1498. Рецензии на Гуэрру, Акционизм, Боевского (МН, 2007, №44)

Игорь Шевелев

Монтаж ассоциаций

Тонино рассказывает

обложка Гуэрры

Тонино Гуэрра "Семь тетрадей жизни". М.: ЗебраЕ, 2007, 382 стр.

Иногда говорят, что Тонино Гуэрра - это поэзия в чистом виде. Поэзия - все, что он делает, пишет, говорит. Поэзия - его способ жизни, заметил Андрей Тарковский. Вспомним, что Гуэрра еще и великое итальянское кино второй половины ХХ века. Он - это фильмы Феллини, Антониони, Франческо Рози, братьев Тавиани, Ангелопулоса, Тарковского. "Амаркорд", "И корабль плывет", "Брак по-итальянски", "Приключение", "Блоу ап", "Красная пустыня", "Ностальгия", "Репетиция оркестра" - сценарии к более чем сотне фильмов. И каких фильмов!

И этот человек - среди нас, в Москве. Он подписывает книгу, рисуя портрет того, кому подписывает. И книга его существует сразу на русском, поскольку переведена, а, точнее, высказана, выдохнута с его голоса - его женой Лорой Гуэрра. И видишь, что даже проза эта соткана из метафор и ассоциаций, сходных с пыльцой крыльев бабочки, позволяющей ей летать.

Здесь рассказы, ставшие фильмами, и удивительные истории размером в абзац. Например, о старике из заброшенного, засыпанного песком города, в носу у которого жила муха. Удивленному торговцу, которого туда занесло, он сказал, что не приручал муху, она влетела к нему в нос, когда умерла его жена, и он решил, что это и есть жена. Торговец собрался уезжать и обнаружил, что муха залезла в нос к нему. Старик стал угрожать, чтобы тот вернул жену. Торговец высморкался, муха упала на платок мертвая. Старик ее похоронил в углу двора.

Как писал Милан Кундера, метафора опасна; даже из единственной метафоры может родиться любовь. Она и рождается из притч Гуэрры. Про много любившую женщину, которая состарилась и влюбилась в фасад церкви в Ассизах, переехала туда, трогала камни, и "это была любовь спокойная, без измен, которая продолжалась до самой смерти". О человеке, который перекрасил стены своей комнаты под цвет пижамы, чтобы оставаться незамеченным. О мужчине, впавшем в печаль, когда ему впервые уступили место в трамвае. Потом он получит по почте фотографию обнаженной пожилой женщины, своей давней, самой большой любви, и догадался, что, узнав о его грусти, она не постеснялась показать ему тело, "чтобы он понял, что не стоит огорчаться, и что чувства сильнее плоти".

Нет, дело не в метафорах, соединении времен, образов, - а в душевном нерве, что задевает мудрец, сам живя им. "Мой дом стоит так высоко, что слышен кашель Бога". Или вот: "Одному человеку сказали однажды, что он дерево. Испугавшись, побежал посмотреть на себя в зеркало и увидел, что он жаба". Называется - "Троица". Есть даже стихотворение, которое перевел на китайский Мао Цзе-дуном. Трогательно, тиран, пишущий стихи. Сюжет для Гуэрры.

Акционизм, хоть слово дико...

Стоит прислушаться к пророчествам художников

Бугаев Африка вылезает из колхозницы рядом Сергей Ануфриев июль 1990 года

Андрей Ковалев «Акционизм 1990-2000» М.: Книги WAM? 2007
Когда-то Фридрих Ницше писал: "Искусство нужно, чтобы мы не погибали от истины". Философ имел в виду тоталитарность истины, которую используют для битья приватного человека по мозгам: "Шаг вправо, шаг влево, прыжок на месте - побег". Тогда искусству отводится роль глотка свободы, инакомыслия, красной тряпки для овчарок официоза. А вовсе не привычного напевчика после обеда, "похожего" пейзажика, стишка из "Родной речи".

Роскошный альбом, посвященный художественным акциям 1990-2000 годов, вышел более чем кстати. Дорогой, тяжелый, с серебристо-зеркальным обрезом - такое издание само по себе акция. Арт-критик, историк искусства и коллега, автор "Московских новостей" Андрей Ковалев проделал огромную работу, переворошив архивы, чтобы восстановить самую текучую из художественных практик - перформансы. Все эти лающие псом кулики, сидящие на памятниках Маяковского осмоловские, онанирующие на вышке бассейна "Москва" бренеры, сподобившись гневной реакции народа и власти, оказались зафиксированы для будущего музея, а не для милицейского протокола.

Когда общественно-политическая жизнь стала сплошной провокацией - недаром актуальный галерист Марат Гельман оказался в политтехнологах, - художнику хотят отвести клетку разумного, вечного, доброго. Но художник, переврав общую ложь и сделав ее очевидной, становится зеркалом, в которое "неча плевать". Можно выбирать между лающим Куликом в специально отведенной галерее и андроидом в телевизоре. Бредовые акции современных художников вдруг получают разгадку по прошествии времени. Июлем 1990 года датируется акция "Рождение агента" Сергея Ануфриева и Сергея Бугаева (Африки), во время которой художники вылезли из вагины колхозницы мухинского монумента на ВДНХ. Кто знал, что в это же время германо-российскую границу переходит подполковник КГБ В. Путин с заданием внедриться в команду А. Собчака и из сына народа превратиться в его отца? Внимательно присмотритесь к тому, что делают художники!..

Итоги, которые подвел Андрей Ковалев, вдруг оказались ложным финалом и прелюдией к новому действу. Политическая реальность вновь подогревает интерес к художественному эпатажу.

Игорь Шевелев

Палестинские мореходы

Обложка моряка Боевского

Владимир Хазан «Одиссея капитана Боевского». М.: Дом еврейской книги, 2007, 424 стр.

Можно понять людей, которые художественной литературе предпочитают мемуары и документальные повествования. Именно в них можно прочитать такое, до чего писательские фантазии не допетрят.

Жизнь русского моряка Глеба Боклевского, - он же Арье Боевский, - ставшего родоначальником морского флота и рыболовной промышленности будущего государства Израиль, тому примером. Внук известного художника XIX века Петра Боклевского, по чьим классическим рисункам к «Мертвым душам» мы до сих пор воспринимаем гоголевских героев, гардемарин Глеб Боклевский (1891-1942) оказался в 1920 году в Палестине в результате гражданской войны. Тут и начинаются невероятные истории.

Когда-то известный монархист и черносотенец Василий Шульгин возмущался, почему это евреи, называя себя русскими, остаются при этом евреями, а вот обратного не наблюдается, - чтобы русские называли себя евреями, оставаясь при этом русскими. Глеб Боклевский – яркий пример последнего.

Дневник молодого начитанного человека, его собственные стихи и проза позднейших лет, публикуемые впервые из архива. Широкий контекст, в который входит жизнь героя книги, - эмиграция 1920 года из России. Описания этого трагического опыта эмиграции «новых евреев в европейской пустыне» известны.

Боклевский / Боевский выбрал не Париж, не Прагу, не Белград – Палестину. «Весь-то и край – с захудалый уезд / Севернорусской губернии, / А что ни шаг – либо бог, либо бес, / А уж пророк, так наверное!» Среди последних оказался и он сам, - недаром в Палестине у него была кличка «пророк Иона». Свою водобоязнь евреи преодолевали в «мореходке» в Чивитавеккии под Римом на тренировочном паруснике «Сара Яковлевна», названном в честь жены пушного фабриканта, пожертвовавшего на него деньги.

Книга полна совершенно чудесных подробностей, - шутка ли, в ХХ веке буквально с нуля возникает государство, прекрасная мечта входит в клинч с суровой реальностью, сотни романтических биографий, и среди них такие неожиданные фигуры, как моряк и писатель Глеб Боклевский.