1455. Рецензии на Леви-Строса и Набокова (МН, 2007, №21)

Игорь Шевелев

Как сидеть за столом

От дикаря до шестидесятника

Обложка Леви-Строса

Клод Леви-Строс "Мифологики: происхождение застольных обычаев". М. Флюид, 2007, 464 стр.

Поразительно все. И то, что великий французский ученый, этнограф, философ, культуролог, структуралист Клод Леви-Строс (род. в 1908 году), готовящийся в следующем году отметить свое столетие, до сих пор жив и здоров. И то, что нынче так тихо и практически незаметно, словно просроченный, выходит его знаменитый четырехтомник "Мифологик". Рецензируемая книга - третья в ряду с "Сырым и приготовленным", "От меда к пеплу", - а вслед за ней скоро выйдет "Человек голый".

Да, это та самая классическая структурная типология мифа, продемонстрированная на примере легенд и преданий индейцев Северной и Южной Америки, что оказала ошеломляющее влияние на всю мировую культуру, появившись в печати почти сорок лет назад, в 1968 году. А нынче моя юная знакомая, читающая, кстати, хорошие книги, да еще по-французски, увидев на выставке фотографию Леви-Строса, обрадовалась: "Это тот, что - джинсы?"

Так вот, читая сегодня "Происхождение застольных обычаев", можно попытаться войти в ту застойную воду 70-х и понять, чего же мы тогда искали, покупая толстые книги серии "Мифы и сказки народов мира", вникая в дебри языковых и брачных структур? Что за прекрасную и странную сублимацию мы тогда так светло и чисто претерпевали?

Это была замкнутая и самодостаточная структура, наподобие музыкальной симфонии, с которой обычно сравнивают основной труд К. Леви-Строса. На партитуре индейских легенд, обозначенных одними цифрами, исполнялся диковинный литературный труд, схожий с какой-нибудь "Игрой в классики" Хулио Кортасара или изощренными, замкнутыми на самих себе новеллами Хорхе Борхеса. Читая "Мифологики", испытываешь восторг от самой структуры текста, в котором зашифрованы легенды, кулинарные рецепты, брачные обычаи, секс, литература, насекомые, охота, мораль, анатомия, звездное небо. Это какой-то захватывающий брачный танец культуры тех лет, будущая компьютерная пляска святого Вита с ее "далековатыми сближениями". Восторг энциклопедических крестиков-ноликов всего со всем. Что-то вроде шахмат с прогрессирующим человечеством, когда, казалось, еще немного, и победа будет за нами. Что вы хотите, 68-й год, если кто-то еще помнит, что это такое...

Игорь Шевелев

Обложка Набокова

Набоков и чудаки

Пнин пнем

Читать классику столь же полезно для душевного здоровья, сколь делать зарядку – для физического. К счастью, классиков издают до сих пор. Включая последнего из них – Владимира Набокова. В питерском издательстве «Азбука» к 50-летию со дня первого издания весной 1957 года вышел роман Набокова «Пнин». Это четвертый английский роман знаменитого писателя. По этой причине существует несколько русских его переводом. Например, к 100-летию со дня рождения Владимира Владимировича в пятитомнике американского периода его творчества был издан перевод Сергея Ильина. На заре перестройки печатали и перевод Бориса Носика. Но был и более ранний, осуществленный в начале 1980-х годов Геннадием Барабтарло при участии вдовы писателя Веры Набоковой. Именно он – в новой, существенно отличающейся от прежней редакции, - и вышел сейчас в свет, как раз к 25-летию своего создания. Переводчик исправил все опечатки, нелепости и огрехи прежних изданий, заявив при этом, что никогда не заглядывал ни в какие переводы Набокова с английского языка, кроме двух страниц «Ады», выданных ему для оценки. В итоге, перевод получился отменно старомодный, как джентльмен, которому посвящено само набоковское сочинение.

Герой романа, чудаковатый русский эмигрант Тимофей Павлович Пнин преподает в американском университете свой родной язык, не особо ладя при этом с языком туземцев. Что делает его в этом университетском городке довольно курьезной достопримечательностью и благодарным объектом шуток его коллег. Потом, как водится, открывается его гораздо более сложная, грустная и очаровательная натура, слепившая ему довольно драматическую жизнь.

Когда «Пнин» только начал свое путешествие по читательской России, - сперва на застойном закате под тамиздатской обложкой «Ardis’а», а потом и в первые перестроечные годы, внимание в первую очередь было приковано к самой волшебной прозе Набокова, хотя бы и в переводе, переполненном массой каламбуров и игрой слов на трех-четырех языках. О буднях русского профессорства в Америке, о котором мы столько знаем сегодня, тогда мы и понятия не имели. Тем более, о целом пласте «университетской прозы», от которой отталкивался, имея ее в виду и высмеивая ее штампы, сам писатель. Тот же Барабтарло в конце 80-х уже опубликовал обстоятельный путеводитель по «Пнину».

Теперь, читая роман, больше всего забавляешься романной игрой между персонажем и его автором, неким Владимиром Владимировичем, который даже был любовником будущей жены Пнина. Странным образом, мы видим самого Набокова печальными и внимательными глазами его персонажа. Ну, и как забыть белочку, появляющуюся, как только герой начинает искать смысл жизни или вспоминать прошлое, поскольку бессознательно («привет венской делегации!») ассоциируется с давней любовью Мирой Белочкиной, убитой немцами.

К книге приложено многостраничное эссе переводчика «Разрешенный диссонанс», в котором тот для прояснения отношений Пнина и Набокова привлекает Льюиса Кэрролла с о. Павлом Флоренским.