Ученый империализм

Китаевед Владимир Малявин предлагает «распустить Россию»

Персона

Игорь Шевелев

В «Александр-хаусе» прошла презентация книги известного ученого-китаеведа Владимира Малявина «Империя ученых» (М.: Издательство «Европа», 2007, 384 стр.). Автор классических книг о Чжуан-цзы и Конфуции, В. Малявин выступил и с политическими прогнозами.

Серия «Империя», в которой вышла книга, да и само издательство, где она появилась, подразумевает достаточно политизированный взгляд на весьма, с виду, академическую проблему заката Ханьской империи. Дело в том, что сам этот закат определил облик китайской цивилизации на много веков вперед, сделав ее той «поднебесной», которую мы думаем, что знаем.

Политолог Глеб Павловский начал презентацию книги с чистосердечного признания. Новая книга Владимира Малявина - в значительной части переиздание его труда «Гибель древней империи», появившегося четверть века назад и ставшего библиографической редкостью. В то время, вспомнил Павловский, он, будучи в тюрьме, активно переписывался по ее поводу с двумя друзьями, один из которых только что из тюрьмы вышел, а другой был в ссылке. Академический труд воспринимался ими в качестве актуального политического памфлета на тему приближающейся гибели советской империи и возможности удержать ее с помощью некоего сословия ученых под смешным названием «ши». Видимо, что-то осталось актуальным в этом синологическим труде и по сей день, если та давняя мечта переиздать книгу осуществилась сегодня. Причем, в отличном книжном макете и достойным тиражом.

Что сказать о Владимире Малявине (род. в 1950 году), окончившем Институт восточных языков, издавшем десятки книг, пишущем о Лао-цзы и Эзре Паунде, переводящем сочинения даосов и Сведенборга, возглавляющем институт по изучению России на Тайване, где преподает китайцам русскую историю и культуру, а заодно просвещающем русскую публику по поводу китайского менеджмента. Разве лишь то, что, как всякий большой ученый, он полон парадоксов, что мистика в нем сочетается с политизированностью, а поражавшее студентов описание ничегонеделанья императоров, как идеального способа управления империей, с продуманной программой «самороспуска России» - для обнажения существенных связей, реально удерживающих ее в качестве большой империи.

На презентации книги «Империя ученых» автор предисловия к ней Олег Генисаретский вспомнил гегелевское определение философа как того, кто «берет на себя напряжения понятия», и перенес его на Малявина. Ибо тот берет на себя все напряжения современного глобализированного мира.

Потом Владимир Малявин ответил на вопросы корреспондента.

Российская газета / Сколько у вас вышло книг?

Владимир Малявин / Знаете, их количество уже несколько неприлично, за тридцать. Столько нельзя писать. Это на русском языке и для русского читателя, для которого я и пишу. Есть много работ на английском языке, но это по долгу службы.

РГ / Расскажите про вашу службу на Тайване?

Малявин / На Тайване я руковожу институтом по изучению России. Это крупнейший центр изучения России, где учится около пятидесяти магистратов, тех, кто пишет на самые разные темы магистерские диссертации. Я чувствую или надеюсь, что приношу России пользу таким образом.

РГ / Получается, что вы, синолог, изучаете Россию через китайскую призму?

Малявин / Видите ли, там главное требование это свободное владение китайским языком. В университете пошли по такому пути, - лучше пригласить человека, который хорошо говорит по-китайски и имеет теоретическую подоплеку историка-исследователя, чем того, кто по-китайски не говорит. Потому что тогда невозможен контакт. Наши историки России плохо владеют китайским языком. Я посчитал для себя неуместным отказываться от предложения, поскольку найти человека, который мог быть одновременно и специалистом по истории России, и китаистом, у нас практически невозможно.

РГ / Вы там один русский?

Малявин / Нет, есть коллеги из России, тоже, кстати, китаисты. Для местной публики важнее твое знание китайского языка и умение общаться со студентами, надо читать диссертации, руководить, писать отзывы. Не надо преувеличивать знания тайваньцев о России, они весьма скромные, но надо с чего-то начинать и что-то делать.

РГ / Ваш опыт китаиста расширился взглядом китайцев на Россию?

Малявин / Не сказал бы. Знание достигается уединенным исследованием и размышлением. Но оттачивается в общении, которое придает ему какие-то импульсы. Я полагаю, что понимаю студентов и могу им преподавать то, что им будет понятно. Откровенно говоря, понимание тайваньцами тех, кто приезжает из России и читает им лекции на английском языке, весьма затруднено. В силу очень многих обстоятельств.

РГ / Вы ощущаете между нами цивилизационную разницу?

Малявин / Разумеется, ощущаю. Я строю свои лекции по истории русской культуры, религии и общества с учетом того, что тайваньцы знают вообще о культуре. И всегда обращаюсь к примерам и аналогиям из китайской цивилизации. Поэтому, мне кажется, у нас больше взаимопонимания.

РГ / Вы занимались мистикой и религией Китая, не ощущаете недостатка этого в нынешней работе, вы ведь писали книги о Чжуан-цзы и Лао-цзы?

Малявин / Да, разумеется. Современные китайцы их не читали. И с суеверным ужасом отзываются на мои слова, что я перевожу Дао де цзин или Чжуан-цзы. «Как же это можно читать и переводить? И зачем? Это же трудно! Почему не выбрать что-то полегче?» В них это есть. Но это не значит, что они чужды этой культуре. Они бессознательно воспроизводят все ее архетипы в своей жизни. Может, им и не надо ничего читать. Они все это носят в себе. Я убежден, что при всей их модернизированности и огромном западном влиянии, они, на самом деле, «очень китайские». И где-то существует непроходимая грань между нашими культурами.

РГ / Вы еще возглавляете общество Сведенборга? Как это в вас совмещается с китаистикой?

Малявин / Дело в том, что учение Сведенборга очень соответствует тому, что я понял в культуре как таковой. Сведенборг был ученым, который пришел к христианской вере через свое собственное откровение. Одна из главных его тем - открытие строения вселенной, при котором царствие небесное соответствует нашим утонченнейшим восприятиям. Причем таким, которые даны нам еще до возникновения индивидуального сознания. Короче говоря, культура вырастает из неких непостижимо малых типовых форм, которые затем бессознательно преобразуются в то, что мы видим вокруг. В чем-то это похоже на учение Лейбница и поразило меня. Мне захотелось понять связь внутреннего измерения христианского опыта и опыта научного. Этим Сведенборг меня привлекает. Я перевел довольно много его работ, в том числе «Супружескую любовь», «Духовную жизнь», продолжаю работать над ними. Последняя моя работа, - перевод его учения о соответствиях человеческого тела макрокосму. И второй год у меня нет времени ее издать. Это традиционная тема даже и для китайцев.

РГ / Думаете, что Сведенборг актуален?

Малявин / Он значительно обогащает христианское учение, и, главное, позволяет нам понять смысл внутреннего делания в христианстве. Слабое место его в том, что ему нечего сказать о внешней обрядности. Сведенборгианское христианство не имеет историко-культурных форм, оно в этом смысле почти постмодернистское. Оно идет через внутренний опыт, через сознание. Но это не страшно. Я думаю, что христианство в том виде, в котором оно сегодня существует, нуждается в таком наполнении внутренним опытом.

РГ / Вы еще и пишете колонки в Русском журнале, где высказываетесь по актуальным проблемам, это вам зачем?

Малявин / Мне это нужно в качестве прикладного применения своих знаний. Я не публицист, и то, что я там пишу, вообще не публицистика. Но, может, это и хорошо. Талантливых публицистов и так много. Правда, авторам не всегда хватает образования. Недостаток знания часто подменяется эмоциональным напором. В своих заметках я пытаюсь четче обозначить то, что хочу сказать. Мне интересно совместить публицистическую открытость с источниками знания, которые у меня есть и которые, вообще-то говоря, не предполагают публичности. Возможно, знание вообще не предполагает публичности. В этом для меня главная трудность и интерес писания.

РГ / Какая будет ваша следующая книга?

Малявин / Я написал небольшую брошюрку о философии корпоративной стратегии - на опыте Китая и на опыте кризиса современного менеджмента на Западе. Естественно, это проблематика взаимодействия Запада и Востока. С попыткой предложить другое начало для управленческой теории как таковой. У меня есть эта линия. Издательство «Европа» два года назад выпустило мою книгу о китайском менеджменте – «Китай управляемый». Для меня это интересная тема, я ее тоже разрабатываю, насколько могу.

РГ / Расскажите о вышедшей вашей книге «Империя ученых»

Малявин / Это дополненное издание книги, изданной почти четверть века назад. По сути, это единственная моя историческая монография. Тогда я захотел проверить, что получится, если я прочту все китайские династические истории от начала до конца. Дело в том, что основная масса исторических сведений рассеяна по жизнеописаниям современников, чтобы собрать их надо очень много усилий. Китаисты понимают, что это значит, - прочитать все от корки до корки, - и не могли поверить, что такое возможно. Сейчас и я уже не могу в это поверить.

РГ / В начале 80-х ваша книга читалась злободневно, - о «мыслящем меньшинстве» в эпоху краха империи?

Малявин / Действительно, получилась наглядная иллюстрация того, как люди двигали историю. В позднейшие эпохи была реализована программа ученых «ши», живших во времена краха. Именно тогда сложилось то, что мы называем дальневосточной цивилизацией, - китайские институты перешли в Японию и Корею. Мне хотелось показать, как из безличного порядка истории прорастает личностная судьба. Сначала через судьбу «разумного сословия», зачем в лице отдельных его представителей.

РГ / Актуальность поведения «ученого сословия» во времена краха империи понятна, а что насчет самой империи?

Малявин / Да, не менее важной для нас сегодня является проблема империи. Россия, как многонациональное, большое государство, имеет имперскую матрицу в своей основе. Но сегодня на гребне волны – национальный сепаратизм, и мы, как бы стесняясь самих себя, не можем противопоставить положительный образ империи боевитому национальному сепаратизму. В империи ведь надо видеть еще и особую историческую силу. Она, как хорошо сказал наш философ Федор Гиренок, «воплощает избыточность бытия». Империя несет в себе некий транцендентный прорыв, который выше всего, что ограничено национальными или родоплеменными рамками. В этом, кстати, сила древневосточных империй, и, прежде всего, китайской. В ней есть надкультурный избыток, который, как ни странно, соответствует и наиболее глубоким пластам человеческого сознания. В империи есть мудрость проникновения в те глубины сознания, когда сопричастность людей друг к другу обнаруживается еще до того, как возникают историко-культурные формы их общения. В этом мне видится непреходящая сила и потенциал империи.

РГ / Это ваша жизнь в Азии подтолкнула вас на такие мысли?

Малявин / Это настроение пришло ко мне во время моих путешествий по Китаю. Могу привести в пример два места. Первое – это Дуньхуан, западные ворота Китая на краю большой пустыни. Через них в Китай пришло все, что могло прийти с Запада, - от буддизма до вина, женщин и христианства. Это район, где проживало огромное количество племен. Тут был трансформатор культурных напряжений, в котором ковалась межэтническая идентичность. В Дуньхуане видно наглядно, почему Китай это «небесная империя», вокруг чего закручена вся идеологии ученых «ши», - каким образом в этом «черном ящике» на входе одно, а на выходе получается иное. Каким образом десятки племен совершенно спокойно между собой общались, создавая странное метакультурное пространство, в котором не было ни конфронтации, ни сепаратистских настроений. Интересно, что при распаде Ханьской империи этот район стал самостоятельным княжеством. И, хотя оно было отрезано кочевниками от метрополии, его правители всегда подчеркивали свою лояльность китайской империи, никак при этом от нее не завися и ничего от нее не получая. Не случайно, что Лао-цзы написал свою книгу именно на западной погранзаставе. Он ушел из центра, где империя давит на человека, и, дойдя до границы, написал, по преданию, свой знаменитый Дао дэ цзин, после чего растворился в небесной дымке этой культурной кузницы метаэтнической идентичности.

РГ / А второй пример?

Малявин / Другая сторона имперской медали, - восточный Тибет, место, где тибетцы и китайцы глубоко влияли друг на друга. Именно восточный Тибет в высшей степени китаизирован. При этом он и наиболее антикитайский. Почему так получилось, что богатейшая культура этого района выросла на взаимном отталкивании китайцев и тибетцев при их же притяжении. Это то, что напоминает отношения России с ближайшими соседями в стиле базарной риторики «сам дурак».

РГ / Какой может быть выход из нашей ситуации?

Малявин / Мы должны понять роль и положение России в современном мире. Думаю, что мы не можем просто отказаться от имперского наследия усилием воли. Россия изначально государство, которое было, есть и будет влиятельной геополитической силой. Думаю, что, если бы мы, как советуют современные социологи, занялись «раскурочиванием» всех социальных институтов, мы бы пришли не к хаосу и к бесчеловечности, а к обнажению странной правды, - мы более всего связаны друг с другом в момент, когда нас ничего не связывает. Именно Россия подталкивает нас к такому наблюдению. Я все чаще думаю, а, может, вообще «распустить Россию на все четыре стороны»? Настолько все здесь хаотично, сделано «на живую нитку», настолько все институты текучи и постоянно сносятся подводным историческим течением. Я уже даже не боюсь этой мысли. У Жана-Люка Нанси, современного французского мыслителя, есть книга «Общество, которое перестало работать». Крах институтов общества, как ни странно, обнажает связь, которая не менее сильна, чем сила, с которой ее пытаются навязать. Между прочим, это именно то Дао, на котором стояла китайская империя. Это то, что спасало ее в постоянных гибелях, которые с ней случались с большой регулярностью, оставляя в то же время тем, что она есть.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений