628. Время читать (Время МН, 2000, 22.8)

время читать

ИГОРЬ ШЕВЕЛЕВ

Возвращение денди

Барбе Д’Оревильи «О дендизме и Джордже Браммелле». М.: Издательство Независимая газета, 2000.

Ричард Эллман «Оскар Уайльд. Биография». М86 Издательство Независимая газета, 2000.

Светская жизнь предполагает тщеславие, но не только. Конечно, лестно оказаться среди всем известных физиономий: вот Леонид Ярмольник тебе кивнул, непонятно за кого приняв, вот сам Игорь Иртеньев с тобой за руку поздоровался, а вот и этот, как его, ну забыл, ну еще с Андреем Макаревичем в последнем «Смаке» соус из коньяка с горчицей заваривал, а с ним рядом невероятная просто красавица, и всё так запросто, в толпе, спина к спине, и тартинки во рту сами тают, а от шампанского сам не замечаешь, как настроение улучшается дальше некуда. Это для постороннего. Но тусовка тем и хороша, что обязательно встретишь и кого-нибудь знакомого, и бросишься к нему, а он к тебе - с прытью, в иные минуты не представимой. Светская тусовка, как ни странно, это важный элемент гражданского общества, неформальных связей между людьми, развивающих стилистику общения сразу в нескольких плоскостях и измерениях.

Тут тебе и вечнозеленое поле для модных веяний и экспериментов: где еще себя показать и других посмотреть как не на вернисаже, престижном концерте или светском рауте. И место для новых знакомств и расширения прежних связей (предполагается, что абы кто со стороны сюда не попадет, и на всех почиет презумпция приличности).

Светская активность в России, как правило, возрастает волнами, периодически, имея образец еще с петровских времен – на Западе. Это некий образец поведения для всего общества, элемент его окультуривания. Так было при Петре с помощью кнута и пряника, так происходит и сегодня с помощью бумажных и электронных СМИ. Если, скажем, во времена Пушкина, светскость была признаком придворного аристократизма, то в период «серебряного века» она уже разошлась и по артистическим и художественным кругам и кружкам, стало более приватной.

В советское время при полном отсутствии внятной общественной жизни, светскость означала, как и во времена монархические, близость к верховной власти, к ее художественной и прочей обслуге. Когда подросли дети сановников, возникла тусовка «золотой молодежи», близкая к интересующей нас теме, оттуда уже рукой подать до «салонов», где на квартирах прекрасных дам рука об руку ходили художники и стукачи с Лубянки. Тут светскость была разве что в смысле сгущения тьмы перед рассветом.

Сегодня светская тусовка становится плюралистичной, охватывая политические круги, бизнесменов, артистов, звезд эстрады и телевидения, то есть опять же расходится от центра кругами. Впрочем, новой власти, вышедшей из секретно-аналитической закулисы, светскости еще предстоит учиться. Это, впрочем, вопрос времени. Свита, нуждающаяся в отдыхе и развлечениях, сыграет нужного ей короля.

Быть критиком светскости всегда опасно: тебя резонно обвинят или, что ты, как лиса, говоришь: «кислый виноград», когда не можешь его достать. Или, что твоя агрессивная нелюдимость есть латентное выражение неудавшихся потуг стать светским львом. Кроме прочего, светская жизнь призвана разработать тонкость психологических нюансов и дефиниций. Что такое – «дефиниции»? Подождите, пока это слово станет модным на презентациях, и тогда оно наверняка, как зараза, будет разнесено по всему обществу.

Само появление сегодня книги «О дендизме» Барбе д’Оревильи показательно и характерно. Написал он ее в середине прошлого века, в самый угар позднего романтизма о романтике раннем, байроническом. На русский перевели в начале 1910-х – в декадентский улет старого режима. А переиздали сейчас – то есть когда, опять накануне чего-то?

Дендизм – больной, изысканный, прекрасный, изящный цветок богатой и перезрелой до состояния кризиса культуры. Отличиться во времена искушенные – непросто. Автор книги наполняет ее тонкими психологическими наблюдениями, цепляющимися друг за друга. Дендизм – это внутреннее противоречие: следование неким правилам путем их постоянного нарушения. Это – эксцентричный конформизм. Это – игра, заключающаяся в расширении самого поля, на котором эта игра происходит.

Дендизм имеет свои правила, свою литературу, своих героев. Среди последних Оскар Уайльд, Феликс Юсупов, Сергей Дягилев. А Бодлер так, например, считал предшественниками денди – Алкивиада, Цезаря и Катилину. Джордж Браммелл – образец и предтеча всех последующих. Ему, современнику Байрона и Наполеона, и самому романтику и полководцу всех денди, человеку, соперничающему с тем же Байроном и Наполеоном за право считаться символом эпохи, посвящена книга француза Барбе Д’Оревильи.

Кстати, именно благодаря Браммеллу черный костюм стал со 2-й половины Х1Х века и до наших дней повседневной мужской одеждой.

Кто такой денди? – «Дворец в лабиринте», - цитирует автор женщину, уставшую «взирать, ничего не видя, и искать не находя» (с.123). Денди – это нечто загадочное, ускользающее от понимания. Между прочим, это то, что свойственно женщинам, и отношение женщин к денди сильно занимает автора. (Недаром денди и гомосексуализм – это отдельная и важная тема). Денди «и женщинам-то способны понравиться, лишь вызвав у них неприязнь», - дает автор тонкую психологическую дефиницию и развивает ее: «Женщины, которые их ненавидят, тем не менее, легко отдаются им; и денди знакомо ощущение, которое для них дороже звонких гиней, - сжимать в своих объятиях ненависть» (с.134,135).

Биография Джорджа Браммелла, по кличке Щеголь, в чем-то показательна и образцова. Молодой офицер через дружескую связь с королевской особой попадает в высший свет, где чуть ли не два десятка лет привлекает к себе особое внимание общества, царит в нем и задает правила светской жизни. После чего, разорившись, вынужден покинуть Англию. Денди в эмиграции – противоречие ин аджекто – образец поведения, изъятый из родственной и равняющейся на него среды. Каким образом, за счет чего он в чужой ему языковой, культурной, поведенческой среде может оставаться – денди, то есть тем, кто он есть органично? Автора это крайне интересует.

И снова всплывает отношение с женщинами, которые в любом обществе задают его правила и иерархии. «В дендизме есть что-то холодное, трезвое, насмешливое и при всей сдержанность внезапно изменчивое, что должно оскорблять эти драматические слезоточивые автоматы, для которых приступы умиления важнее, чем нежность». («Автоматы» это, конечно, и есть женщины) (с.161).

Но сама человеческая среда – та же женщина. Нелюбовь, спорность явления денди является знаком его популярности: «нелюбовь к нему была слишком всеобщей, чтобы не искать его общества. Нет ли здесь потребности быть прибитой, овладевающей иной раз властными и развратными женщинами?» (с.173).

Сама светская среда – особая в эротическом отношении, и некоторую двуполость, андрогинность аккумулирующих эту среду денди отмечают многие, в том числе и д’Оревильи.

Денди и женщины – одна тема. Денди и дипломатия – другой.

Полное разорение, эмиграция, нищета и, наконец, сумасшедший дом – является ли это оборотной стороной дендизма и платой за него? То, что это возможно, показывает биография Браммелла.

«Дарование» дендизма Монтескье когда-то определил как «неизвестно что». Это то же, что вкус – неизвестно что. Рискнем сказать, что это некий центр определенной среды, центр, одновременно порожденный этой средой и связующей ее воедино.

Если с этой точки зрения взглянуть на современную «тусовку», то станет ясно, что самое важное в ней именно – среда близких тебе людей, единомышленников, единочувственников. Это особенно ясно в нынешнюю эпоху повальной эмиграции и жизни за границей. В каждой стране есть своя тусовка, но, во-первых, в нее еще надо суметь попасть, а, во-вторых, даже попав, увидишь, насколько она отличается от того, к чему привык у себя дома.

Многотрудной жизни денди от рождения его до самой смерти посвящена и наиболее полная биография Оскара Уайльда. Вышедшая на русском языке к столетию смерти знаменитого писателя, драматурга, арестанта и гомосексуалиста, книга Ричарда Эллмана дает массу материала о человеческих нравах.