет только его куратор. Тот приносит пищу и обучает навыкам, которые вполне можно сравнить со вторым рождением агента. «Если любите уединение и риск новизны, я бы вам тоже советовал попробовать», - его генетическая привычка потирать щетинистые ручки совершенно не раздражала. «Я там, наверное, совсем задохнусь в эту жару?» - предположила она. «Ну что вы! Кондиционер. Все удобства. Мы не варвары какие-нибудь. Биде. Практически четыре звездочки, хотя из-за тесноты нам поставили три. Финансовое управление не разрешает шиковать. Но, поверьте, удобства вас устроят вполне». – «И что я должна буду потом делать?» - «Это тоже вас не должно волновать. Будете делать только то, что захотите. Вы мне верите? Вначале так просто пустяки. Будете проверять пищу, которую я вам стану приносить, на предмет наличия в ней тайных жучков и агентов, которые постараются вас перевербовать, а на самом деле – уморить с голоду». Ее даже поразила столь активная тайная жизнь подпочвы, куда она попала. «Вы ведь не любите мух? – спросил он, видя ее колебание. – И мы не любим». Он даже обратил внимание, что его щеточки на лапках схожи с ее щеточкой известно где, но она слишком устала, чтобы отвечать на заигрыванья. «Меня больше интересует искусство, - сказала она. – Я видела у вас садовые павильоны, мелкую пластику, всякое сумасшествие, это что?» - «Вообще-то этим занимается другой отдел. Нам, практикам, это видится чистым жульничеством, хотя и не без тонкой игры, - признался он. – Перевести противника в натюрморт, это, знаете ли, не всякому дано».Он еще шуршал у нее в ушах, а она уж брела, ползла, изверзалась в каком-то длинном и узком коридоре. Алиса в стране чудес ста двадцати дней Содома, пришло ей в голову. Математически малые милые, если вспомнить логика Кэрролла. Из какого душевного сора, однако, мы состоим. Поэтому никак и не удается думку подумать. Он, кажется, обещал ей через пару недель собственный кокон. В виде повышения в чине. Надо съездить в Париж посмотреть, что носят, чтоб не выглядеть замухрыжкой. Она наконец протаранилась в комнатку, обитую дубовой панелью. Осмотрелась. Поразительно, есть стихи Бродского и больше ничего. Неужели ей самой придется что-то выдумывать? Но из чего? Ей не помешал бы какой-нибудь куртуазный ХYIII век. Все словно сошли с ума от желаний, как перед грозой. Никогда прежде не думала о детях, а тут вдруг захотелось выкопать в земле такие же комнатки и посадить туда деток с разными книжками. Пусть удобряют собой нашу русскую почву.

221.2. Если есть известные женщины, которым хотят нравиться мужчины, есть и общество. Есть изящный пчелиный рой, готовый к вылету в прекрасную вечность, дабы осесть на древе жизни. Она и сама радовалась прекрасным актерам и циркачам, которые демонстрировали чудеса на сцене, а потом, по слухам, - в спальнях ее знакомых. Она стеснялась своей фигуры после родов, у нее и спальни-то своей не было, куда приводить этих красавцев. О, как бы она удивительно ее обставила. Вы бы переходили из одного мира в другой. Тут – кабинет для интимного ужина, там – витают музы, здесь – вы расходитесь по зеркалам, чтобы наблюдать занимающихся любовью в живых картинах. Но быть светской женщиной это и значит уметь любить, и уметь тратить деньги любовников на это умение. Главное, сразу же попасть в этот круг, не обращая внимания на моралистов, которые в нашем мушином деле первый враг. В дело входишь быстро. Мужчины хорошо поддаются классификации. Их умение приносить удовольствие разнообразно, но опытной маточкой оценивается сразу – на драчок. Есть особо ценные экземпляры, которые чуешь брюхом. Наверное, это любовь. Понятно, от размеров удилища ничего не зависит, кроме приятного бесстыдства, с которым разглядываешь его и просишь попробовать. Но и тут все остается людям, ибо coitus brevis, ars longa. Будьте уверены, он отличится и в следующий раз. Анатомия выдает излишние подробности в человеке, глаза женщины скрашивают их до соразмерного. Для этого приходится ввести любовника в столбняк, в моральное оцепенение. Любая матка знает как это делается. Надо растянуть удовольствие. Укол Эроса в нервный узел, и партнер морально парализован до будущего совокупленья. Особенно хорошо маринуются сангвиники, надолго сохраняя свежесть и гибкость членов, живость восприятия. Жовиальный любовник консервируется лучше меланхолического, который, того и гляди, может усохнуть, утратив нужные качества. Затем, по всем правилам тайной науки, инвестируешь в него паразита-девочку, которая вскармливается его любовью до нужного возраста, а затем выпархивает на волю. Девичьи страсти едва ли не самое приятное в насекомом деле. Нужен только опытный настройщик этого тончайшего из музыкальных инструментов. Сейчас такие наперечет. Она в задумчивости сидела над размыленной своей телефонной книжкой. Ее психоаналитик сравнивал записную книжку дамы понятно с чем. Кроме фонетической близости к предмету, на ней лежит еще функция портрета Дориана Грея, - уточняла она. – Брать на себя поспешное удовлетворение перелистыванием, тогда как само гнездышко порока остается свежим и молодым, и вечно притягивающим жужжащих кавалеров. О, она еще помнит времена, когда оплодотворение шло с помощью любовных записочек. Почта тогда работала не чета нынешней. «Я оскорблена вашими настойчивыми притязаниями. Это так не похоже на то, что я в вас искала. Вы разочаровали меня. Но что сделано, то сделано.Я уже рассказала о вашем промахе всем знакомым. Мужчины вам завидуют и жаждут отомстить. Женщины смеются, скрывая зависть. Ахматова сказала: «Какую вы делаете рыжему биографию!». Принимайте это ближе к уму, чем к сердцу. Из двух всегда аристократичнее тот, кто съедает, нежели кого едят. Вы, кажется, еще не поняли, что попали в эволюцию каннибалов».

221.3. Она припудрила жвала, но все равно выходило несколько нарочито. И брюшко выползает из-под кофточки, как будто она угрожает кому-то. Только крылышки по-прежнему ангельские, как на выпускном балу в Смольном институте в присутствии императора. Попудрила усики, подкрасила тушью глазки, последний общий взгляд, который, чем дальше, тем все больше пугал ее непохожестью с той, какой она видела себя изнутри. Она привыкла, что с годами ход любовной интрижки был сведен ею к непреложности шедевра и инстинкта: ничего лишнего, ход судеб неумолимый, последовательность удавливания. Всю энергию, отведенную природой на продолжение рода, она замкнула на саму себя. Бабочка на пялочке, мыслящая однодневка, кто угодно еще – глазенки ее загорались при виде особи супротивного пола, и она копала под себя. Однако, тут ее и ждал облом. Маленькая козявка с дипломатическим прошлым, хозяин новейшего «Мерседеса», завсегдатай лучших московских ресторанов, которые изучал с интересом естественника, он обрушил на нее столь редкую в наше время галантность. Она не устояла. С размеренностью профи он возил ее мордой по фуршетным столам, дарил корзины цветов и фруктов, несколько раз изменял время свиданий, ссылаясь на занятость, и в эти вечера она видела его по телевидению в программе новостей, деловито наращивал ухаживание, хотя она и так давно уже желала пасть, отдав ему все самое драгоценное. В тот вечер он как всегда проводил ее домой, но не уехал, как обычно, а, мучась страстью, испросил согласия. Она кивнула, сдерживая волнение. В тот момент, когда, повернувшись, она пошла к лифту, он коротким и резким движением обработал ладонью ее заднюю часть, посадив туда микрофон. Теперь, что бы ни делала, она будет откармливать свое досье, яичко будущих паразитариев. Две случайных подруги, с которыми она отдыхала в Турции, его не интересовали, хотя и тут могло быть что-то забавное. Ее двоюродная сестра была замужем за пожилым латинистом, который вечерами играл в шахматы с пресс-секретарем небольшого банка, пропускающего через себя деньги корейской гуманитарной помощи. Этим не стоило манкировать. Она тоже, конечно, вычислила его интерес. Подозревая, правда, его объект в соседе по малаховской даче, близко знакомом с Машей Арбатовой. К тому же этот роман подозрительно поддерживала та самая подруга по отдыху в Анталии, с которой они как-то бежали по солнцу семь километров, опаздывая на обед и экономя на такси. И добежали. Она сделала несколько неудачных попыток пресечь его ухаживание, но он был похож на легкий и воспитанный танк, против которого не знаешь как действовать. К тому же все в один голос говорили, насколько она в последнее время похорошела. Она и сама себя не узнавала. В глазах блеск, голос звонкий, грудь потяжелела и поднялась, а на расстоянии пальца вниз от пупка постоянное сладкое свербение. От первой их близости у нее осталось легкое разочарование и звон в усиках. Он как бы и не пытался показать все, на что способен. Но потом она вспомнила девиз, что всякая женщина может рассчитывать ровно на то удовольствие, на которое она рассчитывает. Сосредоточилась. Использовала его на все сто. Ведь самое невозможное это избавиться от сближающегося с тобой человека. В ее молодости было модно сбивать влет маленьких жужжащих мотоциклистов. С возрастом и опытом это сложнее.

221.4. Если где и можно в такую жару предаваться порочной любви, так это в старых прохладных особняках палладианского типа. Он пробовал и в других местах, но там не хватает воздуха. Хорош и английский парк, куда по вечерам так приятно отправляться на прогулку. Труднее прочего найти достаточно красивую, а, пуще, добродетельную замужнюю особь, соблазнить которую неторопливо и печально было бы достаточной наградой профессиональному вивёру. Как на грех, тетушка пригласила такую в нынешнем августе к себе в тверское имение. Погода была утомительно сухой и чересчур жаркой. Несмотря на старинный вид, внутри тетушкино имение было оборудовано по последней сантехнической моде и могло рассчитывать не менее, чем четыре звездочки. К тому же бассейн чистейшей голубой воды на заднем дворе тоже как бы способствовал простоте загородных нравов. Он опасался за легкость добычи. Доктор  не зря советовал ему вострить его охотничьи инстинкты. К счастью, дама выглядела совершенством и в руки даваться не собиралась. Она много читала, отправляла по Интернету письма мужу и знакомым, которых утешала и консультировала по самым разным вопросам. Тетушка, от чьего некогда баснословного богатства осталось несколько имений в средней полосе (заграничные богатства были конфискованы под предлогом дефолта), собралась было отнестись к ней как к бедной родственнице. Он был на том завтраке, где она деликатно поставила старушку на место да еще и приголубила ее, бедняжку. Через день та души в ней не чаяла, поставив под свою вечную защиту и покровительство. Тут он и услышал первые звуки боевой трубы. Пора было начинать регулярные действия. Первым делом, зашел, не стесняясь, на ее рабочий стол, открыл почту, прочитал письма, где она восхваляла качества окружавших ее людей, в том числе и его, «очень красивого молодого человека, необыкновенного ума и красноречия». Естественно, его приход и время, которое он провел за чтением ее частной переписки, было тут же зафиксировано. Он не преминул послать ей и несколько анонимных писем, открывавших глаза на некоторые факты из жизни как молодящейся тетушки, так и ее племянника. Причем, в одних он выступал как записной развратник в извращенной, как модно, форме. В других, как глубокий и глуповатый поэт. Тут была и тетушкина подруга, пишущая детективы, и ее юная дочка, томящаяся среди стариков в отсутствие дискотеки, хотя бы и деревенской. Был хромой и тупой генерал, проигравший несколько восточных кампаний и говоривший, что пишет здесь свои мемуары, хотя в некомандной речи не мог и двух слов связать. Он ждал на днях сына-курсанта, который обещал провести с ним часть отпуска и пока что не вылезал из бассейна, разглядывая из воды загорающие прелести хмурой и неразговорчивой дочери детективщицы. Юноши, которые помогали в саду, в бане и на кухне, не говоря о конюшне и бассейне, вносили некоторый перекос в ощущения гостей. Все же у нас нету той крепостнической неги, позволяющей вовсе не замечать услужающих. На вечерней прогулке он высказал это ей в качестве дежурного комментария. на призналась, что и ей они досадны, особенно когда норовят раздеть ее перед сном или сделать в бане массаж. Кроме того, они записаны охранниками, а, стало быть, подрабатывают, шпионя за ними всеми.

221.5. Есть проверенный метод. Чтобы вызвать человека не откровенность быть с ним предельно откровенным. Это как инстинкт. Даже неважны слова, которые он говорил с ней в парке в этот тихий вечер. Все решает интонация. Он нашел ту интонацию, которой она вдруг поверила. И рассказала о коконе слов, который она плетет, чтобы защитить свою личинку. После ее смерти та, может, и выживет. Во вселенной есть несколько корреспондентов, которым она попробует их доверить, но кто-то сейчас ей гадит, перевирая в сети ее мысли, выставляя то ли дурой, то ли развратницей. Вообще неприятно ощущать на себе чьи-то липкие пальцы, знать, что кто-то считает себя играющим тобой. Он слышал о подобных случаях, но уверен, что она сама выдумывает вредителей. Это делает ее внутреннюю жизнь богаче оттенками, не так ли? Может, она слишком одинока, обходясь в семейной жизни одним мужем без любовника, чтобы не придумывать этих таинственных манипуляторов собой. Но он это не говорит ей, делая вид, что сочувствует и даже соображает, как бы помочь. У него есть классный специалист против взломщиков. Правда, придется довериться специалисту, у которого окажутся все ее коды. Нет, уж тогда она согласна терпеть от этих придурков, лишь бы не попадать в следующий круг ада. Она верит тем, кто понимает ее и ту внутреннюю личинку, которую она бережно спеленывает, сохраняя на то будущее, когда ее самой уже не будет. Так и думал, говорит он, что она откажется. Она слишком открыта миру и слишком подозрительна. Да, ей кажется, он понимает ее. Он ухитряется взять ее ручку в свою и тихонько пожать. Кажется, он забыл, что она замужем и этот его жест в ее положении попросту неприличен? Нет, он рискнул этим жестом выразить свои чувства к ней, которые обязуется и впредь хранить в глубокой тайне, чтобы не оскорбить ее невыдуманные добродетели. Если так, она благодарна ему. Он, действительно, понимает ее лучше, чем другие, которые в каждой женщине видят лишь мокреющую самку. Впрочем, зачастую так оно и есть, заметила она сдержанно. Он деликатно промолчал. Тонкая дама иногда готова отдаться лишь за красивую фразу, которую сама же вдруг и сказала. В благодарность за свое остроумие. Не надо ей мешать. К тому же прогулка заканчивалась. Они подошли к дому. На сей раз у входа никого не было, все или пили чай на веранде, или играли там же в тридцать три, или смотрели телевизор, что случалось нечасто. Он дал ее фантазии правильное направление и этим ограничился. Сославшись на нездоровье, ушел в свою комнату и был уверен, что она поступила точно так же. На следующий день он с утра отправился на охоту. Так, во всяком случае, всем сказал. На самом деле, отойдя километра два до ближайшего леса, уселся под старой высокой сосной на пригорке, открыл ноутбук и стал отслеживать, что она пишет своим знакомым, не унижаясь до использования специальной защиты. Как профессионал, у ему были нужны несколько шаров, чтобы один из них загнать в лузу. Коленка, которой он считывал информацию, сегодня, как назло, болела больше обычного. Проклятый инстинкт оставляет вам кусочек счастья от хорошо выполненной работы, а вокруг него выжженное поле неудавшейся жизни. Ты стремишься к совершенству, а побеждает тот, кто стремится к преимуществу над тем, кто стремится к совершенству. Детективщица! – пришло ему в голову. Проклятая старуха, которая гадит ему, сама окажется ключом к его успеху.

221.6. Их доморощенный ловелас был отличным лекарством от ее застоявшейся желчи. Конечно, не в таких дозах хотелось бы, но он раздражал ее еще больше собственной дочери. Она знала таких коротышек, которые так мнят о себе, что, подражая высоким людям, пригибаются, входя в дверь, чтобы не удариться о притолоку. Чистый юмор. Она наверняка вставит его в свою новую книжку, непонятно, правда, в какой роли. Он может быть дураком, расследующим убийство. Может быть тайным агентом, всеми разгаданным и потому уморительно смешным. Им может прикрываться наша красотка, находящаяся в тайной любовной связи с пришибнутым генералом, которому никак не удается политическая карьера. Он хорош в любом роли, хотя тем же подозрителен. Уж не является ли он тайным кукловодом, который выдает себя за самую смешную марионетку? Впрочем, не будем переутончать. Издатель просил соблюдать меру. От предыдущего романа у его жены мозги на лоб полезли. Так и сказал. Тоже отличный тип. Она уже не успевает вставлять их в свои книги. Она подошла к окну, вдохнуть свежего воздуха в саду. Несло легкой гарью с дальних пожаров. Из-за нескончаемой жары и отсутствия дождей почти все окрестные леса горели. Говорили, что пожары могут подойти и к их усадьбе. Какие-то птички пели в кустарнике, на который она смотрела. С детства мечтала знать, кто как называется, но так и не узнала. Ей говорили, она тут же все забывала. Ни деревьев не знает, кроме березы, ни птиц, кроме воробья. Может, это честнее для горожанки, а всё же обидно. Среди ее героев часто случался какой-нибудь натуралист типа Набокова, любитель недозволенной клубнички с маленькими детьми и бабочками, а для нее это все – по-прежнему закрытая и еще более притягательная книга природы. Она пристроилась у окошка на стуле, чтобы видеть загорающую рядом с бассейном дочь. Хоть бы книжку взяла почитать по школьной программе, просто поразительно. Целыми днями спит, лежит на воздушном матрасе и дуется на весь мир и мать впридачу. Когда она думала о дочери, у нее портилось настроение. Чужой человек, только и думает как что-нибудь себе отгрести. Одно дело читать и писать об этом в книгах, а совсем другое иметь это у себя под боком. Как и все писатели она мечтала жить не по-писаному, а тут - на тебе. Может, не выходить к обеду? Попросить, чтобы ей принесли стакан молока с булкой в комнату и все? В последнее время ей не нравилось происходящее здесь в доме. Если бы не замечательные условия для работы, давно бы уехала. В прошлые годы было значительно приятней. Кто-то сглазил. Или от жары все потихоньку начали свихиваться? Хозяйка считает себя светской дамой, а на самом деле никто понятия о ней не имеет. Две статьи в глянцевых журналах, неумеренно оплаченные ею самой, вот и все ее светское достояние. Знакомство со знаменитой писательницей, с генералом придает шарма остаткам ее денег. Можно сказать, она придает хозяйке человеческое лицо, а та, кажется, не вполне отдает себе в этом отчет. Она вдохнула воздух, он был тяжкий как в бане, да еще настоенный на каких-то травах. Конечно, ее личное честолюбие граничит с космическим: обычное человеческое кажется ей не больше кучки навоза. Но это не повод забывать, чем обязаны ее пребыванию в этой глуши. Она решила искупаться, а потом пойти в ближний лес, а то, кажется, она тоже сходит с ума от жары. И ночью почти не спит.

 

9 августа. Пятница.

Солнце во Льве. Восход 5.49. Заход 21.19. Долгота дня 15.30.

Управитель Венера.

Луна во Льве, в Деве (22.04). I фаза. Восход 5.55. Заход 22.11.

Непредсказуемые перемены, мужество и отвага. Строить планы на будущее. Завязывать новые знакомства. Не подписывать важные документы, не начинать новые дела. Освобождаться от зависимости.

Камень: джеспилит.

Одежда: неярких, размытых тонов. Избегать красного и оранжевого цветов.

Именины: Анфиса, Герман, Климент, Наум, Николай, Савва.

 

Ночью, болея, прикидывала, не смертельное ли что носит в себе, хотя бы в том же солнечном сплетении, где тяжесть непонятно отчего. Последнее время вообще мало что ела. Разве что на ужин сосиску, так все ели, никто не жалуется. А тело болит, что дальше некуда. Неправильно все складывается, вот причина.

Все-таки встала, и еле волоча ноги, начала собираться в дорогу. Завтракать не будет, а они себе пусть сами готовят, уж не пропадут. С самого начала все у нее пошло не так, плита перегорела, приехали не те, кого ждала, время пролетело, будто не было. Зато теперь, умирая, можно жить, как хочешь.

Анфиса твердо знала, что человек умирает так долго, что, если двинуться в путь, то можно уйти неожиданно далеко. Она преодолела себя, умылась. Доплелась до калитки, уверенная, что, когда будет надо, соберется с силами. Хорошо, что кушать не хочет. По сути, боли нет, просто что-то заняло желудок, и даже глоток воды представляется невозможным.

Она побрела к электричке. В расписание не поглядела и, когда дойдет, тогда дойдет. Она встала на свой путь. Начнет с крестной. Во-первых, та жила неподалеку от станции, не надо на автобусе ехать. Во-вторых, если нету ее дома, то работает недалеко, в ЖЭКе. В третьих, может, она к тому времени сможет уже выпить крепкий чай с сахаром, а то губы очень обветрились.

Больше всего Анфиса в процессе смерти боялась завонять. Не то, чтобы была такой уж чистюлей, но в вони покойника есть что-то унизительное. Поэтому ей и хотелось уйти от самых близких как можно дальше. А, пока будет идти, и ненужная плоть заодно подберется, усушится, утрясется. Тоже меньше мороки. Так что сейчас она не просто, шатаясь, благо никого на дороге не было, брела на станцию, но еще и худела, что наполняло ее некоторым удовлетворением. Толстых она не любила, и с лишним весом всегда старалась справиться.

После крестной она, собравшись с силами, собиралась добраться аж до Калуги. Потом на автобусе полчаса, хотя сам автобус два раза в день только ходит, - и пять километров пешком до деревни, где жила двоюродная. Она Анфисе всю жизнь кое-чем была обязана, так что и небольшую вонь от будущей покойницы может потерпеть. Кстати, рядом с крестной открыли недавно магазин «Парфюмерный рай», так надо будет одеколона заодно купить, дезодорантов, чтобы при случае запах отбивать, хотя сложные смеси вони с парфюмом сама она терпеть не могла. Чужие запахи Анфису всю жизнь мучили, вот, выходит, и наказание.

Ночью шел очень сильный дождь, который и разбудил ее с болью в желудке, с совершенно разбитым телом. Сейчас ее удивило, как быстро впиталась вода в землю. Когда она ночью шла под зонтом в сортир, гадая, вырвет ли ее и, если да, то с кровью ли, с желчью, - стояли такие лужи, что пробраться можно было только по грядкам. А сейчас, хоть и пасмурно, но вполне пристойно. А дальше уж она, надев зимнюю куртку, пойдет в лес, это она все думала о двоюродной сестре под Калугой.

То, что на платформе были люди, заставило Анфису собраться, она купила билет, но, только сев на скамейку, поняла, насколько больна и бессильна. Значит, надо наоборот, вставать и идти. То, что она не сможет больше часа сидеть в электричке, стало ей ясно только теперь.

 

II.

7. Трава была полна гармонического пения насекомых, мешавшегося с  сухим запахом зноя. Так, во всяком случае, ей казалось. В такую жару хочется любви, но тело настолько потное и чужое, что любовь граничит с садизмом. Это-то и сладко. К сожалению, муж далеко. Ведет важные переговоры. Ездит по кредиторам, выбивает деньги, занимается важным государственным делом. Обещал приехать через неделю, но в последнюю минуту наверняка найдутся неотложные встречи, не приедет. На самом деле он не любит чужих людей. «Я избегаю незнакомцев, - серьезно оправдывался он в таких случаях. – А знакомых избегаю еще больше». Она уже скучала по нему. Ей ведь 25 лет, а известно, что чем старше женщина, тем больше ей хочется. А тут, как и везде, вокруг начинают сразу виться мелкие мушчинки. Они будят в ней разночувствия. Она ушла в поле, чтобы прилечь на подстилку и смотреть в небо. Ни облачка. Сразу какие-то муравьи лезут в части тела, противно щекочат. Она закрыла глаза, отдавшись на волю случайных мыслей. Муж ее слишком тонок, страдает от своей работы. Время от времени она улучшает его настроение в постели. Но она боится, что он, как и обещает, убежит от всего. От работы, от людей, заодно и от нее. Накопит много денег, купит дом – сперва здесь, потом за границей. Потом заведет в одном и в другом новую хозяйку... Ей кажется, что это не дамские страхи, от которой надо нюхать английскую соль, а логика положений, от которой никто не может быть избавлен. Из усадьбы разносится, усиленный колонками, голос дворовой девки, обучавшейся сперва в Гнесинке, а потом в «Ла Скала». Девка поет «Аве, Мария» и что-то невыносимое есть в этом голосе, в этом небе, в этом жужжании насекомых, в каком-то камушке как раз под лопаткой. Интересно, почему хозяйка, столь строгая в своих правилах и суждениях, как и свойственно ее возрасту, смотрит сквозь пальцы на сумасшедшие по интенсивности половые сношения дворовых? Солнце красными пятнами буреет у нее в закрытых глазах. Сегодня ее прилипчивый ухажер обещал вечером прокрутить для публики по видео «120 дней Содома». Безусловно, она не придет. Хочется посмотреть, но, говорят, фильм до последней степени неприличен. Да и вообще на Западе, например, такие вещи могут смотреть вместе любовники, но уж никак не случайные знакомые, как у нас. Вчера вечером генерал рассказывал о тайных опытах, проводимых нами на Востоке во время последней войны. Местных женщин парализовывали специальным уколом и укладывали в наш взвод, где через положенное время у нее рождался небольшой солдатик. В форме, в сапогах, даже с небольшим «калашниковым». Лично она посчитала рассказ неприличным и вышла из комнаты, а каково было усатой детективщице, чья дочь сидела тут же, а отправить ее вон она боялась, чтобы не обидеть свою покровительницу-хозяйку, которая откровенно потешалась и над генералом, и над бедными слушателями. Нафабренный типчик выскочил вслед за ней, взял под руку, увел в сад, гнусавил что-то про римские сатурналии, которых мы тут вполне дождемся, если будем потакать затеям свихнувшейся старухи, которая наверняка все подстраивает заранее. Недаром же он вызнал, что во времена бурной молодости, о которой та никому не рассказывает, она была мастером спорта по женским шахматам. «Женские шахматы»? – это что-то неприличное?

8. В жару он спасался разве что в тренажерном зале. Там был душ и кондиционер, в отличие от других помещений, где хозяйка, видимо, хранила заветы простой старины. Три-четыре девки всегда были тут к его услугам. Он неважно себя чувствовал, надо было войти в норму. Дурное настроение, сердце побаливает, отсутствие видимого смысла жизни, понятно. Он долго качал мышцы перед большими зеркалами, поглядывая на свое зеленое пупырчатое тело и стараясь получать от этого удовольствие. Так записано в любой инструкции по бодибилдингу. Менял упражнения, отжимался, делал наклоны, стараясь увидеть собственную задницу в соблазнительном ракурсе. Партнеров, к сожалению, не было. Прочие гости вели читально-растительный образ жизни и собой не занимались. Он же предпочитал анально-генитальный. Еще несколько движений, и вялый мешочек под брюхом начинал жить более активной и, главное, собственной жизнью. Стимуляций, кроме умственных, не терпел. Что ему могли показать девки, чего он и так не знал? Розовый зев между крепких ног стыдливой крестьяночки? Трясущиеся сиськи? В наше время опасней всего заразиться «голубой» болезнью. Он надел красный пояс, за одну упоминание о котором в тюрьме опускают, напряг брюшные мышцы, покрасовался в охотничьей позе, сделал несколько быстрых движений упругим задом, как его кот Мурзик, готовый наброситься на птичку, и дал знак девкам. Те были в длинных юбках с глубоким вырезом, во французских трусиках. Всего на одно мгновение они должны были наклониться и, убрав трусики в сторону, открыть нежно подбритый разрез входа в себя. В этот момент он и вонзил в одну из них, кажется, в Нюрку, свое щупальце и, оседлав сверху, начал ритмичными движениями приводить приговор в исполнение. «Кричи, дура, кричи...» - шипел он, задыхаясь в раже. («Господи, какой ерундой приходится заниматься...» - мелькало в голове) «А-а-а!» - заполошно завопила Нюрка, стараясь подмахивать задницей в его ритм. «А-а-а!» - заорали ее подруги, испытывая то ли жалость, то ли облегчение, что не в их хозяйстве происходит нынче кладка господской спермы. «Ну давай же, дура, давай! Эх! Эх ты, дуреха...» - Он облегчился в нее без всякого понятия с ее стороны. Ладно, обтер орудие шерсткой в паху у другой девки. Сняв пояс, сел на велотренажер, постепенно нагнав скорость до 40 км/час, что было вполне прилично для удержания в пелетоне. При этом попросил девку испражниться по-большому - таким образом, чтобы ему было хорошо видно. Та тужилась, тужилась, все напрасно. Не кормят их что ли? Он человеческим языком просил все подготовить к его занятиям! Если бы не его уважение к тетушке, давно бы уже уехал в город. Погонявшись без толку на время и на скорость, надел черный пояс. И девушки тут же повалили его на поролоновый мат, заласкав языками, грудями, попками, пальчиками, пока на экране он видел, как одной из них, самой пригожей, втюхивает местный животновод нечто увесистое и, действительно, примечательное. Он уже знал эту историю, как в армии тот вделал себе в уздечку два металлических шара, отчего девки на гражданке тащились с удовольствием. Разглядывая эту картинку, он весьма окреп, и та же девица, что на экране, оприходовала его орган под себя и сладко заерзала – три коротких приседа, один глубокий, три коротких, один глубокий,  а Нюрка еще завозилась внизу, и он с удовольствием и длительно облегчился.

9.После обеда неожиданно пошел дождь, и гости помещицы Аделаиды Петровны, воспользовавшись неожиданной прохладой, собрались на веранде, куда хозяйка велела подать фрукты, вино и всякие сладости, которые в прежнюю жару и трогать-то было невозможно, не то что есть. Аделаида Петровна, следящая за собой платиновая блондинка пятидесяти с небольшим годков, любила, чтобы ее называли просто Аллой. Муж ее, по слухам, сидел нынче в швейцарской тюрьме, она же вела, спустя рукава, его дела, пытаясь оставить себе чего-нибудь на черный день. Все, что она переправила с этой целью за границу, оказалось конфисковано тамошними властями за долги государства. Освобождения своего мужа она дожидалась с некоторой опаской и даже наняла известного адвоката, чтобы тот этого не допустил. Во всяком случае, глаз ее блестел по-прежнему, выглядела она превосходно, злые языки утверждали, что она пользуется услугами не только многочисленной мужской дворни, но и генерала, то есть, живя сама, давала жить другим. Причем, так, как тем этого хочется. Генерал, который особо страдал от жары, сел на сквознячке с бутылкой «Спрайта» и наслаждался прохладой тут же испаряющегося с его тучного тела выпитого. Говорить он не мог и не пытался, фырчал бессвязно. Племянник Аделаиды Петровны Иннокентий довольно развязно пытался охмурить молодую жену прокурора, известную своей верностью мужу, а, стало быть, вдвойне притягательный экземпляр в его любовной коллекции. Соблазняя замужнюю женщину, мы как бы трахаем ее на глазах и самого мужа, и всей заинтересованной в событии публики. А муж госпожи Авиловой был как раз из тех новых и молодых государственных деятелей, от чьих трудов, говорят, зависела судьба многострадальной России. То есть из тех, кто в прежние игры играть не собирался. Стало быть любовное нанизывание его жены имело в представлении Иннокентия и некое общественное звучание. Да и просто ему было приятно – женщина мягкая, сочная, спокойная, умная, на вид добрая. Он и сам не прочь на такой жениться. Арина слушала его, вроде бы улыбаясь, но внимательный наблюдатель мог заметить, что она погружена в себя и даже кивает не в такт, словно отмахиваясь от насекомого. Так и было, Арина обдумывала фразу, которой закончила бы письмо к некоему корреспонденту, вмешавшемуся в ее переписку с подругой, живущей в Штатах. «Суфлер», как звался на жаргоне человек, следящий за вами в Интернете, оказался малым остроумным, и сейчас она размышляла как бы заставить его проговориться о себе, чтобы с помощью известных зацепок определить его местонахождение. Доброжелательный ее взгляд, бродивший по лицам собравшихся, остановился на усатой детективщице, которая, надвинув на лоб широкополую шляпу, смотрела на нее с неодобрением, явно считая, что саму ее нельзя разглядеть за темными очками. «Вот было бы славно, - решила Арина, - если бы «суфлером» оказалась именно она. Надо обязательно нащупать в нем нечто женское». А «мадам Богарне» (таков был литературный псевдоним Анны Радловой – еще один псевдоним), известный автор детективов, действительно, смотрела на все это с неодобрением. Злость была нужна ей для вдохновения, как почти для всех авторов, пишущих из денег. Сейчас она напряженно соображала, кого бы из собравшихся убить ради завязки сюжета.

10. «Ум – дело привычки. Привычки назойливой и трудно преодолимой. Так говорил мой учитель по разведшколе. Он производил на меня, обычную девушку, впечатление гения. Я задыхалась, слушая его. То, что быть человеком - тоже не более, чем привычка, пришло в голову уже мне самой по чисто логическим показаниям: учитель подтолкнул меня смотреть в нужную сторону, только и всего. Все остальные показания организма ты с этих пор фиксируешь с механическим любопытством. Потом он показал мне ряд любовных комбинаций. Нужно несколько персон. Ну вы знаете эти кружочки с плюсиком вниз и стрелочкой вбок. Ты видишь как они разыгрывают свои роли и строишь по возможности им всякие пакости, но изящно. Попадаются даже достойные соперники, которых интересно гнобить. Хуже с целями, ради чего тебе всё это надо. Для начала посмотрим на противника, который прямо тут копошится и, кажется, встревает в переписку. Чего ему надо? Обычно хотят замарать доброе имя человека. Как в силу редкости этого явления, так и из-за недоверия, что оно вообще есть в природе. В особенной моде соблазнение чужих жен. У меня здесь появился  ухажер, который не верит, что я не пробовала это с другим мужчиной. Во-первых, не его дело пробовала или нет. Его волнует другое: попробую ли я с ним. Это же дает столько новых и волнующих ощущений, уверяет он. Подозреваю, что «старые» ощущения у подобных людей не слишком радостны, если они постоянно меняют их на более свежие. Было бы излишне уверять его, что у меня не так. Лишь напомнила ему, что самые фригидные женщины, по общему мнению, это проститутки. Может, если получится со мной, он с трех раз сделает обратный вывод? Со своей стороны, я бы с удовольствием его развратила, но не так как он ждет. Большинство людей, как мне кажется, живут в двух измерениях. Они не подозревают, что есть еще одно, где добродетели и злоба вовсе не те, о которых они тайком прознали в Пажеском корпусе и у развратных тетушек. Таких записных любовников я, как ты знаешь, называю «пыжиками». Мой здешний пыжик вполне чижеват, и на вид тоже. Была бы нечестна, если бы не призналась, что он вызывает у меня сочувствие, как вызывал бы таковое у кобылы гладкий и красивый жеребец, хорошо приспособленный для заводской цели. В детстве я часто ездила летом в Костромскую область и видела подобное. Людские пыжики исполняют более сложную роль, нежели игра в чижа. Подозреваю, что здешний связан с работой моего мужа. Они готовят на него компромат, даже если этот простачок и не подозревает о своей пешечной функции. Мне нравятся простые инстинкты, особенно хорошо исполненные.Я всегда говорила, что, возможно, человек и выше инстинктов, но дайте сначала насладиться этими последними. Он уверяет меня, что превыше всего на свете любовь, и тут же спрашивает, неужели он совсем мне не нравится. Отвечаю, вы нравитесь мне, но мой муж настолько развратил меня, что я достигла последней стадии добродетели. Идите, если хотите, сами на его рожон. Возможно, он будет здесь проездом на полдня, и я вас ему отрекомендую. Оттараканьте его, как умеете. Он, пожалуй, не понял моего чириканья. Мой учитель, ознакомившись в «учебке» с моими письмами, заметил, что у меня совершенно мужской стиль. С тех пор я считаю себя еще и мужчиной».

11. С утра все отправились на прогулку. Слуги и официанты сносили корзины с провизией. Сюда же складывали надувные матрасы, зонты от дождя и солнца (на небе были облака),складные стулья. В джип залезло восемь человек, не считая шофера. Отдельная машина с провиантом и купальными принадлежностями следовала несколько позади основной. Там же сидели телохранители, которым было дозволено провести собственный пикничок. Возбуждение и веселье охватило самых выдержанных или тех, кто старался казаться таким. Даже детективщица, которая вечно шпыняла свою дочь, была на сей раз легкой и звонкой как девочка. Она, кстати, и предложила взять с собой несколько ружей на случай охоты на мелкую дичь или окрестных крестьянок. Ружья, тщательно отобранные из кучи генералом, были тут же сложены в багаж. Иннокентий прочитал стихотворный экспромт, довольно изящный и не без юмора, где метко описывал прелести собравшихся дам. Видно было, что он работал всю ночь и не напрасно. Все хохотали до слез, а детективщица даже расцеловала нашего героя, ожидавшего, впрочем, иных наград и не от нее. Даже молодая супружеская пара соседей Аделаиды Петровны, приехавшая специально на прогулку, чувствовала себя так, словно давно уже была со всеми знакома. И то сказать, доморощенный наш поэт так и скакал всюду сверчком, ни минуты покоя, бегает как мальчик. Арина поневоле залюбовалась – прыг-прыг через джип, и уже сидит внутри рядом с ней, обещает еще одно стихотвореньице, но уже не для всех, для нее одной. Кому не понравится столь веселое нарушение приличий?

Наконец выехали. Дороги по причине долгой жары были вполне сносны, хоть и пыльны. Аделаида Петровна в коий уже раз пригрозила проложить асфальт – нехай француз в следующее свое нашествие до нее доберется. «Да и сотворит безобразие!» - мрачно добавил генерал, так что все затряслись в хохоте, приятно ощущая телеса соседей. Скоро выехали на окольную дорогу и понеслись по ней с ветерком, пугая коз и пастушков. Аппетит в господах еще не просыпался, и живность не трогали, предвкушая отдых на пленере, завтрак на траве и прочие веселые удовольствия. Высокие холмы, покрытые зеленью и кустарником, то и дело пересекались глубокими оврагами. Издали было видно как причудливо они изрезаны извилистыми тропинками, так и звавшими пуститься по ним  в одиночестве в путешествие. «Ну а небо-то, небо!» - невольно воскликнула Арина, показывая в открытое окно джипа на огромные кучевые облака, раскинувшиеся на бескрайнем голубом просторе. Западные рессоры не для наших, конечно, дорог. Когда шофер лихо завернул руль налево, погнав прямо через возвышенность, джип так и затрясся, кидая пассажиров друг на друга. Иннокентий то неосторожно касался голой руки Арины, то почти падал на грудь молоденькой жены соседа-помещика, та сидела с другой стороны. Арина глядела в окно, стараясь уберечься от более тесных случайностей дороги, и думая, что, пожалуй, зря Иннокентий и генерал так нарочито скрывают взаимное влечение друг к другу, прикрываясь, как водится в таких случаях, женским полом. Наконец, перевалив через холмистый отрог, они увидели пресловутую Сороть, почти высохшую речушку, славную близостью с национальным нашим поэтом. На берегу и решили остановиться.

12. Арина расположилась под зонтом и немного поодаль от остальных. Слуги развернули палатку на случай дождя, но вскоре распогодилось. Она знала, что открытый купальник ей к лицу, вызывая интерес мужчин и зависть дам. Но сейчас, наблюдая за ними сквозь опущенные ресницы, она на самом деле пыталась вернуть ощущение вчерашнего сна, который поразил ее. В нем она влюбилась в... молодого петушка, даже, скорее, еще цыпленка ,из тех синих экземпляров, что продаются в магазине. Он прибился к ней на улице, где она была, кажется, с друзьями. И он не убежал от нее прочь, как это свойственно его природе, а, наоборот, стал ходить за ней, проявляя дружеские чувства, пошел к ней на руки, а потом и вовсе заснул, прижатый своим теплым тельцем к ее голому животу. Она и сейчас словно чувствовала это нежное живое тепло его. Теперь она думала, что никого еще так не любила, кроме мужа, но то было совсем другое. Это и не материнское чувство, которого она и вовсе в себе пока не находила. Она была старшей дочерью в семье, и все ее младшие братья и сестры ,в том числе и умершие, вполне заменяли ей собственных детей. Потом она перенесет на них те свои чувства. Но это существо было чем-то большим. Аделаидин племянник пошел к ней с шампуром шашлыка, который мужчины жарили на берегу, но она притворилась спящей, и он, потоптавшись, пошел назад. «Спит»,- крикнул остальным. Нет, этот цыпленок был чистой любовью, продолжала размышлять она. Что было дальше? Она как бы почувствовала себя принятой и любимой окружающей ее нечеловеческой природой больше, чем людьми. Людей она не любила, была чужой среди них, а тут получила возможность войти в иной мир. Ее там любили и хотели. Она прошла сквозь землю в прохладную, почвенную дыру. Кажется, она сейчас тоже засыпала. Компания что-то громко обсуждала, особенно выделялся голос генерала и Алки-хозяйки. В дыре было лучше. Личинки кузнечиков, разглядывающих ее из разных углов, не тревожили. Никакой страсти она не испытывала, было душевно комфортно, нежность расплывалась по всему ее существу. Тахит анафемский самолично пришел пожать ей лапку и сказать, что есть свежее мясо молодой медведки, он очень рекомендует, и сам приготовит, потому что ее визит для них большой праздник, они много о ней слышали, он рад лично засвидетельствовать почтение. Она чувствовала, что ее друг, спящий на ее животе, является ее оберегом. Точнее, его немотивированная любовь к ней. Она ведь ничего для него не сделала. Да, не злая. Наверное, у нее хорошая аура, она не знает. Они все что-то чувствуют в ней. Она подумала, что они могут выбрать ее своей маткой, но не почувствовала в душе никаких шевелений, кроме равномерно разлитого добра и покоя. Будут ли они ее сосать, будет ли она сосать их – все неважно по сравнению с ее причастием этому. Остроумие людей было совершенно в другом месте, чем то, в котором находилась она. Религиозный богомол, наевшийся мух, этот худой зеленый кавалер с легкой походкой, несмотря на аппетит, завел было с ней разговор об Августине, о его Граде Божьем, но она поняла, что это не на самом деле, это флер начитанности автора, это неправда. Долго разглядывала зловещую эмпузу, фантазию Эдгара По, с рожками, хитрой мордой и рыцарскими налокотниками, пока та вдруг не шевельнулась, ни подмигнула ей и саму не взяла под локоток побеседовать.

13. «Пишу к Вам с единственной целью напомнить о себе. Вы удивлены, Вы видите меня каждый день, я уж надоел Вам. В том и беда. Нет ничего худшего для человека, погруженного в любовное томление, быть постоянно на глазах предмета своей любви. Он попросту перестает ею замечаться, словно предмет интерьера, как привычный знакомый, как не знаю что. Что Вы хотите, если старого любовника можно с удовольствием поменять на нового мужа. Старого приятеля можно поменять и на старого мужа, обоих не убудет. Итак, я рад напомнить Вам о себе. Автор письма отличается от чувырлы, которого постоянно видишь перед собой. Я рад раздвоиться, лишь бы не расстраиваться от вашей привычки не замечать меня. Поверьте, я не хочу быть причиной Вашего несчастья, семейной драмы, утраты покоя и, как Вам кажется, доброго имени верной жены. Но если бы Вы знали всю тяжесть неразделенной любви к Вам, которую я несу ежечасно, Вы были бы снисходительней ко мне. Я уже говорил Вам, что от природы я человек одинокий. Тем поразительней для меня это предощущение близости с существом столь трепетным и нежным, как Вы. Конечно, я не могу не поставить себя на Ваше место и не ужаснуться назойливости столь гнусного и вредного насекомого, каким я Вам вижусь. Не надо утешать, я все знаю сам. Возможно, мне только останется стереть себя с этого стекла, чтобы не загораживать Вам свет. Потому что я не знаю кем дано нам это странное чувство, когда другой человек – это Вы, дорогая, извините меня за признание! – дороже тебе, чем ты сам. Я разговаривал с генералом. С военной простотой он предложил быть посредником между мной и Вами. Уговорить Вас, чтобы вместо предполагаемого отдыха в имении моей тетушки, я попросту не отдал концы. Конечно, я поблагодарил его и отказался. Он ведь не понимает, с какой тонкой душевной материей имеет здесь дело. Я мог бы стать Вашим другом, изведав Вашу страсть. Тем другом, в общении с которым нет ничего запретного и чужого. Преддверие той святой страны, которую нам обещают мистические книги. Странно, я не испытываю ревности к тем мужчинам, которые любят Вас и которых любите Вы. В моих мыслях Вы свободны, и я счастлив Вашим счастьем с кем бы то ни было. Но я несчастен без Вас, в этом все дело. Я хотел бы быть взвешенным на Ваших весах вместе со всеми, кого Вы любите, и оказаться тяжелее прочих. А хоть бы и легче...Если я Вас люблю, значит, я и есть Вы... Видите, я уже заговариваюсь, не сердитесь на меня. Боясь Вам наскучить, я на несколько дней уеду к нашим новым друзьям – чете К*, что была у нас на пикнике и, кажется, вовсе не удостоилась Вашего внимания. Мне кажется, несправедливо. Он – достойный человек, состоящий на службе в МИДе, если не ошибаюсь. Жена его с виду не обладает теми недостатками, что свойственны женам дипломатов. Они просты, любезны, остроумны, чего больше. Если их умение нравиться людям – профессиональное, значит, тем более интересно Вашему пытливому уму. Я надеюсь на разрешение писать Вам и от них тоже. Если мне понравится, я был бы рад пригласить туда от их имени и Вас. Это было бы свидание, которое не потребует от Вас ничего особенного, но принесет мне счастье. Не сердитесь на меня, прошу Вас. Я знаю, что неловок, но это как раз тот случай, когда неловкость есть залог чистосердечия. Ваш И.»

14. Вдали от столицы в роскошном замке нового русского можно без помех встречаться для решения деликатных вопросов бизнеса и политики. Усиленная охрана обеспечивает полную безопасность. У местной власти свои проблемы. Чужие к поместью не подберутся, настолько хорошо просматриваются все подъезды к нему. В то же время гости, с которыми договорено заранее, приезжают под видом отдыхающих на летней природе. В итоге здесь собирается штаб большой будущей аферы. Алла, владелица дома, уверена, что именно она держит в руках все ее нити. В Швейцарии недавно арестован ее муж, крупный мафиози, имеющий связи в правительстве России. Ее задача освободить мужа с помощью денег, силы или государства. Приятель Аллы генерал Приходько должен подключить к делу силовые структуры, а та в ответ продвинет его в депутаты Думы и в самостоятельные политики. Ее племянник Кешка производит впечатление легкомысленного малого, а, стало быть, именно он является русским шпионом, имеющим опыт работы как в самой Швейцарии, так и в Восточной Европе, которая активно переходит с нашей стороны на сторону НАТО. Кешка мил, контактен, говорит на нескольких языках, известен как поэт и актер в фильмах, снятых непонятно на чьи деньги. В общем, из новых авантюристов, которые с трудом усиживают на одном месте и, в общем-то, оказываются чаще всего двойными агентами. Не из хитрости, а из легкомыслия и уверенности, что они-то умнее всех. Так он ухлестывает за Ариной А., женой известного прокурора, вхожего в круги молодых реформаторов, ныне почти отстраненных от власти, но сохраняющих влияние в преддверии новых выборов. Здесь интрига: скомпрометировать прокурора через его жену и давить на него в своих целях. Кеша приглашает своих приятелей по разведке, играющих роль мужа и жены, в соседнее, в семи километрах отсюда, имение, давно построенное Газпромом, а ныне спущенное за долги его кредиторам. Те должны создать как бы семейную атмосферу и тем снять подозрения Арины. Сын генерала Петр, курсант Высшей школы ФСБ, приезжает сюда же на каникулы, это - первое его серьезное задание. Выдавая себя за сообщника отца и компании, он сдает информацию органам. На его пути случайно встает 14-летняя дочка известной писательницы, которая приглашена сюда хозяйкой якобы для писания нового романа, который с нетерпением ждут читатели, а на самом деле для выдумывания выигрышной комбинации с освобождением мужа-мафиози. Она знает психологию западных людей, их судебные законы и правила. Она знает продажность наших властей и те точки, надавив на которые, можно их прищучить. Но девочка влюбляется в курсанта и, заглянув однажды в его компьютер, думая, что там или очередное письмо к ней или какая-нибудь новая игра, открывает его секрет тайного агента. В этот момент тот появляется за ее спиной в комнате, понимает, что раскрыт и душит ее удавкой. – В этот момент Анна Сергеевна Радлова, она же «мадам Богарнэ», она же урожденная Мила Жлобецкая, делает паузу в лихо набрасываемом сюжете нового романа. Жертвовать дочкой это уже чересчур. «А не надо было хамить матери – отвечает она самой себе. – Не надо быть пустой матрешкой. Не надо быть чужой». Она ставит на паузу. Зовут к чаю. Все это надо еще раз продумать.

15. По вечерам играли в лото. Это была странная игра. Играли, собственно, трое: Аделаида Петровна, генерал и 14-летняя дочь писательницы, девочка, похожая в своей угловатости на трогательного кузнечика. Остальные сидели по углам залы в креслах, занимались кто чем, в основном, отвлекали играющих.Молодая жена прокурора обычно сидела с книгой и папочкой ноутбука, с которой не расставалась. («Какие вы храните там секреты, милочка? - любила спрашивать хозяйка. – Небось переписку с любовниками?» - «С мужем, Алла Петровна» - постоянно отвечала на это Арина). Иногда она открывала ноутбук и что-то переписывала туда из книги, которую читала. Когда молодому племяннику  хозяйки, Иннокентию надоедало заглядывать через руку хорошенькой Арине, он начинал подавать советы играющим усложнить их патриархальную игру. «Охота вам выкрикивать эти вечные «барабанные палочки», «дедушку», «бабушку» и прочую муру. Замените все это внутренним шифром: «гусь» пусть будет резидентом разведки, спасающим «медведя» - моего несчастного дядю самых честных правил, ныне томящегося в швейцарских застенках. Мы все будем - «царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной», при этом вы станете спрашивать: «Сам ты кто будешь такой?» Правда, ведь интересно, поддержите меня, Анна Казимировна, - обращался он к писательнице, которая, задумавшись, обыкновенно смотрела в окно на приходящий в сумеречное состояние сад. - Кто придумает лучшее имя вынимаемому бочонку, тот его получает. Но самая важная фигура игры – дьявол. Никто не знает, какой у него номер и что влечет его появление – то ли мгновенный выигрыш, то ли полный проигрыш... А какие любовные заковырки могут случаться от неожиданно выпавших соседств! Или вот что, давайте лучше проигрывать здесь друг друга. Не стесняясь ничего. Помните, как у Достоевского: «Давайте, господа, заголимся!» - «Иннокентий, побойся Бога, тут ребенок», - вяло замечала хозяйка, погруженная в ожидание выпадающей лотошки. Играли по копейке. «Сами поглядите на этого ребенка...» Он осекся. Заболтавшись, он вовсе пропустил момент, когда Арина выскользнула из залы и только теперь увидел в окно, как она проезжает куда-то на велосипеде. Куда? На ночь глядя. Раздосадованный, он умолк, не зная, бежать за ней, оставаться ли на месте. «Иннокентий!» - «Да, тетушка». – «А вы обратили внимание, что у нашей Аринушки появился ухажер?» - «Никак нет. Если, тетушка, вы имеете в виду меня, то...» - «Я имею в виду не вас, Иннокентий. Шестьдесят четыре. У меня квартира. Я имею в виду, что сегодня в деревне внизу появился неизвестный человек. Он приехал, обратите внимание, не на машине, а на велосипеде. Двадцать два. Проверьте лучше, дорогой, тринадцати еще не было. У меня тоже тринадцать, но клетка не закрыта. Бьюсь об заклад, что наша недотрога поехала на свидание именно с ним». – «Может быть, вы знаете еще и куда именно?» - «Если и знаю, то вам не скажу. Должна же быть женская солидарность, как вы думаете, генерал?». – «Никак нет». – «Что никак нет? Не думаете?» - «Не должна. Субординация не позволяет. По уставу не положено». – «Уважаемый Карл Альбертович, вы меня положительно ставите в тупик. Три. Кончила. Проверяйте, если хотите. Еще партию?» Иннокентий выбрался на крыльцо. Ситуация заслуживала изучения. Наверняка у нее есть тайный шифр, который она закрывает всякой ерундой. С кем свидание? Где? С какой целью? На втором этаже дворовая девка затянула было опять свою «Ave, Maria» да, видать, получила по заднице и заткнулась. Крапивой пахло. Пойти что ли в тренажерную, на все наплевав, подумал он. Уж очень обстановка дачная расслабляла. Дядя в тюрьме парится, а они тут... Впрочем, сам виноват. Не надо было лезть в эту драную Швейцарию, покупать недвижимость, представляться боссом. У них своя жизнь, у нас своя. Что-то будет.

16. «Где ты оставил машину?» - Она ласкала его столь нежное, изменившееся в гриме лицо, которое видела сейчас точно таким же, к какому привыкла всегда. – «Около шоссе. Шофер там сидит. У меня во Владимире совещание, вот я и решил сделать крюк. Нас тут не увидят?» - «Если и увидят, мне плевать. Настроение отпускное, все трахаются со всеми. Вот и недотрога, как меня тут называют, пустилась во все тяжкие с каким-то дядькой».– «Не с дядькой, а с мужем. Хотя и тайным. Если бы ты знала, как я по тебе соскучился!»- «Вот тут расстегивается, ты уже все забыл» - «Без практики забудешь. Я боюсь притронуться к тебе, чтобы не спустить сразу, как мальчик». – «Нет, подожди». – «Тогда возьми все в свои руки». – «Разве я когда-нибудь отдавала тебя в чужие руки? И не отдам. Только в свои... Ох...» - «Хранила ли ты верность, Дездемона, своему муженьку, дай проверю» - «Твоя, только твоя. Лишь бы ты меня всегда любил. Долго ли мне еще тут быть? Возьми меня с собой». – «Ну что ты. Во-первых, тебе надо отдохнуть. Все-таки не город. Во-вторых, сведения, что ты передаешь, совершенно бесценные. Будь только осторожней, они ребята лихие. При первых подозрениях тут же сообщай. Пока ничего?» - «Ничего. Теперь вот повыше. Вот так». – «Они даже могут попробовать перетянуть тебя на свою сторону. То есть через тебя получить доступ к следствию. Или выйти на каких-нибудь важных людей в прокуратуре. Уверен, что у них уже есть там свои ходы». – «Я буду держать ухо востро. И писю востро. И все востро. Вот так. Так. Так». – «Ты чудо. Ты необыкновенная. Мне все кажется, что кто-то идет». – «Расслабься и не думай. Еще сделай. Еще». – «Так вот. Если они будут искать через тебя ходы, согласись. Дай нам знать, и мы скинем для них информацию. Если они решат, что ты на их стороне, мы сами о них через тебя можем больше узнать. Но все очень осторожно. Очень. О-очень. Ну возьми, возьми. Я без тебя не могу». – «Еще чуть-чуть. Еще. Вот так. А.А.А.А.» - «При малейшей неожиданности давай мне знать. Они читают твои сообщения?» - «Конечно. Особенно этот франт, племянник». – «Да, подтащи его поближе к себе. Есть сведения, что он связывает тетушку с какими-то темными азиатами». – «А эта знаменитая писательница детективов?» - «Вообще-то изначально она как бы от нас. Но такое впечатление, что у нее давно своя игра и хорошо, если только литературная. Судить не берусь. Тоже разберись». – «А генерал?» - «А твое впечатление? Ты с ним рядом уже неделю». – «Дурак или притворяется». – «Видимо, дурак. Скоро приедет его сын, передаст тебе от меня письмо». – «Как я не хочу, чтобы ты уезжал, если б ты знал. Можно я тебя хоть провожу до машины?» - «Ну как ты думаешь? Наверняка в деревне уже заметили мое появление и доложили барыне. И мы еще тут на виду у всех поедем». – «А на обратном пути приедешь?» - «Нет, там уж нас будет много народу. Я думаю о тебе все время». – «Ты пиши мне, главное. Я так смеюсь, когда ты пишешь от лица этой дуры-подруги». – «Ты тоже мне пиши обо всем, но не теряй осторожности. Я тебя целую». – «Я тоже целую». – «Я выхожу первый». – «Я через пять минут и в другую сторону».

17. Она не сказала ему главное: вчера вечером ей было жутко тоскливо. Казалось, что со всех сторон ее окружают совершенно чужие люди. Некуда деться. Она мечтала уйти, совсем уйти, далеко. Тень отчаяния выкуривала ее из этой норы. Они и запутывают ее в свои человеческие дела, до которых ей дела нет. Муж защищен латынью, римским кодексом законов, а ей что делать? Так маленький зверек мечется в поисках выхода, бедный. Но сейчас-то она смотрела не со стороны, изнутри. Сославшись на головную боль, она ушла к себе, но и там не находила места. Уйти в сад, где она и так бродила при первой возможности? Там слишком жарко, душно. Да сад и не поможет. Надо совсем уйти, далеко. Есть же какой-то мир, где нет людей! Она бы изучала его, собирала сведения, писала формулы. Например, выясняла залежи галенита. Что это такое – свинцовый блеск? Все равно. Свинца она опасалась, но чем хуже людям, тем, видимо, лучше. В Самарканде места древних разработок, в Финляндии, на берегу Байкала. Что такое естественные науки как не наша тоска уйти из людей, но не в безумие, а в свое дело? Или изучать травы, цветы, растения. Вот, к примеру, Agoseris, родственный одуванчику и цикорию, с его язычковыми соцветиями. Как умело он привлекает к себе агентов эволюции, всех этих жуков, жертв обоняния, как и она сама. Наверняка это от сильного запаха гелиотропа в саду у нее разыгралась такая тоска, но не все ли ей равно, если ее чувства – правда. Будь она ученым, она бы поняла, что люди вокруг нее – всего лишь занятные физические эффекты, в том числе световые. Особенно когда на латыни. Она уже всерьез обдумывала свой уход отсюда. Немного еды в котомке, чтобы на душе было спокойней. Немного денег. И открывающийся перед ней мир, в котором нет людей. Лес. Как ловко растения научились синтезировать в себе спирты и наркотики, защищаясь от врагов. Кожа и мозг мышей вырабатывают безопасную марихуану, предохраняющую от худшего. Не перенять ли ей эту систему защиты? Главное, утратить место в человеческом обществе. Выйти из их пространства. Тогда и она станет заманивать простаков в некую тайную организацию и там замачивать их на зиму, питая свою не от сего мира семью. Пусть думают, что она шпионка. У них и терминов нет для ее псевдо-ангельского подвида. Мысли делали круг и, жужжа, исчезали в нигде, уступая место другим мыслям. Взять ту же Аллу. Красивая женщина. Великолепные ноги, лицо, тело, хоть и не без побитости молью времени, но еще привлекательное. Будь Арина мужиком, с удовольствием бы ее соблазнила. И в то же время что-то темное, неспокойное ощущается в ней. Когда говоришь – ничего. Влюбляешься в ее голос, в любезные слова ни о чем, не заслоняющие ее нежный тембр. Оставаясь же одна, чувствуешь серую паутину на своем лице. То, что зовется послевкусием. В чем дело? Откуда этот источник знания, которое не сформулируешь, но которое, она уверена в этом, не обманывает ее? Муж говорил, что опытный политик загодя чувствует вокруг себя запах отставки. Так, как кошки с собаками чувствуют исходящий от хозяев запах болезни. В дверь постучали, но она сделала вид, что не слышит. Не до того. Не открыла и все. Даже не стала делать вид, что ее нет – и стул подвинула громко, и откашлялась. «Арина Никола-а-ае-ев-на-а, - послышался похабно игривый голос Иннокентия, - все уже собрались, ждут только вас». Нет, она даже не станет отвечать. Он снова постучал, прислушался, послышались его шаги. Что значит, что ты никого не хочешь видеть? Это значит, что ты не хочешь – быть. Или хочешь – не быть. Чтобы не просто умереть, а – исчезнуть. Труп сжечь, прах развеять, человека забыть. То, что внутри тебя, другому не передается, понятно? Она не рассказала об этом приступе мужу на следующий день, потому что и на мужа в тот момент обиделась, что он втравил ее в это. Где-то есть другой мужчина, которого она еще не знает, но который заберет ее отсюда с концами.

18. Когда она ему не открыла, Иннокентий обиделся. Втайне он именно в этот момент мечтал о нежданной близости между ними, которая могла бы весьма продвинуть его в неком неафишируемом деле. А она не только не открыла, но даже не скрыла, что находится в комнате, и ей на него наплевать как на пустое место. Это оскорбление, но ему очень не хотелось в него верить. Поэтому он, поставив себя на ее место, предположил, что таким образом она выразила ему особую свою близость: ей даже не надо скрывать, что она тут и его слышит, но на то, на что он надеется, пусть сейчас даже не рассчитывает, поскольку она верная жена et cetera – он как бы слышал ее лукавый голосок, означавший – «в другой раз». Но то, что назавтра у нее где-то с кем-то было свидание, снова напрягло его. Сведения из Москвы, несмотря на жару и видимость мертвого сезона, шли одно другого противоречивей. Подковерная борьба в Кремле затихла в силу схватки с московскими властями, которые потихоньку опять собрали у себя все деньги. Тетины денежки тоже, кстати, были повязаны со столичными. Драка шла и за прокурорское кресло. От того, кто станет генеральным, зависело, какие и против кого возбудят уголовные дела. Сесть могли деятели с обеих сторон, не говоря о мелкой рыбешке, из которой будут выбивать сведения против тех и других. Забыть при этом о человеке в швейцарской тюрьме было проще простого. Еще хуже, если бы он понадобился одной из сторон. Тут тоже надо было не фраернуться. Все пути шли через мужа Арины, а, стало быть, через нее. Он потянулся: тут, конечно, и личный интерес, не будем скрывать. Ему нравились такие женщины – закрытые, в себе. Но когда оказываешься с ней в постели, она, как бы машинально и классно все исполняя, потом тихо тебе благодарна. Как нежный бессловесный зверек. Арина тоже думала все время о чем-то своем. Он представлял как отстраненно она примет его в себя, и на сердце у него становилось тепло и приятно. Нет, он обязательно добьется своего. Ему не надо особой любви с ее стороны. Встретились, совокупились, поговорили, разошлись – взрослые все-таки люди. Нежность была в ней самой, как в цветке, которым можно любоваться. Дачная жизнь действовала на него расслабляюще. Не мог толком сообразить здравого хода. За общим столом или прогулкой он усилил свое внимание к Арине. Деликатно ухаживал, целовал ручки, предугадывая, исполнял малые желания. В замужней женщине, особенно столь резвой нутром, какой Арина без сомнения была, столь долго лишенной привычных ублажений, должно же наконец взбрыкнуть либидо, размышлял Иннокентий. Гуляя по аллее мимо боскетов, он рассказывал молодой женщине как во время американской практики общался с учениками Юнга, об их рассказах о старике. Как тот был уверен, что глубинный психоанализ не может не кончиться отношениями доктора и пациента столь интимными, что совокупление это лишь первичный вход в них. Это был «эзотерический психоанализ», открытый лишь самым близким и преданным ученикам. Ему казалось, что это не может ее не волновать. Иногда ему удавалось коснуться ее руки, и она не сразу и не резко ее отбирала. Он раскрыл ей как своему человеку, которому полностью доверяешь, что наши органы вновь, как в 20-30-е годы, пытаются внедриться в мировую психоаналитическую сеть. Она слушала молча. Он пытался ее  разговорить, но безуспешно. Ведь женщина любит человека, которому может рассказать о себе все.

19. Генерал был славен тем, что производил впечатление человека солидного и пришибнутого. В странности он был почти гармоничен. Видно было, что он не найдет объяснений происходящему, что бы вокруг ни происходило. «В армии бардак, но что тут происходит –полный беспредел» - говорил он часто и безрезультатно. Было известно, что и в армии он загубил немало людей, отправив их спьяну под огонь противника, но там все были такие, и он получал награды и повышения. А тут он никак не мог найти вышестоящее начальство, которое сполна бы его оценило. Все с собой не могли разобраться, чтобы еще и на него тратить внимание. Сперва его брали на должность из-за важного вида, который он собой представлял. Потом наступала пауза. После чего от него быстренько избавлялись. Даже в переговорах, на которых он молчал, устрашая оппонентов, от него не оказалось прока. Убить, как выяснилось, он тоже никого не мог нормально. Алла возилась с ним, говоря, что любит людей непохожих на остальных. Он наверняка не был похож ни на кого. Достаточно сказать, что новые времена пошли ему на пользу. Он перешел на виски и всюду видел коммунистический заговор, который разоблачал с тем же упорством, с каким прежде измывался над солдатами и гарнизонными девочками. Алла тоже подогревала его всякими историями из своего прошлого о том, какие коммунисты гады. Как номенклатурная дочка, она знала это из первых рук. Все знали, что он просит ее надевать красные трусики. За общим же столом он напивался тихо и не глупея, поскольку почти не говорил. Ему не нравились эти уклоны в ХУШ век и в галантность. Душа просила определенности. Иногда, глядя на него, Арина даже понимала генерала, и не она одна. С утра, пока тот был трезв, дрянной Кешка заставлял его звонить и всячески сообщаться с бывшими однополчанами, которые плотно окопались в фирмах и банках. В награду он потихоньку от тетушки поставлял ему девок, а потом его же шантажировал, что всем раззвонит о его импотенции. Бравый дурак, оказывается, страшно этого стеснялся. Ему казалось, что это плохо скажется и на его военной репутации. К тому же он еще и успел влюбиться в 16-летнюю местную фифичку из тех, что его обслуживала. Он никуда не годился, потому что не хотел общаться с коллегами, стыдился. Потихоньку бы спился. У Аллы явно были на него особые виды. На специалиста он производил впечатление отложенного покойника.

20. «Пишу Вам от нечего делать. Идет дождь, а все равно жарко. Вернее, душно. Я решила замкнуться в своем равнодушии к Вам, не оставляющем места ни для сильных чувств, ни для бессильных упреков. Но Вы просите объяснений. Почему бы и нет? Я так поняла, что кажусь Вам странной. Не принимаю Ваших откровенных ухаживаний, верна, по слухам, своему мужу. Короче, порчу Вам отдых в отсутствие других подходящих дам. Дворовые девки не в счет, несмотря на демократию в Кремле и в умах. Более того, я настолько странная в Ваших глазах особа, что даже это письмо уже мне не повредит. Итак, с самого начала Вы отнеслись ко мне снисходительно и с интересом, несмотря на то, что я не имею развитых качеств, с помощью которых могла бы оценить ваши. Сперва Вы мне даже понравились. Голос, походка и почерк – вот три вещи, по которым я оцениваю людей, и во всех трех Вы превосходный экземпляр. Простите мне этот научный прозаизм. Однако, вскоре я поняла, что Вы притворяетесь. Я подглядела за неким сгорбленным старичком, который гнусавил что-то, выводя каракули. Приглядевшись, я в недоумении обнаружила, что это Вы. Более того. Сразу вслед за этим неприятным открытием Вы заговорили о чувствах, которые, относясь ко мне, не могли не оскорбить меня. Я тут же ощутила некую интригу, стоящую за ней «мадам Полетику» (назовем ее так) и тот типовой заговор, который свел в могилу сперва нашего поэта Пушкина, потом известного Вам сенатора Каренина, а теперь как бы нацелен в моего безвинного мужа. Я уже боюсь гулять с Вами, как прежде, в нашем чудесном парке, вдруг Вы злоупотребите моим доверием к Вам. Тогда мне придется применить приемы защиты, которым меня обучили в неизвестных Вам местах, и я этим выдам себя. Ведь, Вы понимаете, я давала подписку о неразглашении, и не только меня, но и Вас могут ждать большие неприятности. Дорогой мой, я боюсь за Вас. Держитесь от меня подальше. Вы не знаете всего. Боже, как я запуталась! Вы вынуждаете меня все Вам рассказать. Я уже полностью в Вашей власти. Все мои доводы уступают Вашим желаниям. В конце концов, мой муж сам виноват, что оставил здесь одну на столько времени. Но ведь я связана узами не только с ним, но и с некой организацией, которая сильнее нас всех и может стереть меня вместе с Вами в порошок. Поэтому, какая бы судьба нас с Вами не ожидала, умоляю, храните ее в тайне от всех. А еще лучше и вовсе не приносите в жертву нашим взаимным чувствам. Наша физическая близость стала бы последней каплей моих моральных страданий. Всецело Ваша».

21. Письмо читали на экстренном общем совете, собравшемся в спальне у Аллы. Позвали и генерала, который был рад, что наконец-то дошло до дела. Он и предложил не тянуть резину, а вызвать Арину в парк на решительный разговор, а потом оприходовать в специальной комнате, где можно было бы все записать на пленку для последующего шантажа. Кеша был слегка бледен, но готов ко всему. То, что Арина так выдала себя, подтверждало правильность его тактики. У мужчины есть восемьдесят три правильных способа соблазнить женщину, при которых у той не остается ни единого шанса на спасение. Правда, тревожило ее признание о работе на спецслужбы и неясные угрозы в этой связи, но он уговаривал себя, что слишком влюблен, чтобы отдавать полный отчет в происходящем. Три десятка штыков у него есть, на крайний случай. Мысль, что тут ловушка, слишком не вязалась с  милым личиком Авиловой, соблазнительной ее фигуркой, которую он буквально облизывал взглядом каждый вечер. Разве она не полностью в их руках? Дамочка набивает себе цену, дело понятное. В доме было тихо. Алла запретила на время своего пребывания в деревне вести какие-либо строительные и хозяйственные работы, поднимающие шум и пыль. Садовники могли возиться с цветами, поливали траву в парке по случаю ужасной жары. Поместье выглядело цветущим оазисом в выжженной и нищей русской пустыне. До назначенного Ариной свидания в парке оставалось еще около часа, но спустившись с мобильным телефоном к бассейну, он обнаружил ее загорающей в одиночестве на надувном матрасе. «Не помешаю?» - спросил он, присаживаясь рядом с ней на корточки. «Нет. Я очень рада видеть вас, - она сняла темные очки. – Я немного вздремнула. Извините, что я не вполне одета». – «Я получил ваше письмо». – «Да, вы уже говорили. Мы, кажется, встречаемся через час в парке, я не ошибаюсь?» - «Нет, но я думал, поскольку мы уже встретились...» - «Нет, как договаривались» - Она надела темные очки и, потянувшись, закинула руки за голову. Голос ее был ровным, но на влюбленный не похож. Он начал рассказывать, как вчера вечером видел сногсшибательный фильм из какой-то прежней жизни, но порнографический. «Извините, - сказала она так же мягко, - я бы предпочла пока побыть одной».Просто поразительная наглость. Вздохнув, он поднялся, окинув ее взглядом. Натянуть бы ее прямо сейчас, чтобы не выпендривалась. Ну ничего, он за все потом отыграется.

22. Больше всего она любила в поместье у Аделаиды парк. Стилизованный под ХУШ век, он предоставлял гуляющему множество приятных ловушек для зрения, слуха, даже обоняния. Ручейки, гроты, рукотворные водопады, китайские павильоны, небольшие горы для обозрения окрестных видов. Арина не могла не прикидывать, сколько денег сюда вбухано. Результат, однако, был чудесный. Конечно, на ее вкус чересчур много было Армид и Ловласов, бегавших в голом виде в венках по холмам и кустам, но ведь не по своей же прихоти, а по мановению хозяйки, да и то в определенные часы и за специальную плату. Не далее как вчера за вечерним столом та жаловалась на большие накладные расходы. Но общее впечатление стоило всех денег. Арина, действительно, отыскивала укромные места, где, казалось, не ступала нога человека и укрывалась там с книгой. Какой-нибудь Паскаль или Лабрюйер вполне заменяли ей отсутствующее здесь общество. Не считать же таковым тех, кто ее окружал. Галантный век научил ее притворству. На сей раз она обошла «куртины» - эти насаженные в геометрическом порядке клумбы с цветами, перешла через ажурный мостик, перекинутый через специально выкопанный овраг, свернула с главной аллеи, ведущей к озеру, на боковую, и там, за кустами сирени нашла увитую зеленью беседку, где ее, конечно, уже ждали. На свидание пришла влюбленная в своего кавалера красавица не нашего века, так что Иннокентий мог только гадать, кто же окатил его отчужденным равнодушием у бассейна час назад.

«Вы знаете мои правила, - говорила она, то мило краснея, то бледнея, что изрядно его раззадоривало, - знаете правила, по которым хранить верность своему мужу, и значит для меня быть собой. Ведь мы вместе уже три года, и за все это время я была счастлива близостью с необычайным и достойным человеком, подобного которому я еще не встречала. И тут вдруг это приглашение Аллы, которую я так люблю и уважаю, и встреча с вами, которая всю меня буквально перевернула. Вы, наверное, и сами замечали эти перепады настроения. Или то, что я вдруг впервые в жизни не знаю как себя с вами вести. Разум диктует мне одно, а сердце совсем другое. Что мне делать?» Наверное, она специально надела такое платье, - размышлял он, пропуская ее вперед в узкой аллее, чтобы еще раз поглядеть на круглую аппетитную задницу. – Вроде бы строгое, даже в старинном стиле. А вроде и очень соблазнительное. «Вы знаете, - продолжила она, жестом пригласив спутника зайти в хорошенькую беседку над ручьем, где у нее заранее было назначено через полчаса свидание с детективщицей, - знаете, что в тех спецслужбах, о которых я вам так неосторожно проболталась, меня даже нарочно обучали равнодушию к чужим мужчинам, и я была уверена, что нахожусь с этой стороны в полной безопасности. И тут вдруг появляетесь вы...» Она сделала красноречивую паузу, предлагая ему начать свою атаку. Времени у них было не так много. Еще надо обо всем договориться. Кавалер казался изрядно распалённым, но почему-то по-прежнему молчал как чурбан. «Мне кажется, я могла бы не только полностью принадлежать вам, но и быть полезной, - мягко пыталась намекнуть она. – Чего бы я только для вас не сделала. Нет, нет, чуть позже...» Она отстранилась от его липких губ. Правила ловли пауков мухами были известны ей лучше, чем кавалеру. «Может, вам что-то нужно по работе моего мужа, какие-нибудь сведения. Я могла бы сделать это. Я хочу вам все отдать ,а у меня ничего нет». Кретин, кажется, понял, чего от него требуется. Она играла вдохновенно, с долей понятной печали. «Да». – Он даже охрип от волнения. Он снова попытался ее облапить, но безуспешно. Она опять отстранилась: «У нас будет много времени. Очень много». – «Да. Тетка волнуется как там дела у ее мужа. Какие улики у следствия. Наверняка ваш муж смог бы узнать через своих знакомых». – «Конечно, я могла бы постараться, чтобы его освободили. Я так обязана Алле...» - «Да нет. Она хочет, чтобы его подержали там как можно дольше. Там и условия лучше, чем здесь, и вообще». – «Вы знаете, для меня это полная неожиданность. Но я думаю, есть выход. Нужны какие-нибудь зацепки, о которых знает только она, так? Я могла бы через мужа передать их. Полная тайна, в которой я заинтересована больше всех. И ваша любовь. Сделать что-то для любимого человека...» - Она отошла, как бы смущенно примериваясь к кожаному дивану, который всегда стоял в подобных уединенных местах. В это время и заявилась детективщица. С кипой написанного, которую хотела дать просмотреть Арине. Кроме прочего, ей было любопытно, узнает ли та саму себя в сексуальной авантюристке, через которую проходят все действующие в романе мужчины. Даже героиня, в которой виднелись автобиографические черты, с трудом спасется в конце от ее объятий.

 

II.

Свои мемуары он предусмотрительно хранил заграницей, - в интернете. Слишком многих известных людей видел слишком близко. Чего стоят только наши железные дороги и банки, к которым он тоже приложил руку. Писал он наскоро, лишь бы высказаться. Досье пухло, как раковая опухоль, которую не диагностируешь. Кто играл на бирже, заранее зная результат, кто украл чужие облигации, как в случае с арестованным Берией, державшим в сейфе облигации Кагановича с переписанными номерами и похищенные при аресте помощником Маленкова. А чего стоит президент, этот коварный мистик на кагебешном клею. Причем, каждая соломинка в глазу мемуариста была представлена в виде бревна. Их на субботнике носить, не переносить. Но политик чувствует запах отставки, как мышь запах болезни и будущую падаль. В нужный момент он написал прошение об отставке из Госсовета, то есть напрочь. Так ведет себя пропавшее звено эволюции, мелкий тираннозавр – каким он себя знал. Из швейцарской тюрьмы бежал, сперва отправившись по-шамански в верхние миры, а оттуда вернувшись за телом. Только его и видели. Швейцарские осведомители были рады сообщить, где он, на Лубянку или в МИД, но сами не могли понять. Исчез без следа. Наверняка Лубянка сама выкрала и темнит. Даже не увидишь обычных для шамана продольных разрезов на теле, поскольку тела не было.

1/1. Зато первое, что сделал, умерев, - это с наслаждением сошел с ума. Хотел отрезать себе яйца, но не нашел было ничего острого и, схватив их рукой, просто-напросто вырвал. С этим кончено.Давно пора. Надо было подохнуть, чтобы наконец решиться. И все вокруг было под стать. Не пойми чего, не пойми как, и лень описывать. Слов не надо, вот что. Люди купались в облаках – вам довольно этого? Если он удерживал слова, то лишь потому, что перед смертью молился, чтобы сойти с ума, чтобы ничего больше этого не видеть. За что и награжден. Все смотрели вечерние «Итоги», а он пролетел на северо-цицеро-восток, видя как они разлагаются, и как их сосет червь ненасытный. Бедолаги. «Теперь, - сказал чей-то голос, - брось правой рукой три раза глину, из которой они вышли и в которую обратились, чтобы земля им была пухом». И тут язычество, подумал он, но легче было сделать, чем возразить. Пусть земля будет им пухом, если ни на что больше не годятся. Родственники начали было роиться вокруг него, - всякие дети, шурины, зятья, он даже разозлился: уж и яйца оторвал себе, а им все неймется. Но они постепенно рассосались, даже следа не осталось. Живот не болел. Он боялся, что живот будет болеть. Неприятно, потому что не знаешь, где туалет и как себя вести, но не болел. Вообще ему показалось, что он слишком замкнут на себе. Вроде уж и нет себя, а все замкнут. Так нельзя. Подумай о чем-то другом. Ты, кажется, хотел ее найти, вот и займись этим в первую очередь. Неужели и здесь люди? Его распирало раздражение вроде того, что с утра с похмелья, только намного сильнее. Оно рвануло его в клочья, и теперь его было много и хуже. В руках была «Книга Сивилл», которую он зачем-то взял в дорогу читать.

1/2. Оказалось, что в одиночестве он даже и здесь чувствовал себя половиной ошметка, в который превратился. Какая-то крылатая девка увязалась за ним, стало легче. Преодолев смущение, он потрогал ее, действительно ли девка. Мягко, мокро и горячо. Не задний же это проход с поносом. Хотя почему и нет. Руки, чтобы понюхать, не было. Как в детстве: ты - «разведчик» или «партизан»? Без рук придется быть партизаном. Она начала было про сотворение мира, но он блеванул от отвращения. Во-первых, в басню эту не верил, а, во-вторых, было все равно: не он ведь выбирал, куда приткнуться. Он бы выбрал что-нибудь поприличней. Каждому поэту хочется верить в себя, не зная, где сидит фасон. «Ты давай не чуди, - посоветовала крылатая девка. Когда он смотрел на нее, то чувствовал себя поспокойней. – Выпивки все равно не будет. Здесь грибы и колеса, больше ни хрена. Расчухай, что говорю. Вокруг мира – Тартар. Это раз. Внутри мира – свет. Подробности, вижу, тебя не интересуют». Голосок был нежный, но гадкий. Он расхныкался, потянулся к груди, но получил по рукам и пришлось ограничиться поглаживанием крылышек. Нежные-нежные, девичьи. Зачем он ей сдался? «Зачем я тебе сдался?» - спросил он, надеясь, как всегда, на что-то хорошее: ты, мол, самый красивый. Или, на худой или толстый конец, я тащусь от твоих песен. Девка не ответила ничего, и он понял, что она приставлена к нему местной гебухой. Чтобы не баловал. Как будто от них и так куда-то можно деться. Или можно? Он решил быть повнимательней. Заодно выяснить у нее, где тут его жена. Ну не жена, любимая девушка, не придирайся.«И третье, - закончила она раздраженно, - все это сотворено и держится на честном слове. Пшик, движение воздуха, одна сплошная фонетика». Если она хотела его этим уесть, ей это не удалось. Наоборот, он понял, что световые эффекты достигаются трением о глаз, и,стало быть, глазам доверять не стоит, как и всему прочему. Глаза закрыты, а сплошь иллюминационное безобразие кругом. Задницы с геморроем у него не было, а отлить хотелось жутко. Неужто опять будут совать внутрь иглу и пытаться откачать мочу шприцем? Он для того, думал, и умер, чтобы этого не было. Теперь-то куда, если ты и так уже на том свете? Ему все время снился сон, как он ищет сортир, и находит жуткие уличные уборные, вонючие, оштукатуренные, низкие. Надо идти, пригнув голову, через первые помещения, где мужики еще только курят. Но, чем сильнее вонь, тем, значит, ближе к цели. Все очки засраны с верхом, не подойти. А к тем, на которых сидят, очередь. Приходится уходить. Не для него. То же он ей говорил: не нужно тела. В наших условиях нет большего унижения, чем иметь тело. Эвридика слушала молча, он не мог понять, как она относится к его словам. Наверное, думал, ей это все по фигу. У нее другие ощущения. Она ходила на работу, по выходным в ночные клубы, ездила на машине, нормальный человек. Чувствовал, что вряд ли до нее достучаться. А потом она исчезла. Первая. Не он, а она. Он остался в полных дураках. Ничего не оставалось, кроме как двинуться за ней. Из окна, что ли? Неважно.

1/3. Не успел он подохнуть, как его забыли. Отсюда он видел это отчетливо, потому что и сам их в натуре забыл. Вдовушка ждала сорока дней, чтобы потихоньку вынести его бумаги на балкон и там после зимы дальше – в мусорный бак во дворе. Сперва она, конечно, переговорила на похоронах с его друзьями: не согласятся ли они потом приехать разобраться с его творчеством. Там ведь были и стихи, ему посвященные другими поэтами, тем же Бродским. Она уж и не знала, чем заинтересовать. Те горячо обещали, но она сразу поняла, что не приедут. Ну а что ей теперь делать? Пыль собирать? Или самой сидеть над его умственными иероглифами, твердыми как древние какашки? Это Слава Лён, кажется, говорил, что посмертной славы не бывает, только при жизни. Надо было, как Данте, сейчас обосрать всех живущих, чтобы они прославили тебя в веках. Но ему все равно. И не сверху все равно, а сбоку все равно. Он сбоку от этой жизни. И знал то, чего они не знали: он вернется. И довольно скоро. Найдет ее и вернется. Вместе с ней. Просто надоело, что люди умирают, мы делаем вид, что потрясены, а потом тут же забываем до следующего раза. Он не забыл. Теперь, после небольшого физического и морального обморока, связанного с потерей деталей тела, он как-то вновь обрел себя – в смысле тошности окружающего и желания куда-то убраться. Если это называется адом, то ад преследовал его и на том/этом свете. Ничего нового. К тому же он не очень понимал как подступиться к крылатой девке. Он погладил ее своими фантомными дланями, она оказалась волосатой наощупь. Час от часу не легче. От нечего делать и чтоб сосредоточиться, стал складывать канцоны в уме, но слов не было и получалось странно, хотя он явно пришел в себя. «В тюрьме и на том свете первым делом повторяй стихи, - говорил приятель, отсидевший в свое время и там же в тюрьме переживший клиническую смерть. – Стихи заменяют молитву». Действительно, так. Разницы нет. Кругом мельтешня, на которую он, как и на земле, не обращал внимания. В двух словах: рыла и электромагнитные колебания. Ангелица трындела текст, кажется, на древнегреческом, на родственность не набивалась. Он чувствовал себя лишенцем. На земле в таких случаях выпьешь бутылку водки с хорошей закуской, сразу легче. А тут как? Про царство Аида с египетскими параллелями, про которые она пищала, он и сам все знал. Темно и сыро. И в смысле литературы, и так. Что ему от пищалки надо, он особо не понимал и просто тянул за отсутствием времени – вечность. Опять спрашивать, где его девушка? Она скажет где. Ну и что? Девушке он уже в упор не нужен. Знаем, читали, да и сами бы додумались. Ну да, загипнотизируют до сомнамбулизма и отправят наружу. Но, как говорится, без души и без жопы. Мысли у него шли вразнос, трудно было сосредоточиться. Каждый здешний хиляк считал своим долгом вдуть ему в мозги как в дудку какую-нибудь дрянь.

2/1. Ныне живет шестое поколение людей. Предыдущие пять распределены по небытию так, что даже увидеть их толком нельзя, разве что в виде чудищ. Имя Сущего состоит из девяти букв, из них пять согласных. Числовое выражение – 1937.

Он не сразу понял, что ангел в женском обличии дается, чтобы красиво, как в психодраме, разыграть желаемую им смерть. Пыталась объяснить, он не слушал. Показала кино на простыне, как в помещичьем доме собирается самая разношерстная публика вместе с его женой, чтобы, якобы, вызволить его из швейцарской тюрьмы, а на самом деле узнать, где он прячет свои скандальные мемуары, компрометирующие власть. Понятно, что на Западе, но где именно. На вилле в Биаррице? Агенты там все обшарили, но ничего не нашли. Скорее всего, где-то в сейфе банка. Демоны и впрямь глухонемые. На том свете читаешь те же книги, что и здесь, но в правильном порядке. Они и дают верную картину происходящего везде и всегда. Время это всего лишь жужжание вредных насекомых, а то мы не догадывались. Спроси их, о чем жужжат, они даже не скажут.

Закат был красный. Постепенно все высветлилось за домами в зелено-желтое. В цветах он был не силен да и не хотелось. Что это значит? Наедине с собой он готов ко всяким авантюрам, но на людях увлекался людьми и обо всем забывал. Даже смешно. Толку не будет ни в чем, надо прерваться. Все вокруг человека достойно толкования, кроме него самого. Иначе выползет гусеница-герменевтик. Поэтому он одевается и выходит на местную улицу, здесь тоже есть. Главное, надеть лицо. С одной стороны: отзынь, ангел. С другой, почему нет, если хорошенькая. Можно рискнуть. У него и маршрут здесь есть. Сперва перед домами вдоль дороги. Потом за магазином одежды направо и по переулку до супермаркета. Можно зайти чего-нибудь купить к чаю или кефира пакет, а то тяжко в животе. Не все же принимать боль за скрытый вид рака. На углу около светофора стоит дева. Не переходит, делает вид, что ждет кого-то. Он еще издали ее замечает, поскольку людей мало. Небось, смотрят сериал по телевизору. А заметили, что из-за мексиканского гриппа актеры уже не целуются? С ходу деву особо не разглядишь, но вроде нормальная. «Кого-нибудь ждете?» Она осматривает его искоса, но он дает понравится себе самому, и перед ним не устоять. Но она делает вид, что не отвечает. А чего бы он хотел. «Снимаетесь?» Решающий момент. Она как бы кивает, а, вроде бы и нет. «Смотря в каком фильме... Сценариев подходящих нет...» Смотрит на него более внимательно, оценивая как торговка на базаре. Или будущая мать ребенка. В этот момент и приходишь в кураж, чтобы она уловила и на тебя клюнула. Ну да, без машины. Наверное, тут живет. С виду ничего, приличный. Определенно, не бандит. «За сколько?» Тон спокойный, но твердый, никаких интеллигентских экивоков, модуляций в голосе. Мастер нюансов обязан быть решительным, дабы не погрязть в ебсконечно малых. Неологизм. Она не отвечает. Цена на глазах колеблется от ста до двухсот. Для него и минимум чересчур. Он жаден и, скорее всего, дело кончится ничем. Как на рынке, когда идешь дальше, даже если дальше пусто. В это время к ней подходит с его же стороны мужчина и спрашивает не у него, а у нее, в чем дело? «Гражданин обознался», - отвечает она, тайно ему улыбаясь, и те уходят вдвоем к остановке троллейбуса. Тьфу, черт. Оно и к лучшему. Вошел в контакт. Настроился на волну, которая его понесла. Теперь не обращать на себя внимания. Переулок пошел в горку, сбоку был сквер около школы, куда надо подняться по ступенькам. Обычно там курила и кололась молодежь, сейчас почему-то было тихо. Только в дальнем углу группка из нескольких человек. Он присел на корточки около скамьи и затих. Осколки стекла, окурки, луна и фонарь, гул со стороны шоссе. В вытоптанной траве что-то темное и юркое как холодная краткая фраза писателя. Стал вспоминать, какого именно, не вспомнил. И вот ты маленький, в хорошем сером костюме от Хьюго Босса входишь под ссохшийся рыжий лист, там и есть долгожданный лаз вглубь земли. Темный подъезд с полуоторванным жестяным листом на двери и сразу вниз по ступенькам. Главное, ни к чему не прислоняться. За поворотом лестницы тусклая лампочка. Но надо сильно пригнуться, чтобы не задеть трубы в этих чудовищных муфтах. Похоже на компьютерную игру, где человечек в конце концов взрывается и сгорает с жалобным воем, веселящим неумелого игрока. Неужто это и есть знаменитый замок в Дуино, где Рильке написал свои элегии? Никогда бы не подумал. От группы в углу садика отделяется парень, подходит к нему и спрашивает, нет ли у него закурить.«Не курю, -отвечает он, по-прежнему разглядывая что-то у себя под ногами. – К сожалению, нет».Тот отходит. Хотел, видимо, предложить наркотик, но правильно сделал, передумав. У парня зудит в заднице, плохо вытер попу в туалете, бывает. Плохо, когда части тела приходят друг к другу на стрелку. Сам он – лейкоцит в крови, и эта роль его устраивает. В конце концов, кровь – это единый океан, омывающий всех изнутри. Снизу подъезжает машина милиции, хлопает дверца, мент, раздутый от бронежилета, поднимается к ним в садик на предмет знакомства с ситуацией. Ребят в углу игнорирует, подходит только к нему. Не вставая с корточек, он достает из бумажника старую визитную карточку и передает сержанту, нависшему над ним. Голову не поднимает, объяснений не дает. Только говорит, что карточку тот может оставить себе, позвонив, если будут проблемы. Сержант уходит вниз. Ботинки у него матовые, но не грязные. В общежитии, поди, все воняет, и на работу ходит едва ли не с облегчением. Кругом, опять-таки, люди, жизнь, и постепенно складываешь деньги от поборов на квартиру. И родителям в Костромскую область чего-то пошлешь. На плече светлой куртки он видит красное пятнышко, которое она оставила, обняв его, наманикюренной рукой. А потом спросит, что это, мол, такое? Где и с кем нашкодил?

Она права. Его слишком много. Не в глаза, а из глаз лезет все, что знаешь. Нужны мелочи иных порядков. Дом коллежской асессорши Зверевой занял, перестроив его сначала, некий банк, погоревший в дни кризиса, так и заглох. Тут же была бактериологическая лаборатория. Неподалеку топографический техникум, занявший здание бывшей полицейской части. А здесь гудела день и ночь в советское время швейная фабрика, заняв для начальства бывший особняк разбогатевшей в конце царского века крестьянки Лопахиной. Тут жили ныне не слишком известные композитор Перельмутер и писатель Мельниченко. Тесная жизнь, из которой не пробьешься на волю. Но разгадка должна быть. И хотя ноги и спина уже затекли, и он вынужден встать, тот, что маленький, продолжает обследовать место преступления. Хоть бы будущего преступления, иллюзий быть не должно. Скорей всего, заваленный ход ведет в башню, где был заточен патриарх, а тут, похоже, камин с кочергой, рядом с которым члены антиправославного заговора зарезали его брата. Борис и Глеб, - те еще были мафиози. Почва мягкая, загаженная веками. Минералов и залежей ископаемых не содержит. Подземный ручей, текший когда-то, иссох. Местные жители нрава не слишком буйного. Покрой одежды, а часто и саму ее берут из иных стран. Женщины нрава мягкого, мужчины пьют, не любят порядка и обычно к оному принуждаемы бывают, из-за чего всякого рода нестроение в обществе проистекает. В общем, обычно.

Он сходил в магазин, купил себе кефира на сон грядущий и шоколадные пряники, которые обожал еще со времен дефицита. Без приключений вернулся домой, причем, шкафчик, висевший в прихожей слева, оказался справа и вдруг открылся с поворотом дверного ключа и выдал ему письмо от нее, где она объяснялась ему в вечной любви и давала номер мобильного телефона, по которому ее можно будет найти, где бы ни была. Тут же был адрес сайта «Английского клоба», где предоставят дальнейшие разъяснения. Поставив кефир в холодильник, он позвонил ей по сотовой связи. «Я как раз стою напротив Колизея», - как всегда чуть заикаясь, объявила она. Ну что же, он рад.«Целую, здесь очень красиво. Пока».Он надеялся, что она знает: ему, что в Риме, что в мире, один хрен. Хорошо там, где нет внутренних проблем. Только он подумал позвонить маме, как раздался звонок. Был уверен, что это она, так и оказалось. Мама спрашивала, не искал ли он ее. Она ходила на седьмой этаж к своей подруге, с которой работала когда-то в поликлинике. Стала рассказывать, что внук у той учится игре на арфе и собирается поступать в училище, но надо брать учителей, причем, тех, что будут принимать экзамены, каждое занятие стоит 20 долларов, денег у подруги нет, пенсии не хватает даже на еду, папы у внука нет, мама долго сидела без работы, а сейчас зарабатывает пятьсот рублей в месяц, то есть те самые двадцать долларов, на которые они должны вдвоем жить, и так далее. Хорошо, что она испекла утром пирог, несмотря на головокружение и низкое давление, и отнесла больше половины ей, чтобы угостить. Только положил трубку, позвонил приятель. Пригласил на презентацию своей новой книжки в четверг в Чеховской библиотеке. Недалеко, к семи вечера можно и подойти. Лишь бы потом, поддав, все они не вздумали идти продолжить к нему домой. Вышел из того возраста. Записал информацию в специальную книжку. Чтобы не забыть. Какой это имело тайный смысл он, хоть убей, понять не мог. Никакого. Он включил компьютер и набрал указанный в записке жены адрес. «Английский клоб» - никогда не слышал. Да, забавно. Если что-то делать, то с какой-то целью. Здесь предлагали эту цель в собрании самых разных, в основном, нелепых коллекций. Нелепые путешествия - одна из них. Важны ориентиры. Жизнь – это путешествие, понятно. С годами слишком предсказуемое, вот что плохо. То, что он даст деру, она предполагала. Теперь расставляет дорожки, где будут ее указатели. Следующему звонку он уже не удивился. Женский голос сказал, что он ее вряд ли помнит, но она его знает, Дима давал ей читать его текст, который ей очень понравился, так, будто он о ней написан, и она очень хотела бы с ним повидаться там-то и тогда-то, если ему удобно. На ночь глядя идти не хотелось. Переносить на завтра – тем более. И вообще уверен, что это розыгрыш. Причем, глупый. Детский лепет. Но голос красив, как положено Сирене. Сказал, что, к сожалению, привязан к мачтам. На минуту она задумалась, потом сказала, что поняла, он, естественно, Одиссей, но она не сирена, хотя имя – Ирина и похоже. Нет, у себя он ее принимать не станет. Поняв колебания, она призналась, что на встречу ее подвигла его жена, она может на машине подъехать к его дому через полчаса, и они куда-нибудь съездят. Нет, оскорбился он, спасибо, я ложусь спать, не надо. Он за женщиной не собирался ухаживать столь дежурным способом, а то, что ему самому это предложили, выглядело безумием. Рассвирепел и опечалился одновременно. Еще доказательство, что среди людей ему нет места.

- Знаете,- сказал он наконец. – Нехорошо, что вы женщина. Это ставит между нами столько условностей, что мне тошно заранее.

- Вы хотите сказать, что будь я мужчиной, было бы лучше? – спросила она довольно упавшим голосом.

- Нет, конечно, еще хуже. Потому положение безвыходное. Мне больно с людьми. Я просто не знаю, куда деваться. С детства не знал. Извините.

Она молчала, и он молчал.

- Мне кажется, я настолько вас чувствую, прочитав то, что дал Митя, - сказала она, - что вижу сейчас и ваше желание меня увидеть, и ваше отторжение меня из-за этих слов, всю вашу двойственность. Я даже не могу вас утешить, это глупо. Я чувствую вашу боль. Это ужасно. Мы, действительно, должны, но не сможем увидеться. Я знаю. Все будет не то.

- В принципе, я готов отправиться на поиск вас. Но я не представляю, куда.

- Адрес? Поисковая система Google?

- Ни в коем случае. Представишь себе любые квартиры и уже мутит.

- Может, загородная вилла, замок на берегу моря?

- Нет. Все, что угодно, кроме того, что можно представить. Что-то случайное, неожиданное. Совсем неожиданное.

- Проще всего идти навстречу друг другу. Тогда наверняка встретимся.

- Да, посыл «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» - самое верное, что есть в сказке.

- Но вы идете или ложитесь спать?

- Ложусь спать. Знаете, я только вернулся с улицы, пытался снять девушку. Неудачно. Меня чуть не побили. Там была бы анонимная связь с миром. А сейчас меня коробит: зачем, почему? Я хочу дома сидеть, чай пить. Оставьте меня в покое. Я даже не о вас говорю, я вообще рассуждаю.

- Я понимаю. Не обижаюсь. Говорите.

- Да я уже все сказал.

- Так что, ляжете спать?

- Ну, искать-то можно и во сне, не в том дело. Я пойду. Только куда. Где вы будете?

- Я могу в два ночи выйти перед домом на скамейку и там ждать.

- Сгодилось, будь я дворовой шавкой. Вы бы погладили автора, хоть и не без опаски из-за вшей.

- Вы говорите очень печальные вещи.

- Нет, это реальность. Не хочу вас пугать, зачем, но, если подойду к вам, Ира, то с неожиданной стороны. Эй, погодите, а у вас сегодня случайно нет менструации?

Она, кажется, была ошарашена. Откуда он узнал?

- Да? Угадал?

- Да, а какое это имеет значение?

- Ну, я не имел в виду, что вы именно в такой день назначаете любовное свидание. Просто сыщу вас по запаху.

- Ох, мне уже плохо. То ли из-за хамства, то ли из-за этого запаха, который, действительно, не люблю. Все говорят, что свое не пахнет. А мне-то как раз именно свое больше всего и пахнет. У вас не так?

- По-разному. Вы где-то на юго-юго-востоке?

- Да, но в пределах Садового.

- Очень хорошо.

- Может, назвать адрес?

- Да не волнуйтесь, найду. Ждите дома.

- А-а, по телефону. Во двор не выходить?

- Нет. Теперь я и под землей вас найду. Ждите.

- Вы меня пугаете.

- До встречи, Ира. Все, пока.

Он проверил отпечатавшийся на автоответчике номер. Нашел в интернете адрес. Запах крови – это хорошо, это находка. Даже повеселел.. Несомненно, что и это все подстроила жена. Для нее это семечки. Но она же знает, что он это знает. Тут два варианта. Первый. Он идет на встречу. Второй. Он пытается улизнуть, еще не зная, что она приготовила на этот случай. Да, он любил ее. Безумно любил. Она выпала ему как один шанс из бесконечности. Где он сыщет что-то подобное. Это как расположиться на ПМЖ в своей собственной душе, вот что такое его жена. Жутко представить, что с ней может что-то случиться. Он надеяться, что такую штуку она ему не подложит. Он верит ей больше, чем Богу, потому что Он может занять любую сторону, а она – только его. С этой любовью он едет на свидание с незнакомкой, они вдвоем это знают. Чем ближе к ночи, тем лучше. У него как минимум час принять душ и приличнее одеться.

 

Теперь-то он знал, что вовсе не обязательно доигрывать все, что описано Фабром в качестве образцов поведения человекообразных насекомых. Былая рукопись не закончена. Из тюрьмы он бежал. Мемуар продолжается вплоть до смерти. Если жить долго, хотя бы и на том свете, то видны все синусоиды перемен стиля, тематики, интересов, погоды, тучных и тощих лет, отдельных ЖЗЛ. И все сильнее пробиваешься к куражу нынешнего дня: жарко, душно, а вдали уже видна черная клякса тучи. К вечеру наверняка будет гроза, и надо бы сворачивать пикник, даже самовар, жалко, не успеют вскипятить, столько плюшек навезли, тортов, конфет, неужто обратно все грузить в багажник и на повозку. Наблюдая во времени, разгадываешь знаки. Математики приходят в правительство перед революцией. Все в России усугубляется нелегальной деятельностью, - сперва охранки, потом революционеров, провокаторов, Совмина, Коминтерна, чекистов, сознание делается все более многослойным, люди все более невменяемыми, прореха на человечестве расползается. А он все вытягивает из себя слова, чтобы схватить дырку на живую нить.

Спасибо, не надо. Больше мороки, чем толку. Захлебнешься в слюне, из которой ткется паутина. Наблюдателю нужно одинокое созерцание. На работу нет времени ходить, не то что на прочее. Всегда занят, со стороны как безумец, отчет-то себе отдаешь. Как раз выходил на то, что древние называли судьбой и богами. Представить страшно, как начнет объяснять это даме в постели. На семинаре, на скамейке в парке еще туда-сюда, но в интимной обстановке... Семья, как он понимал, это то, что заставляет закрывать глаза и отключать мозги. Нет, опасность делала его внимательней. Всякий тайный знак относителен. Во-первых, это признак еще не наступившего безумия. Всякий знак относителен, то есть знак и не знак. Кукушка сама прокричала то, что к делу отношения не имеет. Мы – во времени. Пока сосредоточился, знак стал своей противоположностью. Прочее – литература, сюжет, тираж, гонорары. Вечные ценности, которые разгадываешь вне времени. К делу они отношения не имеют.

Для распознания знаков высшего порядка нужна техника дыхания. Отрешенность и тишина. Контур другого сознания сбивал его с толка. Особенно в юности, когда душевно вибрировал. Потом окостенел, стал устойчивее, а раньше беда. Знаки имеет жизнь, встроенная в историю и природу, а не в телевидение и газеты. Сначала выйди из навязываемого, чтобы увидеть то, что есть.

Когда соседка по дому пришла с фотографиями пропавшего мужа и просьбой о помощи, он еще колебался. Мама рассказывала об этом случае: человек уехал на работу и с концами. Соседку он иногда видел, мужа ее видел, ездил с ними в лифте. Детективный сюжет симпатичный: сыщик, не выходя из дому, распутывает преступление. Она рассказала ему их жизнь. Семнадцать лет женаты, двое детей, он не пил. Принесла его телефонную книжку, которую в этот день как раз забыл дома. То есть взял не ту сумку, где она лежала. Дала телефон следователя, который должен был заниматься этим делом, но ничего не делал. Поскольку типичный «висяк». Всякая служба это умение ждать, ничего не делая. Может, само всплывет. «Может, он к любовнице переехал, а вы не знаете», - сказал несчастной жене парнишка двадцати с небольшим лет, не закончивший еще заочного обучения. Морги она уже все облазила. Исчез в теплое время года. Это исключает «подснежничество». Схему его передвижений по городу она рассказала. «Если и не найдете, - сказала соседка, - я вам уже благодарна, что хоть выслушали. По ночам не сплю, самой себе рассказываю». Она же рассортировала телефоны знакомых по степени близости.

Он посмотрел по каталогу. Возможно около ста пятидесяти сюжетов. От случайной ссоры с прохожим до комбинации с «отмывкой» денег чиновниками в банке Нью-Йорка. Соседка оказалась энергичной женщиной. Он попросил ее, взяв разрешение у следователя, вызнать списки улетавших в этот день из Москвы. Поразительно, но ей это удалось. Он раздвоился. С одной стороны, пытался перевоплотиться в пропавшего мужчину. Из-за чего выспрашивал интимные подробности жизни, привычек, связей. С другой, обращал узнанное в цепочки формул и схем, описывающих рядовую особь. Имеет ли смысл существование? Остаются ли знаки после исчезновения? Внутренний голос говорил: не имеет, не остаются. Опросом знакомых выяснил наличие любовницы. Поговорил с ней. Встречались нерегулярно. Как правило, когда тот ссорился с женой. Ночевал пару раз, не больше. В последнюю неделю один раз говорили по телефону. Как ученого, его интересовала полнота описания траекторий движения объекта, чем та уникальная жизнь, которая за последние три тысячи лет свелась к нулю. Он   вычислил деньги, которые сосед заработал за последние пять лет, не платя с них налоги и не отдавая в семью. Один из респондентов навел на Мытищи, куда тот несколько раз ездил. О строительстве загородного дома, где тот укрылся, никто не знал. Через неделю этот вариант был снят несчастным случаем на Новокузнецкой. Сбивший соседа водитель взялся довезти его в больницу, но не доехал. В свои сорок лет сосед любил читать фэнтези. Просмотрев их, он не нашел ничего близкого гипотезе, но почерпнул умонастроение, которое ей не противоречило.

В воскресенье поехал в эту жуткую даль на электричке. Потом еще на автобусе. На краю строящегося поселка нашел этот бревенчатый дом. Их чертежи опять начали рассовывать по почтовым ящикам, устанавливают их за сутки. Походив полчаса, набрел и на самого соседа, который возвращался с продуктами из магазина. Даже удивился радости, что тот жив. Посидели за бутылкой водки и яичницей с ветчиной, думая как выбраться из дурацкой ситуации. Он предложил соседу ничего пока жене не сообщать, слишком это все отвратительно. Жена постарела от несчастья лет на сто, такое не прощают. Пусть, как сейчас, ходит ставит двери, стеклит балконы, делает ремонт от фирмы, но за полцены. Потом напишет письмишко, пришлет денег. А пока в уме лишь бежать дальше от пытливых следопытов. На сем и разошлись. Отделаться от соседки оказалось труднее. Ее мужа можно понять. Он не знал, что ей говорить. У него своей работы через край. Извинился и оборвал общение. К счастью, муж соскучился, позвонил, потом приехал. Признался ,что, когда его вычислили, потерял половину радости от побега.

Но соседка растрезвонила под большим секретом, что он Шерлок Холмс, и к нему пошли несчастные. Начиная с матери сына, сгинувшего в дальневосточной военной части, до бизнесмена, чей партнер сбежал с деньгами в неизвестном направлении. Нет, он не против. Маленькие дела позволяют сосредоточиться на главном. Ему нужна была информация, позволяющая ощутить себя тем, кого ищешь. Он умел общаться с людьми, выспрашивая их об интимном. Вскоре пошли угрозы. Он узнал структуры банд, движение денег, сращение криминала с властью, самочувствие богатых, но несчастных, и бедных, готовых на все. Но угрожали почему-то знакомые. Им он, как бельмо в глазу. Думать о своей безопасности тоже для тонуса хорошо. На гонорар снял несколько квартир. Вышел на нескольких похищенных Гарпиями. Не чеченцами или гебистами, а чудищами из мифа об аргонавтах, - древнейшими светоносными ангелицами, вихревыми проводницами на тот свет. Поиском похищенных ими, действительно, стоило гордиться.

В какой момент идешь на компромисс, оказываясь вовлеченным в то, что не имеет конца, а лишь зарплату, премии, взятки - с нависшим надо всем роком. Когда исключали с курса студента за найденную у него в общежитии книгу Солженицына? Или когда император, проезжая в своем поезде, назвал храбрейшего офицера Кузьминского дезертиром за то, что тот, бросив часть в Средней Азии, отправился на войну в Сербию, - и Кузьминский, услышав это, тут же вставил кинжал себе в сердце, и толпа на платформе, закрыв его, перенесла подальше, чтобы его величество ничего не заметил? Или когда вообще согласился идти начальником движения железной дороги, этом рассаднике прогресса и коррупции одновременно? Или когда составлял аналитические записки по материалам перлюстрации и прослушивания о настроениях в обществе, - «русская социология», как она есть.

Согласившись вить ту веревочку, входишь прямо в глухую стену тюрьмы, швейцарской, как сыр, шоколад и часы. Родившись, живешь, как придется. Только потом понимаешь, что нет ни сил, ни интереса жить так, как стоит. Мозг не варит, ноги подкашиваются. Тогда все решает воля. Жизнь – это череда квантов, когда исполняешь задачу. Пробить стену. Убить президента. Спеть песню полевого сверчка Gryllus campestris L. на 9 ава, день разрушения храма. Наладить железнодорожные перевозки войск на линию турецкого фронта. Кофе не помогает, пьешь чай. Главное, собираешь все силы.

- А для кого это он пишет, вот интересно, - вопрошает с неожиданной злобой Алина, едва справившись с волокнистым куском шашлыка, который и не выплюнешь при всех, и не проглотишь, не подавившись. – Какое у него социальное лицо?

- Чего-с? – удивляется раздувшийся от борьбы с собственным брюхом генерал. – Какое еще такое социальное лицо? Где это оно у нашего человека, на каком таком месте?

- Кто будет читать книгу? – не успокаивается дамочка. – Судьба любой книги находится в руках женщин, которые будут или не будут эту книгу покупать. Понятно?

- Или как говорили древние римляне: судьба книги - в лоне ее читательниц. На латыни это вообще звучит зашибись!

- Вот от меня писают от восторга тетки под сорок, - говорит местный помещик и охотник из новых бандитов. – Особенно когда я стреляю сразу из нескольких членов по воробьям.

Присев на колени, он высматривает следы охотящейся на него жертвы. Подняв голову в темнеющий воздух, вслушивается в неясные слова, принюхивается к дальнему дыму. Метафизический вопрос, нужна ли власть, жужжит в ушах настырней мухи, и не отмахнешь, потому что внутри. Это верный признак, что он здесь лишний, и его не найдут, даже увидев.

- А знаете, господа, в стране, которая скоро велит долго жить, веселее всего. – Он не понял, чей это голос, вроде, не генерал и не тот помещик из новых русских; может, домашний учитель или дьяк, кто-то из них. – Армия заняла позиции на границе захваченных в прошлую Олимпиаду территорий, а нас самих уже ни на какой карте не обнаружишь. Мы ведь, господа, уже никто и звать нас никак, - вы это знаете?

- Россия живет мимо рамок разума, но живет тысячу лет, и Бог весть что нужно, чтобы это прервалось, - возражал ему другой голос. – Vivere in cacando, morire in sperando; живем в дерьме, умираем в надежде. Может, и впрямь здесь полигон для запуска святых в небо. Житийная «катюша».

Насекомые, как и боги, живут помимо разумных установлений, подумал он. И не жалуются. И у них есть паразиты ОГПУ, тщательно высасывающие все соки, а потом утирающие подбородки щетинистыми лапками. Резидентом стала зомбированная крыса, вышедшая из подполья в люди. Через нее они расширяют сферу своего питания. Дело не в том, кто знает, а кто сервирует и подает к столу.

Если в двух словах, то вечером произошло частичное обрушение крыши. Один человек числится пропавшим без вести. Чем заниматься пропавшему без вести. В былые годы идти в христианские анахореты, в пустыню, деля оставшееся время жизни между молитвенным порывом к Богу и борьбой с восстанием чертей. Как сказал ему в период борьбы с грузинами милиционер у метро, посмотрев в его паспорт: «Еврей? Не запрещено. Можете идти». Итак, можно было бежать в монахи вне монастыря, стяжая божеские энергии и медленно подыхая в вечную жизнь. Сегодня погружаешься в интернет, видимостью обретения смысла, идей и информации, схватывая на живую нитку расползающиеся края дырки сознания.

Исчезновение из швейцарской тюрьмы посадило его на новый срок писания мемуаров. Он распустил слух, что там не будет откровений, одна правда. Сжатая в zip правда, от которой содрогнутся. Он знал, что реклама поиска его тайными службами самая действенная. Засиживанье мухами проходит успешно. Он заметил, что сообщения о смертях, катастрофах, несчастных случаях подобны почесыванью: ага, пытались делать и подохли, а его нет, а живет. Ну да, ни в раю, ни в аду. Для России нет чистилища, то есть, как сказал вождь, «жить в обществе и быть свободным от него нельзя». Запрещено. Спасаясь от облав, он и вышел в никуда. За нашествием саранчи наблюдал ни снизу, ни сверху, – сбоку.

Глава департамента, которого он в свое время взял на работу, говорил ему, что, о чем бы он ни писал, он, на самом деле, пишет о чем-то другом, оставляя об этом другом знаки. Это и есть проблема ученого истолкования. Самые хитрые те, кто производят впечатление лирической исповеди, - они увлекают показной искренностью, сбивают с толку, их труднее разоблачить.

- У всех слов и суждений есть двойное дно, вы не знали? – говорил он.

В тюрьме он тренировался этому двойному письму. Оно хорошо тем, что напрочь отключает душевные страдания. Ум – лучший анальгетик. Конечно, сперва надо выйти из кокона. В дело включается обоняние. Такое количество страстных и красивых самок ты у себя в камере и не предполагал. У всех них на крыльях хитрые глазки, которые за тобой отныне следят. Усы самцов не просто привлекают самок, - те знают, что ими улавливаются их флюиды. Кто подсаживается на дам, кто на сады алкоголя. Мозг вибрирует, предвкушая.

В тюрьме он еще и читать научился толком. Внимательно, не пропуская слов, произнося про себя как тот, кто писал все это, но так, чтобы это совсем не трогало. Если как можно дольше о себе не напоминать, есть шанс, что о тебе наконец забудут. Почему это почти ни у кого не получается. Наверное, потому, что память похожа на вонь, прицепится, не отделаешься. На стадии бабочки, - и это известно заранее, - он только пишет мемуар и размножается. Надо продержаться без еды, на одном св. духе хотя бы до конца этой главы. Отложить все яйца, которые потом будут оплодотворять читатели.

Откуда-то на пикнике явился сраный и шибко умный старик, который, покушав сладкое, стал уверять, что все деньги ныне мечены КГБ, а большие деньги выдаются только людям из конторы, поэтому лучше не связываться, поскольку дело проклятое и отзовется на детях и внуках, в какие лондоны и гарварды их ни отправляй, - родовой организм поражается на генном уровне. «Зачем аруму (Arum dracunculus) просить у болота милостыни, когда он сам выделяет в жару такую вонь и отвратительный запах гниющего мяса, что привлекает тьму насекомых паразитов, которые кайфуют как настоящие трупные наркоманы, постепенно умирая от голода пьяными и счастливыми», - восклицал странный старикашка, в котором даже жена не распознала бы беглого швейцарского узника. Эдакое новейшее издание «Алексея, человека Божия» в ламинированной обложке.

Проповедник даже забавен. Хозяйка уверяет, что отыскала его в «каталоге для горячих старичков» вместе с дисками Led Zeppelin и Rolling Stones как побочное средство против новейшей пиндосской напасти в виде бескрылых кузнечиков-мормонов (Anabrus simplex), которые мало того что летят из Крыма, все сжирая и разнося чесотку, но еще славны коллективным каннибализмом, пожирая на троих какого-нибудь собрата по виду. «Дурной пример заразительней саранчового гриппа», - восклицала она с негодованием почтенной матери малолетних детей.

«Впрочем, арум более чем хорош для любителей гнили, декаданса, - не мог угомониться мудрец. – Потрешься о трупы, и на запах летят паразиты, выедающие шлаки: очень полезно для аскезы и здорового похудания. Кто-то их и за ангелов принимает. Почему я не вижу тут кожеедов и карапузиков?»

У него и риторические вопросы били в глаз. Дядька, игравший роль дворецкого, - специальная одежда была предоставлена от Bosco di Ciliegi, - поманил его к себе пальцем.

- Идите-ка сюда. У меня вот к вам какое предложение. Вам все равно особо сейчас делать нечего. Тут спонсоры предлагают на полполосы или полосу материал делать о разных купюрах или монетах. От описания, когда и где выпущена, кто рисовал, что изображено, какой период была в обращении и что за это время важное в экономике случалось. И до конкретики, - что на нее можно было купить, какая зарплата у кого была, сколько хлеб стоил, корова, поместье, карточный долг. Какой примерный курс к сегодняшнему рублю и доллару. Цена у нумизматов. Хорошо какой-нибудь литературный отрывок соответствующий. И чтобы получится слитный интересный текст. Соглашайтесь, у вас получится. Пять тысяч рублей для начала. Потом видно будет, как дело пойдет. Через неделю надо первый материал сдать. По ходу дела врубитесь. А?

- А кто вы?

- Это неважно. Меня попросили найти человека. Вас я сразу заприметил.

- Очень неожиданно, знаете ли. Тут, наверное, специалист нужен. Какой-нибудь нумизмат, который в курсе дела.

- Не боги горшки обжигают, справитесь. И деньги, я вижу, для вас не будут лишними.

- Не знаю, не знаю.

- Поищете по интернету, найдете, что надо, собьете текст, как умеете, чтобы интересно было. А потом еще и в другие главы «Года» вобьете, что получится. Тоже не пропадет, сгодится.

- А откуда вы про «Год» знаете?

- Да неважно, не заморачивайтесь. Ну что, согласны? Я вас соединяю с заказчиком, они объяснят, если чего не ясно.

- Хорошо, я подумаю.

- Подумайте. А чего думать, соглашайтесь.

Он отошел в сторону. Официанты разносили куриные шашлычки. Он взял один. Без тарелки, на палочке, с салфеткой в руке. Без вина и в горло не пролезет. Зелень, теплый вечер, дамские лица – все наполнилось тоскливой красотой, покоем, который только что у него был отнят этим предложением. Дворецкий отошел в сторону и наблюдал за происходящим, как будто ничего не говорил и понятия не имеет, кто он такой. Гебистская морда. Про «Год одиночества» это интересно могло быть. Какой-нибудь медный бунт 1662 года, доходы патриарха Никона и семейный бюджет протопопа Аввакума. Или трехрублевая купюра 1961 года с посвященным ей стихотворением Алеши Парщикова, который нашел нарисованный на ней ракурс Кремля с Большого Каменного моста и фотографировал желающих в «трехрублевой перспективе»: «В махровом рое умножения, где нету изначального нуля, на Каменном мосту открылась точка зрения, откуда я шагнул в купюру «три рубля»... «И я шагнул с моста по счету «три». О, золотая дармовщинка! Попал я денег изнутри В текучую изнанку рынка»... «Трояк салатный, буряковый четвертак, и сукровица-реалист-червонец! А я за так хотел витать В тех облаках, где ничего нет...» «Купюры смотрится в купюру, но не в лоб, а под углом прогресса, и похоже в коленчатый уводит перископ мою судьбу безденежную. Все же...» «История – мешок, в нем бездна денег. Но есть история мешка. Кто его стянет в узел? Кто наденет на палку эти мощные века? Куда идет его носитель? И знает ли он, что такое зеркала? И колесо? И где его обитель? И сколько он платил за кринку молока? Пока я шел по Каменному мосту И тратил фиолетовую пасту, Не мог ли он пропасть? остановиться? И кто был для кого фигурой интуиции?»

Когда в Кельне за Алешей приехала «скорая», чтобы везти в больницу на какие-то процедуры, оказавшиеся последними, - он умер ночью в палате, - то, чтобы не причинять лишних страданий, решили не нести на носилках по лестнице, а извлечь на подъемном кране из окна, благо, первый этаж. Он был страшно доволен таким поворотом, и все просил знакомую, которая была рядом с ним, сообщить о способе доставки его жене, Кате, которая как раз поехала в Москву продлевать заканчивающийся загранпаспорт.

Сам он в это время еще не исчез бесследно из камеры в швейцарской тюрьме. Все было впереди. Голова шла кругом. Какой теплый приятный вечер. Птички, музыка вдали, под кустами любовные вздохи и шорохи, разом фонари зажглись. Конечно, история денег – замечательный стержень, на который можно нанизывать прочитанное и прожитое. Проект для сбора материалов – на несколько лет и на толстую книгу, никак не меньше. Есть еще такая штука, как бонистика, - коллекционирование купюр. И там свои специалисты, которые на этом всех собак съели. И тут он явится со своими глупостями. Однако, почему сейчас и таким способом к нему пришло это предложение? От чего эта ухмыляющаяся сука-судьба хочет его отвлечь? А ведь поддался как бобик. Голова уже варит пшенку, от которой самого мутит. «Деньги это ведь та же мелкая насекомая иссеченность, говорил Алеша, что передается человеку заразным душевным путем. Заметил, как изменяются? - кивнул он на их бывших знакомых. – Деньги это верный боковой путь по эволюционной лестнице. Нам с ними, может, еще и спеться тоненькими жужжащими голосами. Но уж точно не сговориться, прислушайся».

И точно, ночь наполняла разноголосица хрустов, цоканий, свиристенья, шорохов, подзуживаний, того шума, который в голове предвещает инсульт, а здесь не имел членораздельного словаря.

- Что вы тут скучаете? – Голос нежный, ба! собственная его жена, друг всех обиженных и одиноких.

Да вот, мол, хозяйка пригласила, а он никого не знает, приходится пользоваться тем, что бог послал, природой, угощением... Она его не узнала. Оно и к лучшему, в любую минуту можно раствориться в воздухе, исчезнуть.

- Ну да, я и гляжу, что вы тут маетесь. Такой импозантный господин и не найдет себе места.

- Лучше расскажите, кто здесь кто. Вот, например, это дама с буклями и бокалом красного вина, знакомое какое-то лицо.

- Вы наверняка видели ее по телевизору. Она знаменитая детективщица, которая приглашена для придумывания замысловатых сюжетов с участием присутствующих. Ее и опасаются, и считают сумасшедшей, и смеются над ней, - в общем, все, что нужно для игры фантазии. Та молоденькая девушка это ее дочка, они друг друга ненавидят, так задумано.

- То есть и для них есть сюжет?

- Я говорю, что тут разгул фантазий и непонятно, во что дело выльется. Когда ложусь, я всегда кладу под подушку маленький дамский браунинг, который обычно ношу в китайском кошельке на запястье, вот он.

- Я был уверен, что от всех неожиданностей вас защищает ваш муж или друг, как его зовут?

- Мой муж в швейцарской тюрьме, у него какие-то сложности с уплатой налогов, а бывшие влиятельные друзья оказались столь же влиятельными врагами. А лучший друг женщины в наши дни, я уверена, вот эта маленькая штучка с собачкой, я всем его показываю, очень уж он мне нравится.

Открыв китайский кошелек, более похожий на сложенный парашют, она показала изящное огнестрельное оружие. Зачем, что она имела в виду, он терялся в предположениях.

- Да, красиво, - осторожно заметил он. – А кто вон тот генерал?

- Признаться, я и сама не всех знаю, поэтому не обижайтесь, если навру с три короба, здесь это не только позволительно, но приветствуется. Генерал столько натворил в восточных войнах, что ему платят несусветную пенсию, лишь бы сходил с ума, никого не трогая.

- К вам не пристает?

- А как же. Он ко всем пристает. Но в отличие от гражданских, извините, козлов он отлично знает поражающую силу любого оружия. Признайтесь, вы боитесь свиного гриппа или как он там сейчас называется.

- А1H1, кажется, так. Не боюсь.

- Правда? Тогда давайте целоваться. Здесь никого нет, а под кустами все только и делают, что целуются.

Он почувствовал себя крайне неловко, даже вспотел. Струйка пота пробежала между лопаток, оставляя темное пятно на спине рубашки.

- Ага, все-таки боитесь гриппа. Или это я вам так неприятна.

- Нет, очень приятны, просто я когда-то знал вашему мужа и представил, как ему было бы сейчас неприятно...

- Ерунда, он очень любил, когда я целовалась с другими.

- Вы так считаете...

- Да, он постоянно сам мне об этом говорил.

- Я понимаю. Вы забавная.

- Еще бы не забавная. Вы думаете я совсем пьяная. Или круглая дура. Хотите я вам подарю свой браунинг, все равно у него стерт боек и он не стреляет. И очень хорошо, потому что всегда можно нечаянно кого-то убить.

- Спасибо, я тоже боюсь оружия.

- А вы чувствуете, как наши тела притягивает друг к другу, - скаля зубы в слепой улыбке, она глядела перед собой, высвечивая от фонаря профиль. – Под одеждой, я имею в виду. Странно, взрослые самодостаточные люди, а ведем себя, как дети. Это какая-то общая сила?

- Да, как у насекомых, - заметил он. У жены было какое-то другое лицо. Он и женился на ней, потому что заметил, какие разные у нее бывают лица, что сулило неожиданные открытия, на которые он купился, как мальчик, потому что и был мальчиком. Теперь, ему казалось, они уже на том свете, где все дозволено и даже полезно. – Помните, в молодости у вас был браслет на правой ноге, цепочка на лбу и четки на локте?..

Даже в темноте стало видно, как она побледнела, уставившись на него: «Откуда вы знаете? Кто вы? Мы что, были знакомы?»

- Нет, конечно. Это цитата из рассказа Тэффи «Демоническая женщина». Помните, мы еще читали и смеялись: кольцо с дыркой для цианистого калия, который пришлют во вторник, стилет за воротником и портрет Иосифа Бродского на левой подвязке...

- Ну, вы и не просты, милый и ласковый мой насекомый богомол, - она чуть охрипла, и взгляд, которым она окинула его, стал еще более влажным. Удивительно, конечно, увидеть собственную жену со стороны. Трехтомник путешествия А. Дюма по России, - приходит ему в голову, - просмотреть на предмет соотношения тогдашних российских цен с французскими, наверняка сравнивал, толстячина. Он помнит место в шкафу, где стоят красные книги – во втором ряду за Гаспаровым и Антонием Сурожским, между Т. Манном и Львом Толстым. Но вот как попасть домой, если он никто и нигде.

- А знаете что мы с вами сейчас сделаем, - воскликнула она в радости от вдруг пришедшей в голову мысли. – Мы помолимся вместе! Можно ли быть ближе друг к другу, обращаясь к Богу, а? Давайте попробуем, вы не против?

- Для «богомола», как вы меня только что изволили назвать, самое то... «При Господе? Но можно ли быть ближе...» - как заметил поэт.

- Вы циник! Я вижу, что вы циник, - захохотала она, беря его за руки. – Вы мне именно таким безумно нравитесь! И вправду, любите ли вы Бога так, как я люблю Его? То есть всеми силами души, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений!

- А вот мы это сейчас и проверим, - пробурчал он. С той минуты как услужающий неожиданно обратился к нему с предложением писать про деньги, его голова словно оказалась в каком-то мешке. И сама не своя, и видишь все четче, потому что напрягаешься, и уверен, что долго так не протянешь, слишком уж голова болит, кажется чужой. – Если молиться, то где-нибудь здесь. Давайте сойдем с дорожки. И звезды большие.

- Вам нехорошо? Вы как-то чересчур бледны?

- Нет, это из-за тумана. Видите, какая тут дымка.

- Да нет никакой дымки. Я говорю, что-то с вами. Вам плохо?

- Наоборот, очень хорошо, будто в вате. Лежать в коробочке из ваты и смотреть на все со стороны звезд. Но, мадам, если у вас левый уклон, то я не одобряю.

- Эй, да вы совсем побелели. Может быть, тут приляжете. Или вон на скамейку. Скажите, если кого-то надо позвать. А то помрете, а я ужасная конформистка.

Он и впрямь не мог вздохнуть. Даже странно. То тебя во все затягивает, а то вот выталкивает отовсюду. Но задумчивость и отстраненность были очень приятны. Не так, наверное, плохо, если соображал. А вот жена, забыв всякое кокетство, собралась бежать за помощью. Выждав, пока она удалится, он бежал в другую сторону. Обойдя имение, вышел с другой стороны, где был свет, люди, музыка, веселье. Взял у официанта бокал вина, ходил с ним. К счастью, так, видно, истончился, что другие его особо и не замечали уже. Ходит себе, и пусть ходит. Для осеннего крика ястреба еще тепло, а вот под звездопад вознестись, воспрянув, самое то и есть. Жена скажет: а потом ты удивляешься, что я пью и поправляюсь.

Когда к нему подходили, отвечал на тарабарском, делая вид, что иностранец. От малолетней девушки, бросившейся к нему с приветом, улетучился, улыбаясь. Курьезнейший господин непонятного происхождения. Понятно, что время теряет, и голова болит, но куда деваться. Ну, сдернет со стола скатерть, побросает туда скопом всех людей, завяжет узлом, а дальше что? Отнести в мусор и смотреть на сразу обнажившиеся звезды? Бывший министр изменившимся лицом бродил вокруг пруда.

Он мечтал о большом деле, вот оно. Вводить в стране золотой рубль, вникать в правительственные интриги и дрязги, кому ума недоставало. Кому дело до какого-нибудь Дурново или Горемыкина с Плеве. Посмотреть на весь мир с точки зрения шуршащих в кармане купюр и приятной тяжести монет золотого и серебряного достоинств. Учесть сугубую секретность денежных обращений в СССР, грозящую высшей мерой почище атомных секретов. Взвесить в кошельке гонорар доктора Конан Дойла за «Этюд в багровых тонах», которым началась карьера сыщика Шерлока Холмса и доктора Джона Ватсона. А «ефимки», - то есть талеры с напечаткой – в расходно-приходной книге патриарха Никона, купившего очки и модную китайскую шляпу из перьев. А заодно, сколько денег было у его приятеля протопопа Аввакума.

Шутка ли, изложить потом это знание в сорока пяти строчках. И заранее отказаться от гонорара в сто евро. С деньгами на том свете у него отношения не складывались. Или много, или ничего обернулись ничем. По сравнению со скандальным главой совета министров совсем иная жизнь. Если это и есть ад, то не страшно. Смущает лишь бесконечный внутренний монолог длиной в миллиарды световых лет и терабайт.

- Вы кто? – спросил он, указывая, правда, не пальцем, а бокалом вина, на чем-то взъерошенного господина.

- Я? Адвокат, - отвечал тот, словно удивляясь такому обстоятельству.

- Что, у нашей хозяйки совсем плохи дела?

- Наоборот. Она и прокурора пригласила, вот, видите, такой загорело-седой в двубортном костюме. И уполномоченный по правам человека тоже тут где-то недалеко.

- А вы, я вижу, человек остроумный...

- Спасибо, но, если честно, скорее, пришибнутый. А вы кто?

- Неужели я бы задал свой вопрос, не зная ответа на ваш?

Он подался назад, как будто собирается прыгнуть, но прыгать не стал, а побежал в сторону парка, стараясь не уронить достоинства и не расплескать вина. Адвокат с интересом смотрел ему вслед. Не хватало ему еще не узнать этого господина, чьи портреты не сходили с первых полос газет всего мира. Хорошо быть знаменитым: что хочешь, то и творишь.

Когда все думали о нефти, Китае, арабах и американской мощи, он размышлял, как интернет вскоре заменит деньги. Нужна генеральная идея, а она вот. Совершенно новые пути сообщения – вместо железнодорожных и финансовых. Но для этого надо вылупиться, съесть отца, мать, тех, кто рядом и кого можно достать. Червеобразная бабочка интернета выглядит вначале не очень презентабельно. Но вот они расползаются, приходят в норму, челюсти начинают работать на духовность. Задумываешься о кадровой политике: тля решает все, закладывая яйца на будущее, даже не замечаем этого.

Думать приятно. Можно не замечать окружающего. Сел на траву, рассыпав вокруг себя блокноты, и - окружен местом для мыслей. Коллеги по министерству, а потом на правительстве так и говорили, что он блаженный. Государь лишь улыбался, но иногда любил поговорить, спросить мнение по тому или другому вопросу. Например, правда ли, что гусеницы идут ромбом, как танки? Что проволочные заграждения они преодолевают по телам друг друга. А позади стоят заградительные отряды, расстреливающие бегущих.

Он отвечал, что сведения верные, как раз годятся для регулярной армии. В нашей речи есть что-то изначально лукавое. Когда рот забит едой, выходит получше, но несовместимо со словарем.

- Надо взять с него подписку, что он является секретным агентом, и он в наших руках, - предложил генерал. – Все так поступают, самое милое дело.

- Где у вас сюжет? – орет детективщица. – Это какой-то Кафка, бред сумасшедшего, не пришей кобыле хвост, история болезни. Каждый мелет, что хочет, а потом нажирается водкой и спит до утра под кустом.

- Если вы меня имеете в виду, - кричит генерал, - то я только прилег на минуту из-за головокружения. А потом денщик помог мне с передислокацией на заранее подготовленные позиции.

- Давайте не устраивать сумасшедшего дома, - умоляет хозяйка. – Лучше проверьте яд, который я вам раздала. Мы возьмем его стрихнином, а потом залакируем негашеной известью в отхожем месте. Гены государя императора после такого до сих пор не восстановят никак.

- А я предлагаю его унасекомить, - не унимался генерал. – Понаблюдает за нашей насекомизацией и сам унасекомится. А то вы не знали, как идет эволюция, земноводных целочек из себя строите.

- Генерал, вы не в казарме! – выдохнули все нестройным хором.

- Отставить! – заорал он. – Выйти и доложить, как следует. Ге! Не! Рал! Вы! Не! В казарме! Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Процесс дачной вегетации шел нормально. Ночью дождь, днем вёдро, по вечерам интеллигентные оргии. Его интересовало, куда кладут клопиные яйца. Он в них шифровал и передавал информацию, опасался, что противник делает то же самое. Девять рядов в кладке, в каждом примерно по дюжине яиц. В пятом яйце пятого ряда заложена шифровка. Самое забавное, что и из нее выходит клоп, но со специальным парашютом в брюшке.

Он обследовал выделенную ему комнату. Стерильная чистота, как в операционной, он тут же начал задыхаться. Ум является из грязи, ему нужен умственный вирус, а так желудок выпадает через анус, грех какой. За ужином он понял здешнюю интригу: удержать его как можно дольше в швейцарской тюрьме, «так как он полупомешанный, и ему там самое место». Имели в виду авантюру с присоединением Квантунского полуострова? Введение золотого рубля? Он не понял. Популяция вымирает, а налицо стремление ко все новым пространствам. Русский парадокс. Так грыжа имитирует жир, бородавчатое мясо продается как настоящее, а гривенники размножаются с неистовством и безответственностью трески.

Причина? Он измерил внутреннюю пустоту дачников, она приближалась к вакууму. Чтобы заполнить ее, требовались титанические усилия. Оттуда же привкус во рту, что не сказал главного, не договорил. Еще сложность, что, когда мыслишь, жужжишь, выдавая себя. Быть на Руси русским - это быдловатый восторг, который перерос, купив в магазине «Мелодия» первую пластинку клавирной партиты Баха. Мечешься, спиной чуя руку, которая тебя прихлопнет, даже не видя, по звуку. Застыл, тихо выделяясь на беленой стене позади пианино в гостиной. Главное, не думать о превращении в слона.

- А я вас уверяю, что он где-то здесь, - говорил гэбешник, выдававший себя за дворецкого. Надо переслать его данные Игорю Зотову, который для Лубянки составлял аналитическую записку о настроениях среди охранников и бывших военных. Зрение возрастает, когда ищешь нужные тебе следы. А он лишь терял его, заметая свои собственные.

- Стало быть, вы уверяете, что он может летать, - послышался голос хозяйки, которая привычными движениями проверяла шторы, изразцовые плитки печи, обратные стороны люстр и подсвечников. – Что же, он – божок или насекомое, чтобы летать?

«Неужто божок... – смутное узнавание мелькнуло в головушке его жены, тут же растаяв. – Не может быть, чтобы он. Из швейцарской тюрьмы не сбежишь. Не граф Монте-Кристо».

Тренируешь глаз на невидимое, чтобы передать потомкам, выходящим на виртуальную сушу. Тихие проводники из школы Гермеса. Только о них заикнулся Ареопагит, его тут же разжаловали в Псевдо-Дионисия. Деньги отменят скоро, - ему и предложили о них писать, - в мире витаний их грубая вещественность чрезмерна. Ангел схож с вошью, острый запах, не более того – а уж как он поначалу страдал, что от него пахнет метафизическим, тут ни дезодорант не поможет, ни одеколон.

Перевести через бурную дорогу времени, будить: «не спи, бодрствуй!», буквально заставлять творить добро, выкладывая его очередной дымящейся кучкой на обратном пути к Творцу. Горбатую тлю потомство исправит, - да, Фабр? Неудивительно, что святого, пришедшего свидеться с родными, те не узнают. Неприятная пыльца на ладонях, жужжало без намордника, крылья моли за плечами, - где тот самый человечный из младенцев, которого все так любили?

Но все скрашивает энергия заблуждения, что мир добр, доступен логике и связям. Когда убивают не тебя, почти не страшно. После гибели самца, пишет Фабр, самка цепенеет и превращается в зимующее яйцо. Страшен Бог насекомых ангелов. Жития святых, сидящих на энтомологических иголках в процессе сублимации в мощи. Одновременно собирал в леток кучу сведений о ценах, расходах, зарплатах, деньгах в русской истории.

Глядя на дачников, он замечал, что люди живут мимо денег, скрывая все это как самое интимное из своих отправлений. Про любовные приключения наплетут с три короба, лишь бы отвлечь от денежных. Но проговорятся, а ему тем интересней шарить по их карманам с двойным дном.

В середине дня пошел сильный дождь, и перед обедом все собрались в гостиной. Перед этим он догадался перегрызть нитку времени, на которую все нижется. Наблюдать рассыпавшихся людей сплошное удовольствие. На Руси все схвачено на живую нитку, так распад очевиднее. Генерал спросил, кто это вчера кричал. Алла отвечала, что повариха начиталась Достоевского на ночь. «И что же», не понял генерал. – «Решила, что конец мира. С ней уже такое бывало».

Вот и он решил, что конец мира. Ушел из людей, сойдя на параллельную дорожку. И что теперь, отложилось, как всегда, на осень, на потом? Наспех свитая паутина доносила звуки так громко, что он даже приглушил звук. «А знаете ли, что насекомые не читают Фабра, и он очень переживает по этому поводу». Кто это сказал? Эти люди грозят вам из светового пятна, а вы их не можете прогнать, потому что не видите пятна. Но, что ни говори, с людьми, даже из паутины глядючи, веселее, чем одному. Можно, оголодав, высосать до шкурки. Или поговорить по-человечески, потому что другого языка они не понимают. Все польза.

Адвокату позвонили, что банк, где он хранил деньги от проданной на Рублевке дачи, объявил о банкротстве. Он тут же засобирался в Москву. Но в гостиную вошел дворецкий, сказав, чтобы все шли на кухню смотреть плазменный телевизор. По каналу «Вести» передавали прямую трансляцию с места, где взорвался газопровод. Генерал узнал: недалеко от Троекуровского кладбища, где как раз генералов и хоронят. А рядом знаменитый НИИ, где в подвалах хранится радиоактивный кобальт. Столб пламени бил метров на триста вверх, кругом дома, улица, обгоревшие машины. Все стали советовать адвокату не спешить в Москву, до которой может не успеть доехать. Потом призадумались о собственной судьбе. Кто-то сказал, что надо срочно ехать в Питер покупать квартиру. Алла хотела пригласить новых бездомных к себе в лондонскую квартиру, но вовремя прикусила язык. Верный способ навсегда избавиться от тараканов это спалить дом.

Лучше всего качаться, подобно ему, в гамаке из собственной паутины. В крайнем случае, войдешь после катаклизма экспонатом в помпейский музей. Милые, добрые люди, как они стремятся жить, как любят любить и гадить, - жужжал он в такт мыслительного слюноотделения. В каждом доме должен быть шкаф, где раньше прятался любовник, потом его скелет, потом агент ОГПУ и, наконец, виртуальный финансист, думающий, как овладеть миром.

В этом загородном доме тоже была такая комната-шкаф, в которой сидел секретный господин, наблюдавший, в том числе, и за расставленными в доме и парке видеокамерами. На всякого паука найдется паук покрупнее. Недаром он сделал сеть из светоотражающего материала, практически невидимую. Будущую славу он поменял на текущую жизнь. Проживи незаметно, - тут целая философия, от которой специально отвлекают внимание бунтовщики, находящиеся с ним в сговоре.

«Внимание! Здесь находится чужой! - прозвучало по внутренней связи, вызвав среди и без того взволнованных гостей еще один нервный стресс. – Вспомните, не видели вы незнакомого, показавшегося подозрительным?»

Ну, вот думаешь, глядя на них со стороны, занялись бы чем-то стоящим и полезным, - вяло соображал он, покачиваясь, как в люльке, в преддверии сна, - а потом плюешь: пусть ткут эту среду бессмысленных слов и движений между собой. Дворецкий из КГБ, сняв форменную, вроде английской, кепи, оказался шиншиллой – с седой прядью в черных, явно крашенных волосах. Выключите звук, и вы увидите отличную пантомиму. Самурай от насекомого даже красотой не отличается. Бог на своих конюшнях сечет людей золотым сечением. Каждая из тварей вписана, как в круг, в математику. Любым своим изгибом и коленцем. Язык это детали. Движения тела не дают отвлечься от главного. Говоришь только себе. Двигаешься – перед другими. Тонкие и пугливые натуры считают это изменой своему духу. Так они ведь и пердят, как Марк Аврелий, наедине с собой.

- По сюжету положен труп, - сказала детективщица, - но с вас довольно новостей и спрятавшегося в ветвях охотника. Повезло, можно сказать.

- Трупом ведь и ты могла оказаться, мама, - съязвила ее дочка. – Книга вышла, а имя автора в траурной рамке. Кто из героев убил автора, прервав его на последней странице на полусло? Ничего так детектив детективыч.

- Убить, как известно, может всякий, - заметил генерал. – Но книга не место, где все говорят разом, и потому она так же хороша как фрунт. Буквы, как солдаты в строю, не могут налезать друг на дружку. Даже убивают здесь по очереди, хотя бы всех накрыло одним снарядом или, как нас, выбросом из газопровода. Дисциплина и очередность!

Покачиваясь в воздухе, намотал на себя еще один клубок седой пустоты. Как ни умничай и ни ярись, а от пыли никто еще не уберегся. Она, как Бог, сохраняет все.

- Это мне кажется, как что-то шуршит, не слышите, словно страницы переворачивают? – спросила Алла.

Все прислушались. Наверное, кажется. Может, кровь в ушах так шумит. Надо давление померить. Неудивительно, если от всех этих дел будет криз.

- Звонил Стас Садальский, - сказала его жена, - уверял, что кладбища работают с двойной нагрузкой. Что-то случилось.

- А откуда он знает? – не поверил адвокат, решив, что и банкротство его банка надо еще проверить, да и какие-то ходы наверняка найдутся.

- У него невероятное количество знакомых, просто невероятное. В том числе и на кладбищах. Он ведь не только артист, он еще в «Экспресс-газете» работал, я читаю его Живой журнал, через него и познакомилась.

- А я думала, что через Одноклассников, - сказала Алла. – И все-таки как будто шелестят страницами, кошмар какой-то.

- Аллочка, дорогая, это не самое страшное на фоне того, что происходит.

Мертвые ведь не говорят в ответ на приветствия и просьбы: «спасибо, мне не интересно», вот и он молчал, когда звонили или присылали письма по е-мейлу. Достаточно того, что он есть. Тем более – есть, чем менее отвечает. Тактика Бога Живаго. В мозгу Отца моего обителей много, он отвечает за некоторые. Собирает там пыль, подметает, проветривает помещение, смотрит разные редкости, досье, точки зрения, на которых построена работа мозга. Очень опасался головной боли, инсультов, перепадов кровообращения.

Когда он в швейцарской тюрьме смотрел чемпионат мира по хоккею, проходивший в Берне и в Женеве, и видел трибуны, переполненные людьми с российскими флагами и явными признаками гэбизма на лицах, он понимал, что рано или поздно его удушат в камере, а голову отрежут. Стране нужны святые, и берут их всюду, где есть. Только он не дастся. Если давят, то пусть целиком, голову не даст. Это и есть главный секрет, если кто не понял. Тот золотой рубль, который он искал, хотя предпочитает серебро, а большинство, как известно, расплачивается медью.

Деньги – это всего лишь неловкая подмена, фальшак. На вечере памяти Георгия Дмитриевича в малом зале ЦДЛ жена Светлана Григорьевна сказала, что только после смерти смирилась с его гениальностью, а сейчас начинается главное: труды по его воскрешению.

- Считайте, что я сошла с ума, но я вижу его голову. Никто, кроме меня, больше не видит? - спросила Алла.

- После того, что я читаю в новостях, я ничему не удивляюсь, - сказала его жена. Милое, нежное, верящее всему создание. Лишь бы ей не пришло на ум его воскрешать. Он уже так пригрелся в своей запредельной паутине.

 

День целителя головы Пантелеймона

9 августа. Бабки траву рвут в заповедных лощинках. Что-то потное, эротическое, недаром голову надо беречь в этот день.

Человек устроен завидным образом, того, что не хватает в реальной жизни, он добирает во сне. Лучшие его заграничные путешествия, нежно созерцательные, случились там. Похоже на любовь бабочек, - красиво, почти не касаясь, чтобы не повредить пыльцу на крыльях.

Пошел дождь, резко запахло асфальтом, землей, какой-то химией, защипало в носу, мальчишки, игравшие в футбол, спрятались под козырек подъезда. Люди под зонтами стали похожи на японцев со станций острова Хоккайдо, скрюченных и неторопливых.

Есть неотразимый удел старых девушек, которого не следует избегать.

Дождь шел долго, навевая мысли об осени, а потом опять распогодилось, и весь день было жарко, как прежде. Лужи высохли, хоть ливень был изрядный. Жара стала мягче, чем в разгар лета, но все-таки август, хоть и не юг Турции в аномально знойный год.

Вдруг замечаешь, что день заканчивается раньше, чем прежде. Восьми вечера нет, а солнце уходит за 14-этажный дом справа. Одно удовольствие сидеть на балконе в кресле на белой шкуре неубитого медведя, который с рождения был искусственный.

Пора закрывать лавочку, но вслед за одним днем наступает следующий, один святой спешит сменить другого, взяв сутки на не случившееся чудо конца света. Всем некогда, одних голов у святого Пантелеймона как на «Триумфе войны» Верещагина, - словно гнилой картошки, всю не перебрать.

Но ведь Бог за нас, кипятится очередной чудачок, Он ведь нажмет на Delete, святые Ему просто не докладывают о безобразиях, которые накренили бытие ниже плинтуса. Так жить нельзя.

Прикажут, будете жить, как миленькие, ухмыляются святые. Они уже привыкли к околоземным нравам, кажется, что иначе и нельзя. Крестятся, - да точно, нельзя, правильно показалось, Бог терпел и нам велел.

Любой заговор есть приватное существование, не более того. Всяк собой зудит, как комар. Позудит, мечтая весь мир укусить, да прихлопнут его, или сам помрет при легком колебании климата. Все верующие мечтают, как бегемоты, свести солнце в болото, да одной мечтой только себя и ублажают.

Бедняжки не видят, что живут по цепочке, как слова в энциклопедии, заряжаясь значениями лишь друг от друга. Их, впрочем, это и не волнует, был бы корм да видимость благосостояния не хуже, чем у людей.

А убогим лечит голову Пантелеймон, чтобы лишнего не спрашивали.

Земля, воды кишат микроорганизмами, у каждого из которых страничка в Божьем интернете, дневник в Живом журнале, забавный сайт на небесах. Любопытно, читая это, вдруг выяснить, что все со всеми знакомы, накануне только гуляли в Парголове, дошли до Дибунов. Он чихал всю дорогу, веселя девушек. Как назло оставил дома супрастин. Тут еще железная дорога рядом. Надо бы бежать куда-нибудь из Питера, хотя бы в среднюю полосу, говорят, там тоже люди живут. Прогулка по воздуху значительно укрепила его силы.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений