Игорь Шевелев

Кризис авантюристки

Двадцать седьмая большая глава «Года одиночества»

I.

Макияж - это придумывание себя другой. Такой, какой хочешь быть. Какой станешь, вызывая восхищение мужчин. Чем отвратительнее ты внутри, чем больше в мойке грязной посуды, а нестиранного белья в шкафу, чем несвязней мысли, тем ослепительнее будет твоя внешность, тем более захватывающим будет путешествие вон из себя.

Тут свои хитрости. Прежде она пользовалась любовными заговорами и приворотами, но пришлось отказаться, потому что этим нарушаются какие- то тонкие вещи и материи. Не надо рисковать. А вот смешать французские духи с интимными выделениями и помазать запястья и между грудок - почему нет. Мужчины должны сходить с ума, не понимая причин.

Когда ты властительница мира, когда делаешь с ними, что хочешь, это уже не совсем ты. Видишь в зеркале женщину, накладывающую косметику, и не знаешь, чего от нее ждать. Это омут тебя новой. Путешествие в женщину, открывать которую слаще, чем мужчин, которых она откроет и завоюет себе на потребу.

Кайф - тратить деньги и быть, где еще не была. Гладить собой мир между ушами, чтобы он мурлыкал и лежал у твоих ног. Поэтому в ванной лежит другая женщина. И макияж проявляет именно ее черты. И тонкое французское белье ты отдаешь ей, а не себе. И красивые вещи, которыми она будет от всех отличаться. И походка. Запах. Прямая спина. Не быть собой - целое искусство, разветвленное как пространство, куда ты явишься. Главное, не перепутать, кому какое лицо даровать.

Светская жизнь - трамплин. Все эти приемы в посольствах, вернисажи, премьеры, вручение премий, элитные концерты. Вся эта кружащаяся вокруг тебя толпа, внимание мужчин, подобные тебе искательницы приключений, которых видишь сразу по их устремленности в будущее. Достойных всегда мало. Тех, кто готов оставить себя прежнего ради неизвестного.

С одним дипломатом она прямо с приема уехала по месту его службы в Страсбург. Он жаловался о тяжести своей жизни и разжалобил ее. Дипломаты обложены со всех сторон - семья, служба, родственники, налоги, счета, нотариусы, кредиты, жалованье. Привязан со всех сторон и должен иметь дьявольские нервы. Это он рассказывал ей в гостиничном номере между любовью. Она уехала в чем была, не забрав даже чемодан из дома. Без денег на обратную дорогу, что безумно его поразило. "Вы, русские, другие люди", - говорил он то ли в ужасе, то ли в восхищенье. "Да, нам не больно умирать", - отвечала она цитатой не помня откуда. На улице она уже видела своих соотечественниц, стоявших у гостиницы. Это могло навеивать ненужные ассоциации. Поэтому она спросила, какие он видит варианты. Шпионаж, торговлю оружием и наркотиками отвергла сразу. Он жутко испугался. Лощеный и кожа гладкая, и пахнет хорошо, и предупредителен как дрессированная скотина, а на самом деле всего боится и принимает ее за черт-те кого.

"У меня есть знакомые на телевидении, в газетах, - терпеливо намекала она. - Есть возможность установления глобальных контактов". - "Русская мафия?" - Он, кажется, так перенапрягся, что начал шутить. "Русских там, сколько и зулусов. Ты забыл, что я знаю семь языков? - Она не врала. Та, другая, могла знать и двадцать языков. - Ладно, ты обещал мне купить дорожный костюм. Встретимся после твоих переговоров с шефом". Напоследок он захотел еще сладенького, и она не возражала. Он, действительно, был хороший, и пользы от него могло быть больше, чем казалось на первый взгляд.

27.1. Она не просто была уверена, что от умных людей исходит особый дух, она  его чувствовала. Она могла даже сказать о запахе некоторых книг. Особенно тех, кто давал ей читать бывший ее муж, а совсем недавно тот бельгийский дипломат, чья любовная связь с ней так прекрасно и жутко закончилась: они поехали по южной Франции, и в какой-то гостинице он чуть не умер во время любви. Врачи диагностировали обширный инфаркт, отвезли его в госпиталь, а уже оттуда его забрала жена с дочерью. Ну, неважно. Он давал совершенно неизвестных ей авторов, она хорошо читала на языке. Как-то она рассказала ему о своих ощущениях во время чтения, и он специально и подробно ее расспрашивал обо всех деталях ее острого умственного обоняния писателей. Именно самих писателей, а не того, о чем они писали. Он восхищался ее необычным даром, хотя о снах было бы легче рассказывать, чем об этом.

Обоняние это одна тайна. Другая – осязание, щупанье. Тот же дипломат, лысый толстый сморчок, как называла его видевшая в Москве ее подруга, - был на ощупь совершенно божественным. Когда пятидесятилетний дядька рассказывает, как дорогая мамочка купала его все детство в ванной, наполненной грудным молоком, это могло вызвать и отвращение. Но только не в ней. Она была благодарна этой замечательной женщине, ныне давно старушке, к которой он так ее и не повез знакомиться, потому что вся семья была против, называя ее, как она это точно знала с его слов - русской авантюристкой. Ей плевать, конечно, но все равно неприятно. Даже то, что она говорила по-французски лучше их всех, вызывало в них удивление, как некое чудо, загадка природы. Еще бы: русская, значит, недавно только слезла с дерева, а потом устроила сталинские репрессии. Жлобы…

Но, главное, что все это было снаружи, а она твердо держалась в жизни собственных ощущений, ища подтверждения им в отдельных людях и книгах. Она, например, не понимала, как можно скучать или даже страдать, когда ты во всех сторон окружена множеством чудесных вещей. Тебе тоскливо? Так иди в ближайший магазин. Это раньше надо было ехать за границу, она и французский учила с детства как верное средство вырваться на свободу. Но теперь кругом всего полно. От ощущения качественных кожаных изделий у нее само собой улучшалось настроение. И потом еще было такое прекрасное изобретение, как деньги. Ты можешь купить все, что тебе хочется. Заполнить любую сосущую тебя тоску. Мять вещь в руках, выбирать лучшую, а потом нести запакованной к себе в дом, чтобы там уже насладиться вполне. Это только муж мог говорить, что она пустышка, которой нужно чем-то себя наполнить.

27.2. Он не понимал женской природы, а она была слишком горда, чтобы объяснять ему элементарные вещи. Ну, например, то, что дамы вхожи в мужчину тем местом, что не только им, дамам, принадлежит. А потому, особенно чувствительны к грубым словам и отношению. Мужики, что не понимают, что они сливают в саму родовую суть человечества? Нет, не понимают. А, стало быть, им до лампочки, что женщина может и должна быть разной. Потому что  она одна – это все, любые (главное, чтобы с ударением и на первом, и на втором слоге). Вот эту любость она в себе специально и развивала. Ей везло на пишущих мужчин. Муж ее считал себя писателем. Французы те вообще поголовно Монтени, хоть и на свой лад, нам не понятный. А вот о себе она думала, что могла бы писать, только если бы вместила в себя всех авторов. Вот именно, обрадовалась собственной мысли: ей интересно не книжки выдумывать, а тех, кто их пишет, авторов. Неужели такое никому еще в голову не приходило?

Ну да, она с детства воображала себя разными людьми, как, наверное, и любая девочка, рисующая в тетрадках. Наряжалась, когда никого не было в доме, ходила перед зеркалом, стараясь как бы угадать, кто это там перед ней? Только она не бросила это занятие и потом, когда выросла. Наоборот, каждое новое платье давало пищу ее фантазии: кто та женщина, которая его надевает и ходит в толпе гостей, привлекая к себе внимание тайного принца, шпиона, дипломата, писателя, абсолютного духа? Ей как будто доставляло особое удовольствие – не быть собой. То же было и с той красоткой, которую раздевали и натягивали (как они сами любили это называть) различные мужчины. Тогда она пыталась разглядеть их глазами ту, что лежит под ними и даже каким-то образом самой овладеть ею, любимой. В момент самозабвения страстью это оказывалось даже возможным, но потом – кто и что? – у нее в бедной головушке перепутывалось, рассудка не хватало. Оставалось зрение, обоняние, оставалось незаметно трогать себя руками, узнавая ближе еще и эту, незнакомую до сей поры госпожу. Нет, что-то главное она так и не могла уловить. Обязательно надо было быть писательницей или модельершей, надо было быть профессионалом отделения от себя той, другой.

Ни один ее знакомый мужчина так и не смог понять, что она – другая. Не та, которая.

Проснувшись, она выглядывала в окно: солнце, осень, деревья уже наполовину просвечивают сквозь желтизну, тропинки завалило листьями. Надо было ту другую отправлять на прогулку с любимым ею человеком, надо было о той другой писать стихи. После прогулки она сядет в машину и поедет в город, в Отель-Мариотт.

27.3. Иногда она думала, что просто боится выйти из дома. Выходили всегда – те, другие. И не просто выходили, а являли себя – царствовать. Когда придумывала такое, было легче. Только нужно было хорошо себя выдумывать, с блеском.

На самом деле она, наверное, стеснялась себя. А вот той, другой, могла и гордиться, и даже чуть прихвастывать, когда мужчины не отводили глаз и наверняка раздевали ее взглядами, а там, поверьте уж, было чего раздевать и рассматривать.

Ей казалось нелепым и даже гнусным, выдумывать убогих, сумасшедших, с остановившимся взглядом, которой, будь на то ее воля, она бы и сама иногда была. Таких тусклых, с вынутым стержнем было пруд пруди, довольно войти после работы в вагон метро. Приходилось самой выдумывать внутренние развлечения, завлекать себя радостями, красивыми людьми и вещами. Да если не хватает живых, вполне можно привлечь и тех, кто умер. Неужто все они жили понапрасну?

И умирать, на самом деле, было не страшно, потому что все эти дамы и без нее останутся жить, не в этом времени, так в другом, красивые, умные, интересующиеся замечательным. Живопись, музыка, светские салоны с разговорами, великие философы, полководцы, исторические деятели и всюду они – шпионки, потому что вокруг света лежит сплошной мрак, и время от времени всех нас захлестывает.

Уже поздно, ночь. Она оглядывает свою квартирку. Ничего, уютно. Особенно эта белая медвежья шкура на полу, давняя ее мечта. Чтобы в доме было тепло, натоплено, и предаваться на этой шкуре любви с дружком и подружкой, непонятно даже, с кем лучше. Все хорошо. Она одна. Тишина такая, и такой за окном мороз, что даже время потрескивает. Впрочем, она может быть еще во множестве других мест. Других домов, дворцов, квартир. Лишь бы не так тошно было, не так одиноко. Перед сном ей почему-то всегда тошно – как перед смертью. Это, говорят, старики не любят ложиться спать: прерывается жизнь, которой они никак не могут надышаться. А вот ей все равно. Жизнь не удалась, и надо подохнуть. Так лучше засыпаешь. Две подушки, мягкое одеяло, а сверху она еще плед положит и откроет форточку. Постель пахнет своим запахом. Туда она спрячется. Ничего не удалось, потому что и удаваться нечему. Только из форточки сразу холод и ровный гул улицы как из компьютера. Чужая жизнь.

Подруга рассказывала, как загадывает в кровати, придет к ней сегодня муж или не придет (они спят в разных комнатах). И в любом случае у нее портится настроение. И уже привыкла только лучше от этого засыпать. Так и она. Хоть, к счастью, без мужика.

27.4. Как обычно, она предложила ему потратиться на нее, внимательно при этом за ним наблюдая, за его реакциями. Тест на вынимание мужчиной кошелька, кредитной карты или чековой книжки сродни постели: тут трудно скрыться, нутро лезет наружу. И даже когда, казалось бы, щедро потратится, тоже держи ухо востро. Мужики придумали себе пост-коитусную скорбь, но коль паче для них - пост-денежная.

Он уплатил за ресторан. Если представить всю эту оттепельную грязь снаружи, толпы серого народа, то здесь по малолюдству было даже и неплохо. К тому же ресторан всегда успокаивал ее самим своим неторопливым ритмом, невольным интересом к разговору. Она вдруг завела с ним разговор о французских либертинах и энциклопедистах. У одного ее близкого знакомого была редкая по полноте эротико-порнографическая библиотека, так что она знает. Нет, она не может назвать ни его имени, ни тем более адреса, - он жутко боится и властей, и бандитов. Да, сейчас он коллекционирует соответствующие сайты, фотографии, видео. Ну это сейчас, конечно, не редкость – всех видов, размеров, волосяных покровов. Довольно скоро начинаешь понимать, что они все одинаковы, - это даже трогательно. Но она о другом. Хотя, в общем-то, нет: каким-то образом это все связано с энциклопедизмом. Тут некий корешок, как это ей только что в голову пришло? Корешок жизни, потянешь за который, всю энциклопедию и вытянешь.

Потом он взял машину, свою специально оставил, чтобы не ограничивать себя в спиртном, но, надо признать, пил много, а владел собой полностью. Ну, мужчина и не должен иначе. Она, впрочем, отказалась ехать к нему домой. Ей хотелось либертинов, чего-нибудь экстраординарного. Наверное, она тоже немного перебрала, но это даже давало некое внутреннее веселье. То есть все нормально. Нет, он ничем не мог ей помочь. Наоборот, он этого не любит. Ну что же, очень жаль, она может ему сказать только это. Если честно, то он даже в баню не любит ходить. Когда был маленьким, папа водил с собой в баню. Он чувствовал себя очень скованно. Тем более, что папа был милиционером, ну и соответственного образа мыслей и действий. Ага, значит, он интеллигент в первом поколении? Да вряд ли и в первом. Это его дети, возможно, будут в первом, если вообще будут. То есть если родятся, он это имел в виду.

Ее шубка была расстегнута, полы разошлись, длинная нога в блестящем черном чулке была видна высоко, а ей хотелось, чтобы еще выше. Она как бы ненароком приподняла юбку, чтобы он увидел ее голую ногу между чулком и трусиками. Когда мужик рассказывает о детстве и папе-милиционере, она тут же сдается.

27.5. В салоне фант стоил пять стихов, которые никто из присутствующих не мог закончить, и с этим фантом ты мог выбрать любого партнера или партнершу для близости. Свои собственные дозволялось читать только в нагом виде. При этом, ежели у выборщика или выбранного имелся недостаток в фигуре, всеми признанный и отмеченный, дозволялось желающему взять себе в помощь еще одно лицо или, если быть точнее, еще одного члена их собрания. Совокупление же призывалось производить с юмором и хоть в охотку, но без излишних страстей, чтобы не обижать присутствующих, ежели кто из них был бы влюблен в употребляемого участника.

Она очень даже ценила получаемое здесь знакомство. Как-то на приеме в американском Конгрессе она встретила одного из них и обрадовалась как родному. Он и был родной. Иногда она думала, что если к кому и обращаться в трудную минуту, так это к ним, из их компании. Даже просто зная, что они есть, было не так одиноко жить на свете.

Подступающая с годами умеренность в пище должна сопровождаться неумеренностью умственных и любовных занятий, иначе превратишься в хавронью. Надо чем-то себя занять. В каких-то гостиницах Манхеттена, Вильнюса, Кельна, в Букингемском дворце, в который черт знает как попала, она чувствовала гнетущую пустоту. Расслабишься и – подохнешь. Перестанешь придумывать иную жизнь, и распадешься на части. Она помнила, как часто и тяжело болела в детстве, пока не нашла себе занятия. Дело не в том, чтобы придумать себя другой и - другими, а, чтобы ими всеми стать. Не миновать было и положенных мыслей о шпионстве. Она прочитала все книги про Мата Хари, всякий раз разочаровываясь, но не оставляя надежд. Пока однажды умный человек не объяснил ей, что это обычный советский комплекс – ощущать себя в постоянной опасности и враждебном окружении. Свое шпионство мы носим в себе, возводя его чуть ли не в пользу Господа Бога, раз уж на земле все - такие сволочи. Прочее даже смешно. Она так и усвоила, ничего не пытаясь объяснять посольским товарищам, которые с разной периодичностью делали к ней свои заходы. Она не роптала, у каждого своя служба, своя способы делать жизнь небессмысленной.

Ей нравилось ездить зимой из более теплых стран в более холодные, чтобы увидеть снег как бы в первый раз, в новизну, как это бывало каждую осень в Москве, начиная с детства, с юности, когда перед ноябрьскими входишь в пьянящий электричеством троллейбус двадцатого маршрута, шедший мимо университета на Моховой по всей улице Горького к их дому у гостиницы «Советской». Даже названий таких теперь не существовало.

27.6. Она уже давно поняла, что ее, как и всех женщин, спасает легкомыслие. Есть времена, устремленные в будущее, как при строительстве коммунизма, и тогда женщины мрут как мухи, легко, неожиданно и молодыми. А есть времена, ведущие только внутрь, в никуда, во все большую рассогласованность с серой реальностью, которую надо воспринимать сквозь пальцы, как пустяк и неловкость, и вот тогда-то женщины переживут всех. Потому что все не настоящее, для вида, чтобы начальство деньги платило, и думало, что все идет нормально, контора пишет, газеты выходят, нефть и газ текут, оладьи жарятся, живот растет, - как говорили на любой работе, куда она устраивалась с сердечным волнением и на сей раз навсегда, а уходила в момент, когда уже совсем невтерпеж от этой мульки. Особенно зимой, когда весь день этот казенный свет на казенной мебели, и запах пустоты, и любить никого невозможно, потому что это – роман по службе. Мрак.

Зато улица после того, как навсегда уйдешь из этого дома и даже трудовую книжку забирать не станешь, - все равно пришлют по почте, никуда не денутся, - так вот эту улицу, машины, разбрасывающие грязь, витрины магазинов, в один обязательно зайдешь и кофе там выпьешь дорогой, на все деньги, - так вот эту улицу запомнишь навсегда. Перед смертью, говорят глупые люди, перед тобой вся жизнь в мгновение ока проходит перед глазами, а у нее смерть простояла все время перед глазами, когда она ждала избавления от всего этого ужаса. Когда больно и никому не расскажешь, потому что все так живут, потому что это нормально, потому что другого не будет, не бывает.

И тогда можно было поворачиваться к ним всем спиной и начинать жить как хочешь, потому что все равно умрешь, а если пока жива, то ничего не страшно. Ей даже ночью уже снилось, что она куда-то уходит, и она даже знала куда, и засыпала успокоенной. В конторе был один молодой человек, с которым она пила в перерыве чай и разговаривала. Однажды она пришла на работу и узнала, что его уволили. Всех, кто ей нравился, с кем можно было говорить, увольняли, она уже к этому привыкла. В своем столе она нашла распечатку его рукописи, о которой они несколько раз говорили, и он обещал ей показать. Когда она прочитала ее в перерыве вместо обычного своего чая, она даже обмерла и у нее заболело сердце, настолько это все было о ней. То есть не она, не ее жизнь – мама, папа и как один раз не выдержала и описалась в лифте, - а она, изнутри. Она подставляла свою жизнь под эти слова ни о чем. Странно, что он все так узнал и почувствовал. Она даже обрадовалась, что у нее нет его телефона, и, значит, можно ему не звонить. То есть у всех есть цветочек или кошечка, а у нее будет он.

27 января. Воскресенье.

Солнце в Водолее. Восход 8.33. Заход 16.52. Долгота дня 8.19.

Управитель Солнце.

Луна в Раке. П фаза. Заход 7.46. Восход 14.36.

Победа над страхами. Открываются двери будущего, благоприятен выход на новый уровень и новые просторы. Избегать засушливые и бесплодные места, защищаться от сглаза и порчи. Не стричь ногти и волосы.

Камень: джеспилит.

Одежда: красная, сиреневая, белая. Избегать блеклых тонов.

Именины: Адам, Нина.

Меньше есть, не есть животной пищи. Лучшая еда – хлеб, пресные лепешки, соленый творог, соленый сыр.

Адам это его второе, тайное имя. Первое можно прочесть в паспорте и где угодно. Второе – только в его сердце.

Сегодня это сердце болит. Он виноват перед всеми. Перед женой, перед детьми, перед внучкой, перед родителями, сестрой и братом. Он никому не уделяет должного внимания. От него ждут внимания, общения, так необходимого детям, которые его переживут, а он уходит в свою скорлупу и сидит там безвылазно. Все его многочисленные дела – это только повод не отдавать себя никому, не делать важнейшего. Все свои дела он придумал сам именно для этого: спрятаться.

Его гложет вина. Он – воин. Воин ислама или Сиона. Воин против ислама и против Сиона. Воин Бога и воин против Бога. С утра, восстав от временной смерти, именуемой сном, он размышляет, с кем и против кого он сегодня ведет свою войну. Он – сумасшедший, говорит жена. Это правда.

Чтобы не быть дома, он едет в Пешавар на границе Пакистана с Афганистаном. Русский человек воспринимает Восток как усугубленное национальное бедствие. Нищета, с которой не связан родственными узами, вдвойне отталкивающа. Поэтому вскоре ты покупаешь халат, чувяки, вспоминаешь, чему учился в институте восточных языков и начинаешь собирать деньги на жену, потому что это единственное, что держит мужчине хребет в его битве Аллаха.

Состояние паники, в котором пребываешь постоянно, благодаря спокойному и солидному внешнему виду и хорошему костюму, отчего-то всегда помогает выбрать правильный путь в безнадежной ситуации. Как Адам, первый человек, он разводил ментальных паучков, из которых хотел постепенно создать человечество, выпустив на волю, и наблюдая за их размножением. Они-то и должны были кормить голодного Бога, а что делать?

Благодаря одному из таких паучков, он создал по всему миру сеть философских школ, ученики которых объявили себя врагами традиционных религий и предтечами нового пророка и мессии иного типа.

Нужны были деньги. Он вложил все свои деньги, продал квартиру брата, создал фонд, стал платить тем немногим умным людям, которых знал, те позвали других, своих знакомых. Первый набор был почти случаен. Он так и понял сразу, что надо брать почти первых попавшихся. Какие-то девочки, читавшие умные книжки, ребята, чуть не сошедшие с ума в Чечне, разочарованные бизнесмены, да мало ли. Он был молчуном, считал напрасным говорить, но когда начиналось про движение философов, у него словно задвижка соскакивала. Даже перестал по ночам с самим собой разговаривать. А то все так в пар уходит. Ну, богатые люди и стали ему давать деньги.

Особенно когда его студенты поехали по деревням искать и учить тех детей, что к грамоте и компьютеру были способны, а потом еще через границу Грузии стали замирять федеральных военных с воюющими чеченцами. Тут что еще важно было. Чтобы одеваться чисто, говорить вежливо, руками все делать умели, - их этому тоже специально учить начали. А уж обвинения, что они шпионы и сионисты он потом сам стал по газетам распространять, чтобы людям было о чем подумать на их счет, а там, глядишь, и самим к ним прийти.

«Вы должны быть стремительны и повсеместны, как мысль, которой вы овладеваете», - такими были речи, которыми он завлекал на свою сторону. Когда появились лишние деньги, он сам устраивать нечто вроде конференций людей умных и авторитетных со всего мира. Если честно, парижские и люксембургские пятизвездочные отели его уже давно раздражали. Оставим их для студентов, полных честолюбия познавать жизнь в ее лучших проявлениях. Он соорудил специальные бункеры, подземные ходы в какой-нибудь безлюдной местности. А над ними стояла где-нибудь ветхая избушка, и по огромному небу летели северные облака. В паре километров от избы рядом со спуском в один из ответвленных ходов была небольшая посадочная площадка, куда все прилетали. Потом шли в избу, рядом с которой была банька, растапливаемая по черному. Тут лучше думалось, а ему нужен был совет, как действовать дальше.

Они брали к себе бывших приверженцев всех религий, но чем объединить их? Будущим мессией, который пребывает в вечности? Стало быть, нужен ход из нашего времени в эту самую вечность. И о политике ни в коем случае не забыть.

Даже губернаторскую охрану, когда тот захотел их посетить, останавливали километрах в двадцати. Ближе все контролировали сами студенты.

Потом он менял место, исчезал из виду. С помощниками говорил по спутниковому телефону, которым заведовал его младший сын, выполнявший роль секретаря. Понятно, что по чемоданчику его могли вычислить и уничтожить самонаводящейся ракетой, но он был уверен, что пока еще не страшен никому до такой степени. Не Дудаев же и не Усама бен Ладен.

А он тем временем сидел на самом деле во Флориде у родителей, которых с превеликим трудом и упрашиванием перевез туда, и они теперь ругались там, шипели друг на друга, пока он сидел в соседней комнате за книгой и открытой тетрадью, куда заносил мелко струящиеся мысли. Главное, что океан был слышен в открытое окно.

Адам? - живи один. Он брюхом чувствовал, как все больше людей не просто обижаются на него, а начинают числить в своих врагах. И это были не только дальние и изначальные враги, воображавшие о нем то, что им было угодно, но и совсем близкие люди, друзья, родные, перед которыми он притворяется, что тот же, что всегда. Каждый день он доводил себя до предела, к вечеру пружина была разогнута до конца. Он исполнял себя как священный танец. Не мир, но меч приносят все, и он такой же, как они.

Глядя в большое во всю стену окно на океан, и воображая себя, как в детстве Хемингуэем, - то есть воображая себя тем юношей, что воображал себя Хемингуэем, - он думал о том, что война за любую истину, плодит лишь убийц. А та война, которую ведет он, плодит даже не жертв, потому что после каждой жертвы на земле остаются все те же убийцы. Эта война плодит исчезающих, переходящих в иное людей. А еще чувство ухода и независимости для тех, кто еще здесь: не виновных, но пораженных в правах вечности.

Надо было быть проще. А то от мыслей начинали уже дрожать руки. И не стихи. А что-нибудь вроде дяди Бога. Банщик Бог попарит, потрет спинку, нальет пивка, а то и стопарь из заиндевевшей бутылки. Жизнь, как ни крути, это отпуск. Отпуск по рождению. Тепло, светло и мухи не кусают, потому что их тут отпугивают специальным дымом. Он еще и сигару закурил, чтобы окутаться близким душе запахом. В это время она позвонила. Он не отвечает на звонки, но тут увидел ее имя и, поморщившись, нажал на кнопку. Она не предлагала встретиться, да это и невозможно было, но запах жареного петуха чувствовался на расстоянии.

«Я найду, чем заняться интересным, - говорила она, - но тут переизбыток уродов, которым вкололи что-то для бешенства. Все русские - чекисты и воры, которых мочат еще большие бандиты и чекисты. Даже забавно. Придется на время покинуть сцену, чтобы досмотреть действие из ложи».

Он обещал выслать установочные материалы. Она делать из них выводы.

У европейцев, как ни крути, обратные реакции по сравнению с нашими. Какими бы русские ни были мерзавцами и хамами, а всё свои. Ужасно, когда мужчина говорит то, что думает, а делает то, что говорит. Кажется, что он со всех сторон лысый, как младенец, да еще вымоченный перед употреблением в формалине, чтоб не протух. Зато ее несправедливость к нему поддерживает в нем интерес к ней. Она вырабатывает в нем романтические антитела. Он уверен, что она шпионка, чекистка, член русской мафии, подосланная, чтобы его убить. Каждый его шаг, вход и произнесенное слово неимоверно растут в цене. Шутка ли, он тут совсем один, а за ней огромная нерасчлененная туша России, доходящая до неба. Поэтому она все делает не в такт, не пользуется колпачками, завтракает не в полдень, а когда хочет, ничего не оставляет на своем месте, - зато она, как шаманка, умеет вызывать дождь и поворачивать денежные потоки из России в Америку. Почему не наоборот, удивляется он. Потому что сила России в ненависти к ней русских, - зловеще шепчет она, и ему ничего не остается, кроме как вставить ей так сильно и глубоко, как он может. Она уверена, что ему кажется, что это его унижает. Что дальше?

В Библии сказано, что русскому войти в западную жизнь, как верблюду в игольное ушко. Вроде и дворцы, и яхты, и футбольный клуб, и миллиарды, а невидимое кольцо сомкнулось вокруг горла. Ее ухажер всерьез спрашивал, не русские ли уничтожили мировые деньги, упав с дуба на капитализм? Она же подумывала, не рвануть ли к Богу, а то как-то скучно. Приятель говорит, что лучше лечить людей или защищать в суде, или всю жизнь торговать чем-то, или делать какую-либо деталь на конвейере, но это застрелиться можно. Однако, тут все построено на этих мелких умениях, куда нашему человеку и в жисть не пристроиться.

Остаются авантюры, помощь друзей, защищающих от других друзей. Иной раз приходилось менять паспорта, страну и даже внешность. Она не любила страх, который хотели внушать ей некоторые из знакомых. Тогда ускальзывала змейкой. Доброту и податливость они принимают за слабость. Это криминальные люди, которых надо уничтожать, чтобы о них не думать.

Она не нуждалась, как вся эта потомственная голытьба, в роскоши, в доказательствах, что они богатые, мощные, обеспечат своих близких. Она знала, что скоро они сверзятся так, что их больше не будет. Россия начнется не с чистого листа, а с места пуста, мерзка, непокойна. Одно хорошо, - вся эта дрянь вокруг улетучится. Не бандиты, конечно, те никуда не денутся, - а неверные слова, сбитые в книги, дрянные потуги, выданные за искусство. Тут будет чистый лист. А те книжки просто никто читать не сможет.

Так говорил ей один из шатающихся по Европе соотечественников. Она спросила, зачем он здесь. Он сказал: читать книжки, думать, смотреть вокруг. А сам даже на нее не реагировал. В общем-то, и ей спокойней. Обменивалась е-мейлами, на всякий случай. Лишний человек не помешает, хотя, если будут трясти записные книжки, то все может быть. Еще недавно казалось, что тебя втягивает в воронку всего хорошего. А сейчас, куда ни сунешься, выдувает. В таких случаях она привыкла отходить в сторону и оценивать все издали. Так что про чистый лист ей понравилось.

Она очень кстати состоит из двух половинок. Одна - быть как можно больше; другая – не быть совсем. Выбираешь ту, что ко времени и в любом случае получаешь удовольствие.

Если кто не знает, в маленьком институте на юге Италии давно вывели формулу России как империи лжи. И все модули вывели, и следствия следствий, и алгоритмы возможного поведения, что в дождь, что в вёдро. Тотальная ложь она и впрямь не бином Ньютона, только мозги надо чуток отжать, как при игре в шахматные поддавки. А, чтобы надсмеяться над азиопцами, институт строжайшим образом засекретили, чтобы отследить, как агенты КГБ своим извращенным умом передадут информацию в центр, а там подготовят начальству, и лживая ложь недоумков потечет себе по руслам великих умственных рек России.

Ей, натурально, тоже предложили в этом поучаствовать, но европейцы, как обычно, не принимают в расчет нашу интуицию, которая при умственной недостаточности лишь обостряется. Она согласилась, чувствуя подвох. Скоро она поняла, что надо искать противоборствующую силу. Гебисты отпадали без обсуждений. Она должна найти некую третью силу, которая вместе с ней и другими поможет начать с чистого листа.

Сидя одна в кафе над чашкой кофе, она заранее присматривалась к тому, кто выведет ее на дорогу. Тут нужен был какой-то сверхвысший математик, - из тотальной лжи, в которой выросла и воспитана, нельзя сделать верные выводы, которые в основе тоже были ложью. Библейская какая-то задачка.

Пока догадалась, что всякий интеллект это «крыша» для какой-нибудь черной торговли то ли оружием, то ли нефтью, то ли наркотиками, - все это теперь связано, и лишь крах системы может помочь. Но такой крах, чтобы от всех нас ничего не осталось. Мерзость взывает к ответу. Она знала с детства за собой это неистовство стыка с дрянью. Конечно, самостоятельная девушка без всякого капитала, должна приспосабливаться к обстоятельствам и быть им благодарной. Русские агенты бродили по Европе, отмывая неимоверные бюджеты, соединяя спекуляции со шпионажем и контрабанду с вербовкой на будущее. «Плюнь в славянина, попадешь в гебешника», - слышала не раз. Но попадались, кстати, не только подонки. Были умные, печальные, знающие в подробностях, что ждет страну. Но и им тоже нельзя было верить.

Деньги брала у всех, соображая, далеко ли на них сможет уехать. Работу присылала по электронной почте, ящиков у нее были десятки. Где и думать о России, как не заграницей, где она - глоток воздуха. Зато, приезжая обратно, тупеешь от отвращения. Поэтому вот тебе Британский музей, вот уютный лондонский дом, хозяин которого то ли в Африке, то ли в Афганистане на полгода, и, если не можешь найти человека, который что-то знает наверняка, - стань им!

Все знают, говорил он, что на новом месте запоминаешь первые два-три дня, а потом все сливается в кашу. Тебе задание: жить всюду по два-три дня со всеми подробностями.

Сейчас особые подробности были по ночам. Те наполняли бессонница, страх, насморк и бред, граничащий с прозрениями. Например, поняла, что все тургеневские барышни, видящие сны, таковыми более не считаются. Как сказал злой классик, «прилагательные к мерзостям неуместны». Голову ломаешь, к чему прислониться бы, когда все рушится. Ладно, сама будет главной позитивной ценностью мирозданья.

Общение с людьми снимает боль, но не излечивает. В чем ошибка? В ее желании блистать, всем нравиться, получать радость в этой светской толпе, где ощущение, что тебя принимают за кого-то другого? При появлении королевы она не стесняется вытащить маленький цифровой фотоаппарат, несмотря на недовольство служб охраны и протокола. Она тут своя, и люди это знают. Немного выпила, привлекает мужчин, заговаривающих с ней, пока ее кавалер, специально для подобных случаев существующий, куда-то исчез. Надо будет с ним разобраться.

Наверное, есть те, которые ждут от жизни всего лучшего, пускаясь ради этого в приключения. Но она должна делить с кем-то чужим уже имеющееся у нее совершенство. Поэтому чаще всего исчезала в последний момент в неизвестном направлении. Титул исчезающей был ей, как любой женщине, к лицу. Сейчас у серьезных людей есть телохранители, служба разведки и безопасности, агенты в разных интимных местах. Поэтому надо вольно и легко изощряться в дематериализации. Хорошо, что у нее, как у настоящей ведьмы, естественнонаучное образование. Например, мало кто догадывается, как женские органы мхов успокаивают дяденек. А утренние разговоры на пустое сердце, когда надо в себя приходить, а лить из пустого в порожнее, бр-р-р…

Одной быть плохо, но честно. Глядя в окно на створоженное небо, на эти машины, дороги, растаявший снег, деловых англичан, она только удивлялась упорству, с которым за каждым днем приходит он же, так ничего не выяснив накануне. Не удивительно, что недодуманные дни населяют недоделанные люди. «К сожалению, - сказал ей один из лучших писателей, которых знала, - пишешь не в правде, а в формате». Тем более, живешь, - решила она.

Когда только приехала, искала умных людей, мозговой центр, куда можно прислониться. Ей объяснили, что это только в России думают, что есть особые люди, за которыми надо идти. А здесь – христиане, знающие, что был такой первородный грех, люди все покорежены. Поэтому особых героев ее романа она вряд ли встретит, разве что тень лорда Байрона, да и тот был известный хулиган, вроде Лермонтова.

Выглядывает солнце, в Лондоне явственно и неотразимо для русской женщины пахнет весной, а ей даже лень узнать, что там на улице. Достаточно набрать в поиске Google слово «Лондон» или «лондонская улица», чтобы имитировать свое участие в жизни, но нет охоты, тянет время. Наконец вылезает из метро на Whitechapel Station. Тут же сомалийско-пакистанский уличный рынок, где прикупает пару перчаток. Выходя прошвырнуться, увлечена процессом дыхания и движений. Прочее кажется настолько банальным, что в голову не приходит фотографировать. Ведь можно пройти по следам Джека Потрошителя, популярный маршрут в свете неофициальной биографии Шерлока Холмса и акунинского русского следа. Два раза налево и через маленький переулок Wood’s Buildings идешь на Durward Road к месту первого убийства, совершенного преступником, олицетворившим старый Лондон. Ищешь следы, вглядываешься в детали, разгадываешь тайну, скрытую за фасадами, о которые разобьется любая ее мысль. Потому что она знает, что там - то же, что везде. Потому останавливает знаменитый черный кэб, чтобы ехать на улицу Финсбери в один из ресторанов Гаучо, столик в котором заказала по карточке. Это где? – спрашивает индиец-таксист с неподражаемым английским юмором. – Рядом с Ливерпуль Стрит Стэйшн, отвечает она с бесподобным хладнокровием русской леди. И, выбравшись из кэба на уютной площади, которую можно отыскать разве что по спутнику, так как номера улицы Финсбери благополучно закончились в другом месте, спускается в лифте под землю и попадает в руки небольшой азиатской женщины, которая пару часов учит ее счастью правильного и по-человечески свирепого употребления мяса.

Если по ощущению, то ее третий день здесь уже на исходе. Кому верить? – переспрашивают ее. – Никому. Людям вообще надо не верить, а проверять. Видите того смешного человечка в джинсах? Он сейчас главный по проверке. Если вы из России, то он может много рассказать вам о вашей стране. Это продвинет ваши собственные исследования, не так ли?

Оказывается, что когда сбивают с толку, приходят друзья, родственники, устраивают кавардак, из которого долго выкарабкиваешься, это и есть жизнь. Но ее не запишешь, думает она. И не потому, что нелепа. А просто слиплась как монпансье в сумочке или кармане. Хорошо, что хоть ночь есть. Перейти на ночной образ жизни? Ночная красавица – звучит. Чем большая трезвость мысли охватывает в тишине и при свете лампы, тем сильнее будешь разбита поутру. И в зеркало страшно посмотреть. Зато открываешь альтернативные источники авантюры.

Вечером приходят гости. Чем больше отстраняешься от светской жизни, тем назойливее она лезет в твою дверь. Скоро придется искать компаньонку, чтобы помогала накрывать на стол и ставить цветы в вазы. К тому же легче будет выбирать саму себя на вечер. А то уже и люди пришли, у кого-то лицо в салате, а все не решила, кто ты сегодня, - друг всех живущих, философка с пахитоской в длинных пальцах, читающая новый стих vero4ki, или нагая менада, которая сейчас будет дегустировать чужих мужей. Есть ребрендинги в английских селеньях, не меньше, чем в русских. Но и тут все за тебя решает время.

Приходится быть серьезной, углубленной в себя, - сама удивлялась, как корячит человека. Чтобы хоть что-то понять в этой залакированной солнцем жизненной жиже, пытается узнать о родственных связях своих знакомых. За эти годы люди успели наработать себе такую отрицательную генеалогию, что наука плачет. Бывший наемник и убийца орудует нынче в философии. Сын лагерного вертухая, уволенного за пьянство, отрастил бороду и писательское вымя, покровительствуя при этом в Лондоне и Москве «распилу» сибирского золотишка. Она смотрела в их честные глаза. Правда, выпивая, старалась не чокаться, с кем попало. Приходилось много читать, бродить по архивам, составлять разветвленные картотеки. Под румяной кожей черви шевелятся, - вот наука наук.

Молодой парнишка в серьезных очках рассказывал, что лет через десять вместо лампочек будут плоские светящиеся панели, которыми обклеят стены, потолок, мебель и даже окна. Так глобально решится проблема освещения, если, конечно, не помешает кризис и голод в России, ожидающийся осенью. А его подружка много чего поведала о селективных ароматах, и где их купить. Заодно – как у нее в микроволновке взорвалось крутое очищенное и разрезанное яйцо. Раньше она только от сырых яиц так страдала.

В ответ она с неподражаемой своей улыбкой сообщает, держа в руке бокал с шампанским, что почему-то не дотягивает до ощущения реальности. Так, полусон какой-то, полубред. Особенно на людях. А у других разве не так? Даже детская экскурсия по местам The Beatles, которая начинается с Hyde Park Corner, где жил первый менеджер Битлов (сейчас там живет Маргарет Тэтчер), не помогла ей справиться с недоумением.

- А куда вы ходили по поводу Битлз?

- Было несколько знаменательных мест с их историями. Например, Carnabe Street - центр рок-музыки в 60-х. Там тусовались The Beatles, The Rolling Stones и другие. Был обед на Piccadilly St, 10 фунтов хватило на двоих за японскую кухню. После обеда - бар Duke of York и пение под гитару песен битлов. А финиш - на Abbey Rd, где был записан последний альбом Битлз Let It Be. И бонусом фотография на "зебре", что была на обложке того альбома.

- Ой, как интересно, я тоже хочу.

- Кто мешает?

Дурочка, интереснее жить, принадлежа к народу, что заваливается по ту сторону цивилизации и даже антропологии, не подозревая о том. Любовница философии – это тоже неплохо звучит, да философы при полуночном бое часов вдруг обратились в тараканов, сиганувших по углам. Придумываешь себе сперва имя – «принцесса разума», - а потом начинаешь подтягиваться к нему. У нее уже и черное глухое платье было сшито а ля Зинаида Гиппиус, в котором та приходила на религиозно-философские собрания, - при малейшем движении складки расходились, обнаруживая розово-телесную подкладку: полное впечатление, что пиковая дама голая.

Для англичан они с поляками считались одинаково русскими, что не улучшало отношений между ними самими. У нее был любовник-поляк, от которого она наслушалась мерзостей на тысячу световых лет взад и вперед. Национальная паранойя страшная вещь. Но папа ей рассказывал, как учил польский, чтобы вместе с Бродским читать тамошних поэтов, чтобы читать западные книжки, переведенные поляками. Оттуда шел свет, и такое не забывается, как полонез Огиньского на рассвете в растерзанном попойкой зале ресторана в фильме Вайды. Люди встречаются друг с другом, вылезая из-под обломков человечества, никак не иначе.

Если иначе, то это – обычная сексуальность, описываемая по формулам химической реакции. Свободные электроны вступают в любовную связь, исходя из валентности и степени окисления. Тоже ничего страшного, но от химии еще в школьном кабинете нехорошо пахло. А, может, все началось на уроках зоологии. Длинношеий учитель с большими очками на маленькой головке подробно рассказывал о семействах насекомых. Точнее, о глазастых лемурах, которые длинным узеньким языком мгновенно отправляют их себе в рот. Когда-нибудь она подробно вспомнит об этом школьном воспитании чувств. Первая сладость слюны, ответ урока на одном выдыхании, тайны натуры, что лезут из учебников наружу. Она была предельно порочна, если так их воспринимала.

Потом у нее была довольно пожилая, на тогдашний взгляд, художница, любившая учить искусствам любви таких нежных девочек, как она. Метро «Динамо», весенний Петровский парк с ларьками продавщиц, серый дом художников на Масловке, мастерская с высоченным потолком под крышу, - жизнь прекрасна навылет. Художница рисовала на Новодевичьем кладбище, на Донском, прямо располагаясь среди могил и деревьев, - на всякий случай, у нее было разрешение от союза художников. А юная Нина то ли сочиняла стихи, то ли рисовала, то ли просто была влюблена, и этого было достаточно. Художница рассказывала о прекрасном хвостатом мальчике, найти которого мечта любой пожившей в свое удовольствие дамы. У него сзади хвостик в виде маленького члена, редкий атавизм, восходящий к жителям затонувшей Атлантиды, еще Платон что-то писал об этом. Такие детки очень застенчивы, поэтому их вдвойне сложно выловить. Или пыталась скрестить мичуринское яблоко с кубизмом Пикассо, - что совсем просто, однако Нине было всего шестнадцать, и это действовало.

Дождливый лондонский январь был приукрашен ностальгией сфумато, - исчезающей, как дым, растушевкой фигур и предметов. «Любовь это когда заранее вспоминаешь, как тебе было хорошо с этим человеком, - говорила она своему любовнику, убедившись, что и у него всего один член, а хвостика нет вовсе. – А если еще и этот человек вспоминает вместе с тобой то, что в этот момент происходит между вами, то это называется раем». – «А по мне лучше проводить вдвоем военно-половые исследования трансформации интимности, – социолог, он работал в Лондонской школе экономики и политических наук, был скучен и непристоен, – в духе информационных технологий, а?»

Спальня утопает в кремовых кружевах. На небольшом туалетном столе между кремами, духами, предметами интима мигает непременный ноутбук. – «Будь ты женщиной, - говорит она по-русски, - я бы сказала, что у тебя одна извилина, и та между ног. Но у тебя и так одна извилина, да и та выпала из мозга!» - «Переведи, что ты сказала». Она переводит. Потом десять минут объясняет, что имела в виду. Русский юмор слишком сложный. Поэтому мы никак не конвертируемся в мировое сообщество. Наша любовь, как и юмор – фрустрированная попытка господства. Он советует Нине обратить на это особое внимание. Ничего, она отдохнет на практике мирового заговора.

Умные люди всех стран одинаковы. Зато у идиотов масса национальных особенностей. Кто-то даже заметил, что они только из них и состоят. Новый приятель, например, исследовал общества анонимных сексоголиков. Всякий раз ей буквально приходилось откачивать его от возбуждения. «Что бы я без тебя делал», - причитал он во время и после откачивания. «Женщины ужасны – невозможно ни с ними, ни без них», - вторила ему она. Интеллектуальное возбуждение она ставила выше сексуального. Второе ее и так не оставляло, а первое надо было постоянно подрачивать.

А то какая-то шняга происходит. Раньше, говорят бабушки, настоящее лицо человека можно было разглядеть в постели. А сейчас еще и в ЖЖ, где бедолагу, уверенного, что он там в полном инкогнито, крючит и корячит. И вот ты видишь его/ее в реале. И эта шикарная нутрь, только что отъехавшая с бала у сатаны, никак не совпадает с бледной спирохетой, наряженной во что-то невообразимое, как чучело на курортном огороде, хромой, глухой, с выпадающими из мозга шариками. А ведь только что скромно рассказывала, как встречается в Лондоне со своим барсуком, даже если приехала не к нему, а он наложил на себя епитимью с ней не видеться. Просто оба в какой-то момент неожиданно бегут в его фитнес-клуб и там встречаются на ресепшн. А так жизнь зверька состоит в постоянной регенерации органов тела, лечении и консультациях, тренировках, сканировании бледного мозга на телевидении. Когда Нина узнает, что она сидит со знакомой в «Веранде», отвечает по е-мейлу на письма и читает «Трансерфинг реальности», который ей кажется слишком сложным, ей приходит в голову, подшутить над несчастной псиной, сделав ее на какой-то время своим двойником. Вонючий скунс сообщает ей, что, похудев до 42 размера, она стала идеальной гарнизонной женой: ничего не ест, пока муж в командировке, а, когда на месте и любит, наливается соком: сисечки, щечки, плюшечки и кудряшки.

Может, это и есть тоска по родине, размышляет Нина, по всемирной ее пошлости? Начальству не втемяшишь, что совершенно незачем ездить по чужой стране для встреч с тайными агентами, даже если те не засвечены и не работают на третьи страны. Понятно, что все это афера, которая нужна для отмывания бюджета. Но тот уже лопнул, можно успокоиться, и узнавать все из газет и личных знакомств. Хрюша едет к тренеру по дыханию, два часа стоит в пробках, потом солярий, мигрень, косметолог, психотерапевт, - новой знати нужен штат обслуги, дворни, приживал. И сама с радостью пошла бы в крепостную зависимость к какому-нибудь «форбсу», мечтая, чтоб юзал ее в хвост и гриву, да, кроме маргинального иностранишки, никому и не нужна. А ведь мечтала о полете Маргариты над городом. И тоже свита, - но стукачей, сексотов, топтунов, с которыми ходишь на прием в американское посольство. А дневник ведешь, будучи приставлена к собственному мужу, известному Мастеру, в котором заинтересованы на самых верхах кремлевских звезд и бонз. А по пятницам закупки в закрытых распределителях, куда свозят вещи из квартир расстрелянных, все эти дворцовые гарнитуры, императорские сервизы. В Освенциме этот барак звали «Канадой», - каких драгоценностей там только не было! А вечером наградить себя за все любимым ризотто.

Деньги есть, жизнь налаживается, осталось карманного Мастера завести, чтобы вечное писал, как вошь на аркане, а она ему подарит александровское бюро, чтобы было удобно работать. А то аллигаторов пруд пруди, а человека интеллигентного днем с огнем не найдешь. Смотришь на себя в зеркале и понимаешь, что пластическая хирургия это еще и философия контроля над внутренними переживаниями с помощью контроля внешнего вида. Наружка, если одним словом. Надо губы подкачать, со спины убрать складку, на лобке фирменную стрижку сделать, - и хоть на парад иди на Красной площади! Живя в Москве, делаешь себе выгородку западной жизни, а в Лондоне или в Риме – резервацию московского бреда с карманными аллигаторами, чтобы было за что душой зацепиться. Какой бы ты ни была гражданкой мира, тебе нужен клоповник в спальном районе за кольцевой и с быдловатыми девками на кассе в магазине «Штолле», где самые настоящие пироги, как в Питере.

Тут на нее выходит диспетчер. Оказывается, они тысячу лет искали подходы к барсику, и вдруг такой подарок. Ей не привыкать, это работа. Выдавать себя за женщину намного проще, чем ею быть, это любая скажет. К тому же деньги ей не помешают, - каждый день ездить по Лондону на такси доход нужен. Для нее жизнь это определенный образ жизни. К тому же все наши похожи на штурмбанфюреров, их наверняка сразу ставят на учет, а, стало быть, и за ней следят, но с безопасным комфортом, как и все здесь. Лицо женщины, которую любят или преследуют, подчинено ритму тела. В ее отчуждении особая прелесть. Она следит за собой в зеркале, равно истекая любовью и любопытством.

Вспомнила, как барсик, выпытывая на балконе у ее подруги, что она за такое, сказал: «странно, не было ее и вдруг появилась, даже подозрительно». Как в лужу глядел! Потом она сварила ему борщ, по поводу чего долго консультировалась с той же подругой: а мясо в холодную воду? а кубик картошки сколько по периметру? а что, если свекла полудохлая? И салат оливье вдобавок. В общем, когда мужчина ест с аппетитом, это такое счастье, что даже куратору не сообщаешь, оставляешь себе.

Потом заглянул на обед к барсику другой главный русско-лондонский аллигатор, тот, у которого фамилия как отчество, съел две тарелки ее борща, сказав, что последний раз ел что-то подобное у своей еврейской тети и пригласил назавтра лететь своим бортом в первопрестольную. В компании с кинозвездой и медиа-магнатом. Тут и началось. Оказалось, что в Лондоне два аэропорта Фарнсборо, откуда вылет. Тот, что поближе, куда она и намылила таксиста. И тот, что уже в другом графстве, который и нужен. Указателей ноль. Не выключает мобильный, но непонятно, куда бросаться. Окно на вылет небольшое, договорились на семь, а, пока она прошла досмотр, уже полвосьмого. Добралась, самолет начал разбег. Вдруг в салон входит стюард и говорит, что в восемь ноль-ноль небо закрыли, навигация закончена, никто никуда не летит. Олигарх ни слова упрека, ни мины протеста. Она у стюарда спрашивает, нельзя ли взлететь самовольно. Олигарх замечает, что, если бы мы могли взлетать самовольно, то они могли бы сбивать самовольно. Она так поняла, что, чем олигархичней, тем законопослушней. Иначе бы не поднялся. Но скучно ведь. К тому же, она людям жизнь испортила, могла и помолчать. В уме составляет отчет: особые приметы, реакции, жизненные ценности. Еще надо так написать, что, когда ему самому покажут, ему бы понравилось.

Аллигатор говорит, что вот и хорошо, можно поехать домой поужинать, а то в Москве наверняка туман и не приняли бы, а так завтра утром поедут, а сейчас можно и пообщаться. Она звонит барсуку, так, мол, и так. Не приедет ли он тоже. Нет, занят, не приедет. Поместье красоты несусветной. Вороны по полю вдали гуляют с гордой изысканностью страусов и фазанов, - хозяин редко дома бывает, вот и не пуганы. Еще раз обсудили ее еврейский борщ: вместо килограмма мяса с костью купила шестьсот грамм, - грудинка нынче дорогая. И кастрюлю большую взяла у няньки барсучьего ребенка. Вот мясо в бескрайних просторах родины и растворилось. Олигарх говорит: нет, в зубе нашел что-то мясное. Жена его: нет, это от брекфеста осталось. А свеклу, как выяснилось, она уже вареную купила. Еще порадовалась, какая чистая и мягкая. Поэтому добавила две ложки свекольного сока для цвета капусты и чтобы кислая томатная паста не чувствовалась. А, главное, с бальзамическим уксусом не перебрала. Не переборщила, так сказать. А в оливье, если класть куриную грудку, а не ножки, суховато выходит. Ну, и, конечно, в Лондоне ни провансаля нормального, ни лука, ни сладкого консервированного горошка не найдешь днем с огнем.

Куратор, когда дала распечатку, сделанную по памяти, - с диктофоном она давно не рискует, себе дороже, - остался доволен. Главное дискурс накрутить. А обнаружив по прилету в Москву пропажу серой сумочки с паспортами: британская виза, российский паспорт плюс новая виза-голд, - даже не удивилась. У нее с собой еще был мидовский паспорт. Так что обошлась без звонка куратору, как они надеялись. И служба охраны олигарха потом все пропавшее подвезла, - оказывается, за угол дивана завалилось, кто бы сомневался.

Когда она спрашивала папу, почему он никуда не ездит и заграничного паспорта даже себе в ОВИРе не выправит, он отвечал, что в свое время ему гораздо больше нравилось мечтать о загранице, чем потом там побывать и все увидеть. И ездят сейчас по большей части те, кто тогда не мечтал, потому что те мечты ни с чем не сравнить, как, например, тост за Андрюху Шенье в теплой компании. Это даже не насмешка и издевательство над здравым смыслом, а просто дурной вкус, как в Куршевеле повылезшая из гробов мертвечина, для тех, кто видит, как она опять устраивается в своих гробах, но теперь уже навеки.

А ей почему здесь так везде хорошо, она подумала. Потому что она везде выдает себя не за ту, которая есть. Даже если не выдает, все равно ее принимают за кого-то другую. У него восемь миллиардов «по форбсу», а было двадцать восемь. Как у Жванецкого» «Я разорен!». Интересно, он по ночам не спит, мучает совесть, что отменил бесплатную еду для футболистов «Челси»? А она поддержит беседу, и фейс-контроль, и была там-то и там-то, и в общей компании всех знает, и с вице-премьером поцеловалась, и кто ей только не говорил, что самому ему она симпатична, и другу очень нравится. Как говорит барсик: ну, очень подозрительно... Но ведь не ухватишь, да, барсучище?

А ведь очень даже интересно, за кого ее принимают, с кем путают. Это философский вопрос. Тут принцип индивидуации, то самое средневековое «haecceitates» доктора Иоанна Дунса Скота в ход должны идти. «Где ты, подружка моя, оригинал мой?» - взывала она, приходя в себя, лишь бы не писать очередной отчет, очередную статью, особенно приятно допустить публичную утечку важной информации, как бы давая понять кураторам, куда бы они шли сейчас вместе со всей Лубянкой, хотя и тут важно не пережать с диссидой, мол, взрослые люди, сами понимаем, что почем. Но стоит спеть «Соловьев», «Вечер на рейде» и «Ничь яка мисячна», и проблема культурной идентификации решена напрочь. Бедный папочка в таких случаях уверял, что дело близится к закату, и ни разу не ошибся. Она об этом барсуку ни гу-гу, у него и так сложности, весь почернел, и руки дрожат, пусть узнает последним. В середине марта барсуки выйдут из нор, обнюхивая воздух после спячки, тогда все и откроется. Мол, дружок, период презентации кончился, началась жизнь после смерти.

Движение все, цель ничто, - лозунг ее, физкультурников и ревизиониста Бернштейна. Жизнь продолжается, пока что-то происходит. Паутчатые мозги тащат в сеть все, что могут. От стрижек у нее скопился целый мешок кудрей отличного качества. По дороге завернула в постижерный салон, предложила им, а они дают копейки, сами предлагая жуткий парик за пятьсот долларов. Объяснили, что надо вымачивать в специальном растворе, обрабатывать долго, а если просто настрочить на ленту, то любая роскошь через две недели будет, как сожженная ботва у тети Дуси с Черкизовского.

Еще забавнее установка границ семейной жизни, выяснение, кто тут терпила, а кто нет, и чья земля неприкосновенна. Это вроде как поссорилась с жучилой, - он не заступился, сгорела сковородка, у него стырили десять тысяч фунтов с карточки, - все в один момент, она тут же ушла на party к хомяку, который только и выжидал, когда они поссорятся, там напилась. В общем, жучила опомнился, пригласил мириться. Забронировал ее любимый Chewton Glen в Гэмпшире за тысячу фунтов на сутки, перед этим ужин в мишленовском французском ресторане, где говорит, какая она красивая, и как ему нравится ее короткая юбка, и как забавно, что официанты принимают ее за француженку, только жалко, что зубы желтые, как у курильщицы. Она спросила, зачем он это говорит, если собрался мириться? Он отвечает, что сам не знает, что на него время от времени находит. Она не отрывает у него яйца, размазывая их по стене. Не выливает на него бокал красного вина. Не уходит в номер, где начинает с ним насмерть драться. Она просто сдает его с потрохами своему куратору, заодно перепродав самого куратора. И не надо говорить, что человек не виноват и пострадал ни за что. Родился, значит, уже урод.

А когда он обидел ее в аэропорту перед вылетом, и она заплакала, а он сказал, что, если она не перестанет, он уйдет, она порвала билет. Несмотря на температуру 38,5, ударила его при всех по лицу, взяла такси, поехав обратно домой. А когда он пытался ее не пустить, вызвала полицию, настаивая, что там ее вещи. Потому что в Англии правовое государство, и, когда у человека есть деньги, он прекрасно знает, чем рискует, и яйца хранит в специальной коробочке. А если бы не сделала, то вместо служебного барсука имела чувака с зашкаленным борзометром. Но она не из тех талантов, что из хомячков с парализованной волей выращивают бультерьеров. Ненагляднейший вырядился в зеленый свитер. Она, как всегда, в нежно-розовом, - ботиночки, пуховик от Шервино, розовые тоже перчаточки. Идут под ручку мимо витрины, в которую она вглядывается и замечает: «Мы с тобой смотримся, как Дюймовочка с ее женихом-жабой».

А между делом надо выяснить на первом свидании, не привязывал ли он в детстве банку из-под пива к хвосту кошек, не вешал ли их на дерево за горло, не надувал ли лягушек в зад, пока те не лопнут, естествоиспытатель хренов. Скрытые человеческие таланты надо выявлять до перехода с ним в партер с захватом снизу. Вот Витек сразу признался, что в пионерлагере лил на кровать соседа мочу из банки, крича, что тот обоссался. И тем снискал признание старших товарищей, взявших его в компанию с бухлом и девками. Пионеров тогда кто только был не рад мучить. Но потом он стал писателем, начал дрочить чувство вины, дорос до лучшей половины всечеловека. С таким ухо и рот надо держать востро. Но у него и серьезных денег нет, и о себе расскажет больше, чем поймет ФСБ. Нет уж, плыви, бревно зеленое.

Так она давно присматривается к вольному обществу лишних людей, где у нее тоже свой парень, что ненавязчиво впаривает протест против культа насилия в быдле и высокомерия в быдловатой элите. Вроде никого больше и нет, но тем лучше, говорит он: было бы место, люди подтянутся. Звать его Адам, хочет быть везде и нигде, но сейчас, она высчитала, где-то во Флориде у родителей. Все-таки играть чужую жизнь и ни разу не сбиться это дорогого стоит, - пишет она странную фразу, уверенная, что он поймет. На самом деле она никого не хочет хватать ни за сердце, ни за вымя, оставляя там синяки. Но ведь правда, что только мужчина носит в своем ранце маршальский жезл, иногда пуская его в ход, но почти всегда об этом мечтая. Поэтому у мужчин воображение, а у женщин многократно перекрученный, как чулок, невроз, типа, ей на все наплевать. Только надо ли накручивать мозги на бигуди, вот вопрос.

В обществе богатых придурков хорошо блистать парадоксами. Могла поговорить о гематоме любви, которая кончается раком христианства с его метастазами, от которых кто только не отлынивал. «У-у, сука, - впадали в экстаз крутняки, - мы на них ишачим, миллиарды зарабатываем, друг друга в сортирах мочим, а она книжку читает, Довлатова цитирует, шибко умная!» Новорусское гетто, откуда не выбраться, потому что на входе: «Сделано в КГБ». А она всякую упавшую с воза сторублевку подбирает из феншуйных соображений: копейка доллар бережет, и никогда не дуй против северного ветра. В комиссионке в Москве как-то встретила маму и сестру знакомого миллиардера, тоже сдают, как она, вещи, чтобы не затоваривать квартиру. А то еще перебираешь коробку со старыми чеками и натыкаешься, что три года назад сапоги Lanvin стоили 289 евро, а сейчас и за 1000 евро не купишь. Или хроника любви: билет на матч Россия – Англия на Уэмбли, счет за проживание в маяке в Шотландии, счет за машину, взятую напрокат с ее карточки. Тут же билет на самолет «Шотландия-турс», чеки за кофе и вафли в Эдинбурге, - это отдельная нежная история. Чек без суммы в химчистке на Кэндал-стрит, - отказались чистить ее красной замши сумочку от Валентино, так как у нее брелок со стразами не отцепить. Чек за футболку со скотч-терьером, купленную Барсику в Глазго. Спросила у куратора, могут ли они возместить. Он взял чеки, сказал, что узнает. На следующей встрече передал конверт с деньгами, сказал, что можно. Это вам не родину забесплатно продавать, красота.

Чем сильнее она чувствует, как сжимаются нелюбовные объятия вокруг ее горла, тем сильнее становится она сама. Адреналин в крови нужная штука. Сейчас модно писать диссертации о мужчинах для глянцевых журналов. Она предпочитает не разбираться в скукожившихся гениталиях, изучая правила минирования больших площадей. Приятно думать, что из-за твоей смерти столько людей останется портить воздух. Со стороны человек выглядит еще хуже, чем на самом деле, но это подробность для полевого исследователя. Она ждет задания кого-нибудь убить. Потому что ей это настолько все равно и нет сил, что только бы сразу уснула, крепко и без сновидений.

- Чем вы сейчас занимаетесь? – главный вопрос любого мужчины.

- Ищу к вам эпитеты и не нахожу.

«Умри я сегодня, а ты завтра», вот о чем она не устает проговариваться во сне и наяву. Постепенно рвота проходит, она засыпает, приходит в себя с книжкой в руках, с маленьким КПК, на котором гигабайты нужных текстов. От готовности умереть любая боль тишает, никакая зомбуха не нужна. И никогда не слушать, о чем все они говорят.

Она не понимает, как можно печалиться, когда жизнь идет в нашу сторону. В Тель-Авивском университете изобрели «цифровую росу» - сеть капельных сенсоров, каждый из которых берет под контроль полсотни метров в радиусе. Звук, дыхание, тепло, свет и вибрация, если субъект движется на машине, - все передается в центральный компьютер. Куратор ее бился в падучей, что она должна выкрасть это и передать нашим лубянским товарищам. Иди и возьми пресс-релиз, думает она, глядя в лицо алкоголика, который из-за службы еще не принял с утра положенный стакан водки. Ее красота – это страшная сила, которая, увы, не спасет мир.

То, что происходит прекрасно настолько, что подчеркивает анахронизм людей, оказавшихся при деньгах и власти. Это полный неадекват. Все, что они говорят, думают, пытаются делать – достойно смеха и хорошего врача. Но и врачи почти все – безумцы и неучи. Русские, во всяком случае. Бедная толпа сограждан бегает, закошмаренная, не зная, куда податься, что делать, чего украсть, чтобы затовариться на всю оставшуюся жизнь. И земля уходит у них из-под ног.

Просыпаясь с утра, Нина поневоле задумывается о смысле жизни. Надо же что-то делать после ванны, парикмахерской, макияжа и привыкания к собственному виду. Проклятое филологическое образование и музыкальная школа стучат в сердце почище пепла Клааса. Работа над книгой «Космос». Берется «Словарь российской империи» Семенова Тян-Шанского и по алфавиту переносится в наше время. С фотографиями, мемуарами, видео, с личными, - когда они есть, - впечатлениями. Надо служить тому, что выше тебя, - говорил учитель, имея в виду не тупую власть, а острый смысл.

Речки Аа остались в Латвии, о них как-нибудь потом. Агабайту на реке Аргуни оказалась многокилометровой заболоченной отмелью между китайским городом Хулунбуир и нашей Читинской областью. Отмелью, прежде считавшейся сопкой – семьсот метров над уровнем моря! – а то и рудником, тихо переданной, кажется, китайцам по новому договору. Во всяком случае, пограничный переход с российской стороны так и не был построен, сообщают служившие там пограничники, добавляя, как водится: «по слову отбой наступает темное время суток». И снится им волшебный даурский карась и прочая копченая рыбка. Картинка «всюду жизнь», бедная, российская, безвременная, бессмысленная, но временами не беспощадная.

Если погрузиться в этот проект с головой, то страх будущего голода, беспорядков, уличной преступности, дурости начальства и выморочности всего вместе взятого – отступает. Из окна, говоря по телефону с мамой, она видит изъезженный колесами грязный снег, на окне распустившиеся цветы герани, длинные кактусы, еще растения, названия которых забыла. Еще до первой мировой там открыли флюорит, построили город с клубом, школой, больницей и библиотекой. Теперь народ там вымирает и бежит опрометью, осталось несколько сот человек, позади Россия, впереди Китай, внутренняя Монголия, сплошной, если вдуматься, романтизм. Бежать бы в Абагайтуй, да навряд ли пустят, небось, пограничный режим, если вообще не отдали все китайцам. А сколько казаки бились за это болото с китайцами! Стык истории с этологией, людей с популяцией муравьев. В 1929 году стояли насмерть с китайцами, Блюхер, Рокоссовский, кругом белогвардейцы с чанкайшистами, поэтому пришлось самим перейти границу и нанести неожиданный удар.

Посмотрела по Викикарте, оказалось, что в Китае. Потому, видно, и есть там, что не Россия. Для нее Россия уже как рак собственного мозга. Особенно если ездишь постоянно туда-сюда. По карте вышла на Краснокаменск с урановым рудником и тюрьмой для Ходорковского с Лебедевым, которые как раз хотели сдуть морок. Посмотрела фотографии, - праздник масленицы, дети в спортивных кимоно, бухгалтерия в новом здании для молодых специалистов, в прошлом казарма военных строителей. В 1960-х тут был поселок геологов, та самая романтика, елки-палки, куда все вышло, - нашли у красной скалы предгорья Аргунского хребта огромное месторождения урана. Подожди, подруга, но ведь эту жизнь, снятую на китайские цифровые фото, не пробьешь, не уроешь. Она сама уроет тебя. Об этом и будет, что ли твой «Космос»?

Когда она состарится, и у нее будет настоящий дом, из которого не надо будет никуда уезжать, она заведет себе черную кошку, посланницу Эреба, как в стихах Бодлера, которого она читает, чтобы подфранцузиться – и станет ведьмой, летающей в новой программе Google.

Идеал командировочной иметь в каждом городе по любовнику и другу. Можно в двух лицах, можно в одном, не суть важно. И, когда он звонит ей, как в этот раз, попросить написать ей по е-мейлу, так проще, пока у нее есть силы, а, когда нет сил, тем более, - посоветоваться встретиться друг с другом. Шутка. Но, право, ни с кем не хочется видеться.

В Абаган, оказавшийся алтайской Ябаганской степью, которую описал в 1900-х гг. водивший детей на экскурсию ученый ботаник и краевед Виктор Верещагин, она пока соваться не будет. А вот про абадзехов, что на адыгском их языке значит «ниже абхазов» - по месту жительства, - с удовольствием почитает. Едва ли не самые воинственные и многочисленные среди горцев, они в результате Кавказской войны, точнее, устроенного Россией геноцида, были выселены в Османскую империю, а остатки – в степной аул Адыгеи. Это что, спрашивает себя Нина, дальше весь «Словарь российской империи» окажется «Россией, которой нет»?

Он пишет, что ждет ее у сервированного стола. Повар будет убит, если она не оценит его искусства. (С него станется убить и повара, думает Нина). А чтобы она не опасалась ничего романтического, у него есть сообщение для «дяди Федора». Да, а она напишет его между строк в отчете для папы Карло. Играть в войну с большими деньгами на кону, вылизывая анус начальству, чтобы не грохнуло, - вот и вся доблесть этих больших мальчиков с диким страхом в собачьих глазах. Найти бы всех, кто научил ее, бывшую хорошую девочку с бантом в волосах, так их ненавидеть и все же грохнуть.

«Хорошая ты девка, а знаешь почему? – Он наклоняется над ней; она слышит его запах; она может писать диссертацию о запахах мужчин; в порнографическом рассказе о семейных парах на отдыхе, жены в которых должны были перед отъездом узнавать с завязанными глазами каждого, ощупывая члены, она определила бы любого, принюхавшись с расстояния в метр. – Потому что есть в тебе такая маленькая уютная комната с абажуром, куда ты никого не пускаешь, а каждый хочет и надеется туда попасть».

Она должна, что называется, доставить его по назначению живым. При этом нельзя задумываться, потому что она знает, что у нее изменяется лицо. Женское проклятие. Не морщи лоб. Колготки всегда должны быть ровными. Как в цирке, всегда улыбаясь и лицом к публике. Даже летая под куполом. Так что у нее внутри не то что комната с абажуром, а целый замок вырастет, обнесенный стеной и рвом, чтобы она могла никого не видеть!

У нее жутко болит левое плечо. Ей звонят, назначая встречи, на которые она не придет. В голове обрывки планов, которыми только попку подтереть. Понятно, что она остается дома, напускает полную ванну, растворяет соль, минеральные добавки и надолго погружается туда, прислушиваясь к мыслям, которые в это время приходят в голову. Это правильные мысли. За границей, например, понимаешь, что надо любить родину. Потому что никто в мире не понимает, какой это ужас. Ты носительница сакрального знания. Желания же расщеплены между хитрыми планами сжечь ее и взорвать и тупой переписью всех ее реалий. Поскольку они ничему в мире не соответствуют, кроме самих себя.

Вот они сидят и перекуривают. Чего ждут, - репетиции в театре, прихода человека, которого надо убить, своей очереди, явления истины, для которой уже есть методология, вахтера с ключами, бочки с квасом, стакана для водки, за которым уже пошли, потому что искусство равных глотков из горлышка безнадежно утрачено? Этих людей поддерживает только то, что другим еще хуже, чем им. Если бы не это, они давно сдали свои паспорта общественных животных.

Потом она думает, что это страна, в которой невозможно жить. Достойна ли страна, в которой невозможно жить, существования? Или только такая и достойна существования для людей с вывернутыми мозгами. Бессмыслица греет лучше смысла, поняла она, живя за границей. Кто-то звонит, стучит в дверь, наплевать. Она вызовет полицию, только если в дверь будут стрелять. Сладкий момент растворения с закрытыми глазами в воде без памяти о том, где находишься. Не дай бог эстетически развитой мухе оказаться в паутине ОГПУ, свитой за границей. По вдруг поднявшимся в груди пузырькам восторга осознает, что не в России. Иди, куда хочешь, живи, как сможешь. Про нее, однако, пустили слух, что агент Лубянки, и перестали приглашать. Объяснять, что ОГПУ распустило слухи, бесполезно. Все к лучшему.

Несколько раз неудачно появилась на людях. Переживала, подумала, куда бы прибиться, с удивлением увидела, что некуда. Ни денег, ни искусства. Вроде и концерты, и выставки, и книги выходят, а пустота. Душа не лежит. Вслушивалась в себя, в то, что вокруг: тишина. Длительность, в которой пребываешь. Тоже ничего страшного. Главное, не дергаться. Список приговоренных к цианистому калию дописала до середины. Разглядывала на потолке желтое пятно от настольной лампы. Держи ухо востро с теми, кто оживает, лишь говоря о смерти, - вспомнила она его слова.

Как-то она читала книгу о русских шпионах в Париже во время первой мировой войны. Она запомнила, как резидент австро-венгерской разведки сказал, что по роду деятельности он в курсе, что скоро империя, которой он служит, перестанет существовать. И он хочет обеспечить себе и своей семье средства на мучительный период истории. Она тоже что-то такое подозревает про будущее России, но пока не знает, точно ли. Курорты и роскошная жизнь тоже не для нее: чувство, что еще не начала жить, а уже надо отдыхать. Зачем они все туда стремятся, ей непонятно.

Прочла другую историю, как молодые венгерские евреи, готовясь к приходу гитлеровцев, создали у себя в городке группу сопротивления. После оккупации переехали в Будапешт, где легче было затеряться. Соединились с другими группами. Парни с «арийской» внешностью вступили в СС, чтобы быть в курсе планов против евреев. Доставали фальшивые документы, предупреждали родителей, которые, впрочем, им не поверили и погибли. Большинство их остались живы. Некоторых «эсесовцев» разоблачили и расстреляли. Другие выжили. Впрочем, это был внешний враг, соображала Нина, не поднаторевший в тотальном доносительстве и провоцировании сопротивления, чтобы тем легче его разоблачить и уничтожить.

Единственный бизнес, который возможен в сегодняшней России, это бизнес сопротивления. В один прекрасный момент она десятым чутьем поняла, что надо все сбрасывать, переводить в наличные. Позвонила управляющему, чтобы выдал ей полный расчет текущих дел с перспективой тотальной распродажи. Того чуть кондрашка не хватила, но парень молодец, справился, да и доверял ей больше, чем себе. К обеду была готова распечатка баланса, включая всю недвижимость.

- В акции? – спросил он.

- Ни в коем случае. В наличные. Распиши всем премиальные, включая себя.

- Вам не жалко?

- Еще один вопрос, и тебя не будет в следующем моем проекте. Тем более что он тебе не будет так интересен. Найди покупателя, который возьмет тебя в придачу ко всему.

Самое интересное, что она сама еще не знала, зачем ей нужны деньги. Зато чувствовала, что на всем остальном лежит знак смерти. И так опоздала на полгода, хотя и выиграла пару десятков миллионов. Когда через месяц началась олимпиада, война с Грузией, обвал фондового рынка в России и мировой банковский кризис, она была в числе примерно десяти человек, которые успели в последний момент спрыгнуть с поезда. Теперь можно было затихнуть и прислушаться.

Собрать людей, которые еще способны понимать и действовать. Для жизни нужно немного: квартира, компьютер, немного еды. Кого-то в Перми надо отселить от соседа-алкоголика и оградить от шавок. Кому-то назначить зарплату за интернет-библиотеку. Семье художника купить мастерскую, чтобы отселить из его мастерской. Энтузиастам оплатить интернет. Когда занята, поручаешь это всем, кому угодно, и они подсовывают, что им угодно. А когда сама раздаешь, то кажется, что руководствуешься планом, и он сам возникает. Главное, не превращать людей из нуждающихся в транжир. Ум и преодоление – вот лозунг. Аналитическая школа жизни. Умирающих - не на операцию, а в хоспис с ноутбуком. Те, кто еще жив, должен знать, что никто не поможет, кроме самого себя, - да и то в краткие моменты просветления.

Стало быть, она и сейчас не человек, но – организатор производства. Будь, какая есть. Она отказывается от получаемых приглашений, и уверена, что светская жизнь отжила свое. С чекистами и помойкой ей делать нечего, а знакомых видеть не хочет, слишком много о них знает. Тут и до депрессии недалеко, если себя не занять. А ее тонус в бешенстве противостояния дряни. Книжек читать не получится. Лучше раздаст гранты бедолагам, что читают и пишут за всех нас. Только представить их, скрюченных и покрытых пылью.

Так и сделала. Половина капитала пошла на откуп от бандитов, ставших властью. Остальное разложила по кучкам для умных людей на помин души. Оставила две квартиры, - детский комплекс бездомья! – которые и записать, кроме как на себя, не на кого.

Один из грантодержателей предложил ей план легального отбора денег у тех, кто у нее их отобрал. То есть у «вертикали власти», начиная с мелкой пираньи, что плавает на поверхности, и заканчивая самой крупной тварью, на которую и управы в России не бывает.

Она ничего ему не ответила. Проверила его насквозь до анализа крови и несвежей смены белья, от прадедушек до распечатки SMS за полгода. К тому же он не был ни системщиком, ни сочинителем детективов, действующим по всем заранее известным схемам.

Он дал ей бумажку с планом из нескольких пунктов. Если договорятся, то на следующем этапе покажет распечатку из трех страниц. Похоже на детский сад, ну да ладно. Ей теперь обходиться без секретаря и помощников. А с той стороны криминал в тысячу слоев: она знала, как действует система. Как сказал «русский Вальтер Скотт» в любимой детской книжке, «на низких людей не бывает недорода».

Декабрь был снежный, в январе стукнули морозы, да так весь месяц и стучали в честь объявленной борьбы с глобальным потеплением. Деньги еще не выделили, а температура уже под тридцать градусов. То ли в войну будет, думала она, глядя, как тихо падает на закате розовый снежок. Красота у них тут, в хорошо закрытом поселке с Рублеворовской дороги. Мороз сгустился уже до состояния тумана.

Больше, чем конспект плана, ей понравился его эпиграф. «Жизнь это досье на жизнь». Ну да, так она таинственнее. То есть больше смысла. Если бы ей сейчас начинать, и лет пятнадцать сбросить, пошла бы к богатому в номеклаторы, или как это в женском роде. Та, что идет чуть сзади и называет имена всех, кто идет навстречу. Ну, понятно, созвоны, назначение встреч, - все через нее. Сейчас это называется связью с общественностью. Отличная стартовая площадка для реализации любых амбиций. У древних римлян таким номенклатором обычно был раб. Он отбирал тех, кто приходил на прием, называл блюда, подаваемые во время приема, знал имена, биографии, особые приметы всей домашней челяди. По сути, ходячая энциклопедия, поисковая система Google. В руках все нити. В наше время, когда все отчасти рабы, очень перспективная фигура, - Сурков, начинавший у Ходорковского.

Теперь у нее много времени для фантазий. Почему-то она примерила на этого парня понравившуюся одежку, - как в детстве, когда на классном часе одеваешь принцесс в тетрадке в роскошные платья, - и вот уже план кажется вполне резонным, можно попробовать. Человек, помешанный на здравом смысле, не может не вступить с ним в единоборство. Это о ней. У нее теперь столько свободного времени, что она может затеять любовный роман, учить языки, стать ученицей художника, - что еще? Да все, что угодно. Вести частную жизнь, в которой нет места кредитам, инвестициям, телохранителям, заклятым друзьям с закрытых приемов и показов. Если заниматься совсем другим, то тайные планы воплотятся сами собой. Так он сказал ей, так и получилось, когда ткнул курсором в новостную ленту и прочитал, что ее первый недруг врезался в рекламный щит и погиб после посещения только что открытого легального казино в ближней оффшорной зоне. Видит Бог, она этого не хотела.

Странный человечек со стертым морщинистым лицом, которое вдруг в один момент начинало проступать резкими и отчасти пугающими чертами. В составленной им филькиной грамоте, которую он назвал «бизнес-планом», она ни слова не поняла, какой-то бред сумасшедшего. А результат налицо. Можно было рискнуть деньгами, тем более, небольшими. Она спросила, как это у него получается. Он понес пургу, что «если бы ангелы смерти слушали, что у них просят люди, то на земле давно никого бы не осталось». Но есть люди, имеющие на небе особый энергетический вес. К ним прислушиваются. Но время, за которое рассматривается просьба, не совпадает с нашим, желаемым. Ночью ты встречаешь гопников, которые будут тебя бить. Или идешь мимо Маяковки, а ОМОН набрасывается на тебя и волочит в автобус. Ты в фазе полноты сил. Мировая справедливость на твоей стороне. Эта мразь не должна существовать. Иначе рушатся основания человечности, не больше, не меньше. Можно загипнотизировать их. Можно испепелить на месте. Но не происходит ничего. Тебя бьют, рвут в клочья ауру, физически и морально уничтожают. Понимаешь, что это же самое было с начитанными в Каббале твоими местечковыми предками, вопиявшими к Господу. Били в Гренаде, Праге, Варшаве, в Аушвице сжигали, Б-г не помог.

Она даже попросила его ближе к делу, а то слушать нет сил, всему есть граница. «Ну, так вот, пожелание исполнится, - но потом. Но исполнится». Что-то с часами. Наши спешат по сравнению с тамошними. «Но маза с волей Б-жьей, в общем, совпадает».

Забавный господин. Всегда в галстуке, даже летом, в жару. Объяснил, что так надо: быть в приватной форме. Когда с возрастом расползаешься, нужны большие скрепы большой цели. А до сорока лет, мол, ходил в свитере и майке. Если он, как все, хотел выбить деньги «под проект», то вел себя предельно нерационально. Но в ее ситуации сдвиг по фазе как раз привлекал. Когда она напрямую спросила его, нужны ли ему деньги, он даже поразился: зачем. Ну, самый минимум. Он отлично устроился в тени философии для философов, писательства для писателей, умствований для умных, - лишнее только разрушит уют. Тогда она вообще ничего не понимает. Но промолчала.

Она не сказала и то, что заказывает этих чекистских гнид, но, кажется, и так понятно. В жизни должна быть цель, и он с ней был согласен. Или она с ним, неважно. Просыпаясь под утро, ворочаясь, она поражалась: что за чушь! Вечный двигатель был реальнее этого геморроя. Надо показаться психиатру. Ну а вдруг? Тут ее начинала дрочить такая злоба, что она заранее со всем соглашалась. Мужик сам разберется со своим попадаловом, а она вообще в стороне. Оплатила следующие три страницы, в которых были одни чертежи. Отложила на потом, сейчас есть поважнее. Спрятала на его глазах в сейф, а, когда он ушел, хотела порвать, но потом перепрятала. Мало ли, какой обыск.

Самое сложное в ее ситуации, это когда лишаешься окружающей челяди. Человек без слуг – это полчеловека, говорил ее дедушка. А кого не любят, - или хотя бы боятся, делая вид, что любят, - тот вообще не человек. Она сама замечала, как накачивалась чужой энергией, страхом, любовью, нуждой, поклонением и даже ненавистью. А теперь что? Трындишь по телефону, бродишь по квартире, приводишь себя в лучший вид, - а никто не видит всю эту красоту!

Солнце, мороз, короткий ядреный день – в окне. К черту свежий воздух. Ладно, дневной телевизор сделан под таких теток, как она. Вся эта реклама, пищевые добавки, настоящие йогурты и мясные продукты. Суд присяжных с неимоверными историями и страстями, сто пятидесятая серия очередного мыла, хрен с ними. Но где же показать саму эту кошелку на диете и фитнесе, кроме как инструктору, парикмахерше и лаборантке?

Заметила, что делает массу лишних движений. Грубо говоря, слоняется по дому. А ведь все эти гниды уйдут, сменившись другими видами, а бизнес будет продолжаться. Вполне можно что-то придумать, задвинув тем же теткам вроде нее нынешней. Какую-нибудь просветленную светскую жизнь с явлением Героя и Мастера. Нынешние чекисты отменили и ее, наводнив салоны подлым народцем из стукачков. Из стука в стук зачатый и стуком вскормленный, готовый за пару штук премиальных прикончить кого угодно, ощутив свою нежичью силу.

Значит, не просто Мастер появится в салоне у дам. Но имеющий власть убрать мразь и нечисть. А то в интерьерах сплошь жижа, плесень нелюдская. Звонит приятельнице, назначает на ближайший четверг. Пробный сеанс. Вызывают дух Путина. Тот юлит, вырывается, пытается угрожать, исчезнуть. Его держат крепко за астральные «ноги». Смешно и страшно. Кажется, что по углам ярко освещенной залы с гостями клубится мрак и сырые миазмы. Ее протеже преображен интересом дам, которые текут как сучки. «Новый Калиостро», - шепчет подруга. Дело тянет на оскорбление его величества, но надо ли бояться будущего, побиваемого настоящим?

- Мы все связаны с тем светом, - вещает Мастер. Даже нехватка зубов не мешает. – Настоящий философ участвует в новейших спорах, несмотря на давнюю свою кончину. Здесь нет границ, и страх перед крысами в погонах и без них попросту смешон. Расскажите знакомым, я готов к демонстрациям. Мои желания означают, что время наступило. Идеи приходят во время речи.

В заранее подготовленный момент он исчезает. Шофер отвозит его домой, а со стороны все выглядит чуть ли не вознесением на небо. Тетки в шоке, иначе не скажешь. Страх, восторг, все выбиты из колеи. Тут звонит шофер, что на обратном пути в него въехал джип, смял капот, теперь он ждет приезда ГАИ, чтобы оформить аварию. Жизнь продолжается неизвестным мысли способом. Надо ли ей следовать? Никто тебя не спрашивает. Приняла антидепрессант и вернулась к гостям. Главное, не переходить на наркотики.

Умный безумного не разумеет, - пишет он в схолиях к основному тексту антиправительственного заговора. Темное пятно неразумения пронизывает разум. Дегенеративные контексты реальной жизни диктуют обращение к магическим средствам, выворачивая в минус время и пространство. (Для нее это слишком сложно). Ум это состояние тела в данный момент времени, не более того. Любое место рассуждения ложное: по возрасту, поколению, положению в обществе среди других людей, в семье, в профессии, национальности, - кстати, вспомнил рассуждение полу-армянина и шовиниста П. Ф., что армянская нация должна сойти с арены истории, а еврейские носы предназначены для обоняния крови христианских младенцев. В России это очевиднее, чем в других местах, и слепота неприлична, но объяснима. Ложный язык, заемная наука (симуляция ее) и постоянная готовность к насильственной смерти вынуждают здешнего индивида к наращиванию защитных слоев дурости. Так и живут. Невменяемыми, как ни странно, труднее манипулировать. Хочешь дернуть человека за аппендикс воли, а тот отсутствует. Но есть код дурости, - как в сейфе или компьютере, - который можно взломать. Будем рассуждать логически, заранее зная, что это как бы ни к чему не приведет.

Она отложила распечатку в сторону. Она реальный человек, крепкий хозяйственник, ей углубляться в эту дурь ни к чему. Если в этом что-то есть, то потомки разберутся. Поддержит непризнанного гения мелкими взносами, - нехай живет и пасется.

Люди и мысли перестают сшиваться друг с другом одновременно. Она сказала, чтобы он поторопился, а то долго ждать нет времени. Или те, кто надо, дохнет, или она прерывает кредитование, а он катится ко всем чертям. Еще десять дней ему хватит?

Он пожал плечами. Если он скажет месяц, то, что изменится? Перед их смертью все равно не надышишься. Велено прикончить, так он прикончит. Он предупредил, что возможны любые последствия. Как после Распутина. Лучше не будет, а по-другому будет.

Как обычно в таких случаях, испытываешь упадок сил, ничего не надо. Зайдем со стороны Украины. С исполнения лучших криминальных надежд. Падая, бандит должен делать лишь то, что сам хочет. Сумасшедшие красят жизнь, когда их немного. Когда их все, и они считают себя нормальными, то можно даже не щупать себя, доказывая себе, что ты не дурак. Если есть этот телевизор, то философия Канта туфта. Но нелегальные занятия ею в подполье приветствуются. Вечером всегда кажется, что утро потратил впустую, может, солнце мешало сосредоточиться? Надо врубаться, а не дурью маяться. Абсурдно принимать кого-то во внимание, кроме себя. Какие там еще властители и судьи, что за бред. Только портишь себе карму.

В подполье у него была семья, дети. Он о них должен думать, трепетать, чтобы не повредить случаем. Все. Он сделал пассы руками. Остальное его не касается. Так блокадник, описывая изо дня в день свой голод, борьбу и охоту за едой, мог бы уничтожить всех фрицев во главе со Ждановым в Смольном, если бы задница не исчезла в дистрофии. К чему мысли, если они бессильны?

Обычно закрывают окна наглухо и не поднимают головы от книг. В магазин он выйдет через три дня, еды достаточно. Свободен, наконец-то свободен. Срочно создает, - на бумаге пока, - НИИ по изучению балтийских гнид. На унавоженной поколениями мертвецов чекисткой крысятины. Как отбирали дворянскую элиту, как закалывали и  жгли ее кронштадтской матросней, которую уничтожали в свой черед. Как потом подбирали по справочным книгам до крох дворянское семя, как в блокаду людоедствовали, и как потом взошло это крапивное семя тотального доноса, шпионства, чтоб избавившись от тощего коммунизма кривым православием, зажать остаток страны своей нежитью. В лабораторию – срочно! Брать кровь трижды в день, просвечивать насквозь, записывать клинический бред, который из них прет, изучать сны, - тут высшие формы деградации в стайную нелюдь. Может, и впрямь поодиночке их не взять, поскольку личность, субъект – отсутствуют. Только скопом, слоем, круговой порукой и мундирной честью. Ну-ка, где она там, Кощеева смерть.

Он еще раз проверил себя. На следующий день. Действительно, пришел в себя сильно к вечеру, когда темнота и свет настольной лампы охватывали в объятья. Был сильный снегопад, а, по сути, ничего не менялось. Скоро война с Ираном, может, там выход. Кажется, его присутствие на земле не было умным выбором. Подходит срок исполнения заказа, а он мысли никак не соберет, не говоря о большем. Почитал на латыни, это дисциплинирует. Что делать, он так ей и сказал: всех видишь насквозь, поскольку сам просвечен собой. Что проще, стать Наполеоном, как Раскольников, убив старушку, или убить Наполеона, как Пьер Безухов, став Безуховым. Причем, в одном и том же, между прочим, 1865 году. У него не было ответа. А время идет, и стрелка на тех шахматных часах поднимается, как в его детстве, сейчас-то, наверное, все электронное.

Казалось бы, пока идет время, все возможно. Но столько раз проигрывал, что, случись выиграть, даже не заметил бы. Слишком много новостей, поди пойми, какая из них твоя. Сказано «бодрствуй!», а он спит. Прислушивается, тихо. Сам бьет в колотушку, никто не слышит. Правильно делают. Не может уже провести прямую линию к искомому горлу, куда это годится.

Всего-то и надо не спать несколько ночей, долбя в одну точку всеми душевными силами. Никто не пробует, поэтому и не знают. Кроме всего, идя «на дело», начинаешь философствовать. Это что же, думаешь, начитавшись Натальи Леонидовны, ты требуешь казни, обращаясь к казнимому? И вообще начинаешь смотреть на вещи шире, - причем здесь отцеженный комар, когда вокруг бегают довольно дикие, хотя и забавные для наблюдения, верблюды. Или нет, этих ядовитых насекомых и так слишком много, они размножаются.

Он не спит, не спит, не спит. Иной раз даже бодрствует. Отдавать аванс ему не из чего. А искомая террористическая комбинация виделась почему-то more geometrico, чертежом прямых, как линии, суждений. Лишь бы дописать до конца ту большую, в несколько листов, формулу окончательного решения вопроса. Можно поспать, когда сознание устанет, сделать несколько шагов к дивану от письменного стола. Но ведь обязательно приснится нечто, от чего станешь не тем, кто сейчас. Проверено много раз. Можно не лезть в Восьмой Эзотерический Архив. Говорила ему мама в детстве: учись плавать, играть на пианино, занимайся магией, - в жизни пригодится. Он ленился, не слушал ее. Только потом догадался, что время так устроено, что в него, кроме планов, ничего больше почти не влезает.

Если в день избрания имярека президентом сгорает Манеж в шаге от кремлевской стены, то дело кончится пожаром страны. Он же наткнулся на новость, что в Деденево сгорел дом приемов любимой путинской лыжной базы. Что это, начало или ложный позыв? Так истребитель, уходя от ракет, выбрасывает тепловые ловушки? Или первая ласточка веерного отключения нежити? В любом случае, он не прекращает усилий.

Объявили штормовое предупреждение до вечера. Метеоцентр страховал себя на случай сильного ветра, который обрушивал рекламные щиты. Мало ли что. К тому же, если объявят ураганный ветер, то его наверняка не будет. А вот голова жутко болела. Она позвонила знакомой врачихе, та сказала, что это магнитная буря. А через три дня вообще будет самая сильная за эти годы. Мол, лежи и не рыпайся. Как будто с головной болью можно лежать. До рвоты. Давление, наверное. А тут еще он прислал е-мейл, что где-то сгорел охотничий домик президента. Конечно, надо держаться подальше от психов. К старости неудачники начинают изрыгать яд. Такая человеческая природа. Или купировать железы, вырабатывающие яд, или фиксировать конечности, включая голову, чтобы урод не разнес все вокруг.

Что поделать, она менеджер, начальник над муравьями, надсмотрщик над строителями пирамид. Ей не дано обжигать свой кирпичик, пополнять архив, корпеть над стишком и возделывать свой садик, пока не явится самый мелкий из смотрящих за «бизнесом», чтобы взять свою долю деньгами или жизнью трудяги. Она на другом уровне, и слава Богу за это. Она по-другому устроена: грабли чаще, как заметил один из бывших партнеров.

Но пришла в себя и опять жалела этого ученого-сперматозоида. Хорошо устроился, - книжки, бумажки, записи, мыслишки. И дуры, вроде нее, его подкармливают за шибко умные бредни. Хотя, кто знает, врет гладко, может, впрямь что-то выйдет. Написал ей записку: «Сторож, сколько ночи? Сторож, сколько ночи?» - «Приближается утро, но еще ночь». Ага, как же. Знаем мы это утро, начало следующей за днем ночи. Лучше так: «Доктор, сколько блевать? Доктор, сколько блевать?» - «До самыя до смерти, Марковна, скоро пойдет зелень одна со слизью».

Когда смотрела, как люди читают, завидовала, говорила, что времени у нее нет, а то бы тоже, как они. Время появилось. Попробовала. Чуть с ума не сошла. Не для нее. Шея с поясницей болят. Как без движения сидят целыми днями, - непостижимо. Нормальная жизнь так устроена, что сначала что-то делаешь, а потом думаешь. С утра, с рождения, со школы, - все решили без тебя и заранее. Ты только успевай поворачиваться, отвечать, огрызаться. Как говорится, философы столько раз уже объясняли мир, что пора уже начать что-то делать. Потому что у тех, что с книгами, все как раз через задницу и в обратном порядке. Сначала думают, а потом – опять думают.

Подруг у нее не было. «Мои подруги это русская армия и русский флот», - любила она повторять в шутку какого-то из царей. Ей хватало звонков по делу даже сейчас, когда вроде никаких дел не было. На трындение с тетками времени и желания не оставалось. Нечем заняться, так лучше покататься по миру, свет посмотреть. Хотя, как сказал ее всезнайка, Евгению Онегину и это вскоре надоело. Зато она могла все бросить, целый день счастливо занимаясь сама собой. Довольно быстро кончался день, сверкнув из-за домов напротив. И ты говоришь себе: я занимаюсь собой. И счастлива. А в новостях сквозь день – режиссер умер, модельер повесился, певица скончалась, милиционер забил до смерти задержанного, футбольный комментатор умер на сборах в Испании, - и так непрерывно до ночи. Может, правда, ее протеже это делает, потеет, выходит из себя. Она видела, как он начинает дрожать и дергаться. Посмотрим. Главное, самой не угодить в воронку. Ее это все не касается.

Он все пытался очертить круг ее общения. Она не могла взять в толк, что ему надо. Каждодневное не замечаешь. Он объяснил: список тех, с кем она общается. – Вот еще! – сказала она, - Чего захотел. Не его, мол, собачье дело. Никто не рассказывает об очевидных вещах: как заработали деньги, сколько именно, круг знакомых, телефонный справочник, распорядок дня, встречи, еда, разговоры. Да, неприглядно, вонь, как от всяких испражнений, но иначе анализа не взять.

Решающий момент узнавался по наступившей болезни. Он не мог есть, так его тошнило. Не от желудка. Нравственное отвращение. Окружающая смертность известных людей становилась угрожающей, вымывала память, - кого ни коснись, либо уже не было в живых, либо на подходе. Это был знак. В 1985 году во время горбачевского съезда КПСС весной он болел больше двух недель, как никогда в жизни. Пока участковая не дала американскую пилюлю, которая излечила в момент. И постепенно началась новая жизнь, которая закончилась полным провалом, чтобы сейчас начаться, - он верил в это, - еще более новой и неожиданной. Близость Бога узнаешь по тошноте.

Значит ли это, что скоро рассвет? Возможно и так. Чтобы не стонать, пугая соседей за стеной, чей мирный храп порой доносился до него по ночам, он закрывал рот одеялом. Только планы на будущее не надо строить. Хватит с него заселения пустыни. Можно ли сохраниться в опустошаемом времени? Да, если вживаться в приметы будущего. Какое будущее было в 1940-е годы, чтобы в него вживаться? Он оставлял этот вопрос без ответа. Приходилось жить во все времена сразу, чтобы не жить в своем. Или жить в нем вдвойне.

Но пока что не прекращать усилий. Тут-то рыба и может ускользнуть с крючка, знал хемингуэевский старик. Сволочь! 1930-40-е годы дают нам опыт стратегий выживания. Или все-таки – смерти? Или – подвига и аскезы? Нет ответа. Ждите ответа. Приснился один из реформаторов, с которым он спорил, что не надо было обманывать людей ваучером, а тот орал, что он ни кто-нибудь, а сам орден за заслуги перед отечеством первой степени. Цитата какая-то, Гоголь какой-то, ему даже во сне стало неудобно, что человек так подставляется. Или вот еще сон: некто женился на джипе-внедорожнике.

Потом она бы его спросила, любит ли нынешнюю Москву. А он ответил бы, что нет, потому что в ней теперь людей даже для масштаба не рисуют. У него много еще было приготовлено скрытых цитат. Их приходилось или все сразу сказать, или молчать. Еще нашел в сети ее блог, откуда узнал о себе много такого, чего даже Поприщин не услышал от собачки генеральской дочки, за которой собрался ухаживать. Мол, умный, умный, а дурак. С двух слов понятно, чего хочет сказать, а он пыжится, и сопля всегда под носом. Нет сопли, ложь! Впрочем, это не он унижен подсматриванием чужого дневника о себе-уроде. В других глазах всегда мал и перевернут, по закону какого-нибудь Гельмгольца. Это естественно. Надо поэтому сразу решить, что он ничего ей не должен. Облегчение.

Всего одна таблеточка, и мир, если не прекрасен, то терпим. Она ведь не наркоманка. Доктор сам ей выписал: мозгу надо помогать, слишком большие нагрузки сейчас на него обрушиваются. Через полчаса она будет умнее трех четвертей земного шара. Пора выйти на люди. Найти свой круг. Это главное. Говорить «я хочу куда-нибудь уехать, все равно куда», - нельзя. Так считает доктор Заратустра.

Она позвонила секретарю, спросила, знает ли, за что она платит ему деньги. Где маршрут путешествия, где билеты на самолет, где заказанные автомашины, гостиницы, экскурсии. Притом, что через два дня ей везде становится скучно, и нужны ходы конем. Только не буквой «г». Буквы «г» ей и так хватает. Ей плевать, что она от чего-то его оторвала, и слышно, как он скрипит зубами. Она знает, что он честный человек, и, если у него есть кто-нибудь на его место, она прислушается. Никогда не надо работать, унижаясь, ради денег. Честь стоит дороже.

Ей удалось проскочить в аэропорт, минуя пробки. Отлично. Паспортный контроль прошла практически без очереди. Замечательно. В дьюти-фри, не глядя, купила флакончик духов, плитку шоколада, какую-то косметику. Все вокруг поделено между миллиардами людей, - воздух, мысли, вещи, красота, пейзажи, музыка, журчание в туалете. Поскольку все не помещаются, идет деление по слоям, тысячи уровней, куда уже никогда не пробьешься. А без транквилизаторов вообще никуда. Она посмотрела вокруг. Пассажиров была тьма-тьмущая. Те, кто работал здесь, тоже интересовал. Ездят сюда изо дня в день. Проводят по десять часов в сутки. Тут вся их жизнь. Зачем? Такие вопросы не задают, запомни.

- Понимаете, - сказал ей учитель, - или все находится в логической связи, или ничего не существует.

Она не против. Когда не болит голова, она даже – за. Но тут затык. Жаль, что она не философ, чтобы открыть, как и в чем их обманывали. Они не учли, что каждый человек склонен к запутыванию следов. Неважно как. Видимо, это было названо грехопадением.

Красивая, модно одетая дама была погружена в свои мысли, не обращая внимания на окружающих. Некоторые мужчины поглядывали в ее сторону. Объявили посадку на самолет, и она поднялась, когда очередь стала реже. С собой была сумочка, которую она показала, открыв. Показала чек из дьюти-фри на флакон духов. Иначе любая жидкость запрещена на борту. Попросили вынуть из коробки, это тоже обязательно. Заодно пригляделась к скрученным мозгам тех, кто «работает с людьми», как бы видя их насквозь и забавляясь мелким издевательством над текущим мимо двуногим контингентом.

В полете она, как всегда, читала детектив. Поела, поспала. Господин справа никак себя не проявил, смотрел в окно. Она опять поймала себя на том, что от людей ее тошнит. Плохой признак. Надо показываться психиатру, но и он человек. В отличие от доктора Заратустры. Тетка слева не раздражала ее, потому что сразу куда-то ушла и появилась перед посадкой. В самолете ты как в любом средстве передвижения, как в автобусе каком-нибудь. Лишь бы подальше от пункта А. Предстояла конференция, много известных людей, номер в гостинице уже ждал ее. Сначала душ, потом обед, потом регистрация и пленарное заседание комитета. Ее поражало, как все эти люди соглашаются играть по правилам, которые никому не нужны, терять время, сидеть, слушая часами чужой бред, улыбаться едва знакомым господам, на что-то надеясь. Идиоты. А она еще хуже, потому что знаешь больше положенного. И всех их спасет только известно чья смерть.

Не успела она задремать, увидев все наперед, как объявили посадку. Господин справа извинился, увидев, что ее стакан сока мог пролиться, и легко его подхватив. На каком странном языке он извиняется, еще подумала она, не совсем, видно, проснувшись. Хорошо, что у всех теперь есть с собой маленькие компьютеры, наушники, таблетки, чтобы уйти туда, где хоть что-то можно понять.

Все было как обычно. Встретили, довезли из аэропорта в гостиницу. Новизна заключалась в том, что в холле встретили молодые люди одетые по моде Ренессанса, соблюдая астрологические цвета и одежды дня недели, хоть какое-то разнообразие, выбивающие из обычной колеи. На больших экранах там показывали картины, кино, лазерную графику. Объясняли соответствия с древними богами, раздавали красивые брошюрки со старинными текстами. Прочитала, например, что логика с магией выросли бок о бок. При нехватке магии переключаются на магию и наоборот. Притом, что семинар посвящен финансовому кризису и чему-то связанному с банковской деятельностью. Веселья духа, вот чего не хватало в России, несмотря на любые уворованные деньги.

И так уж сложился хорошо этот день, что вечер и ночь она провела с неким мужчиной, который все домогался узнать о нее не то, что имя, а хотя бы из какой она страны. Она отвечала, что из такой она интимной страны, что ни словом сказать, ни пером описать. А странный ее английский акцент он так и не смог идентифицировать. Смешной дядька, от которого получила полное, незаинтересованное удовольствие.

Зато утром не могла от стыда, ужаса, тошноты глаза открыть. Хорошо, что никого рядом не было. Оставшуюся от него вонь срочно проветрила. К завтраку не вышла. Хорошо, что вещей особо не было. Собралась за минуту, позвонила, что выписывается из гостиницы. Попросила найти ей другую. Желательно в другом городе.

«Дружок мой, я еще раз убедилась, что человек замкнут в коконе своей натуры. Выйти наружу не представляется возможным. Для чего жить в каком-нибудь Лондоне или Риме, если ты не вылезаешь из своей вонючей Вороньей Слободки? Иная жизнь где-то, наверное, есть, но она мне не доступна. Мой парикмахер говорил, что нужно сильное потрясение, чтобы увидеть, что на самом деле происходит вокруг тебя. Древние называли это эпифанией, явлением божества, которое вырывает тебя из обыденного пространства. Да, у моего парикмахера философское образование. Просто он отыскал в себе более подходящие нашему времени таланты и процвел. Но здесь я одна, закрыта для божеств, ничего, кроме собственной дряни, вокруг не вижу. Тоска. А ведь мой тренер по фитнесу предупреждал, что нежить, которая окружает нас в родном болоте, суть знак к нашему пробуждению. Да, он большой эзотерик, не знаю уж, чего он там окончил. Поговорила с тобой и легче стало, уж извини за внимание, как выражались в детстве».

Что взять с людей, которые пугаются трупов в новостях, а сами свежего мертвеца живьем ни разу не трогали. Безумцы, которые хватаются за логику, чтобы окончательно не сверзиться в дурку распада. Вот, что бывает с теми, кто не приемлет кривые правила этого мира, держится за целку, не грызет, как положено, ближнего своего как самого себя.

Парикмахер освежает мозги лучше бестселлера. Она сделала прическу. Полежала в ванной. Походила по магазинам, поражаясь засилью китайских, пакистанских и вьетнамских товаров в бутиках. Дожили, однако. Надоело оказываться в идиотках. Общаешься с людьми, не понимая, кто это на самом деле. Идешь по улице, не зная, что это, какие тайны скрываются. Навигатор GPS выбивается из сил, чтобы объяснить, поисковая система рассказывает о собеседнике, ты уходишь в дебри, никакой головы не хватает, а поговорить уже не с кем, потому что они еще дурее компьютера. Оттого везде ощущаешь себя то ли в экспедиции, - с детства мечтала о путешествиях, читая книги, - то ли в эмиграции. Ее претензия к людям, что были взвешены и признаны легкими. Надо было встретиться с юристом, с архитектором, с секретарем, а она все откладывала: ну что нового они ей скажут?

Поэтому он и получил от нее е-мейл с просьбой сообщить что-то такое об окружающем, чего бы она не знала. Он находился в доме умалишенных, но все, кажется, уснули или затихли, и можно заняться своим, столь же придурковатым, как и остальное. Призывать смерть кремлевским уродам это еще и вызывать бедствия на собственную голову, так уж устроено. Но бойцы не отступают. К тому же он должен обо всем написать. Один патологический вегетарианец сказал, что, если воображаешь меньше миллиона читателей, то не стоит браться за перо. Но довольно представить своих читателей, чтобы навсегда избавиться не только от грамотности, но и от членораздельной речи. Накормив психов завтраком, прочтите им простенький текст и попросите пересказать. Надолго хватит. Как заметил классик, все, что говорят люди, имеет смысл, - но не прямой, а свидетельствующий о них самих.

Каждое слово объяснения с близкими оборачивается очередным уровнем взаимного непонимания. Бегал по комнате. Залез на потолок. Чуть не упал. Наследил, надо оттирать. Тряпка будет не совсем чистой. От мокрого - белое пятно, разводы. Надо найти место, где никого нет и не будут мешать читать. Надежды на каюк кремлевских придурков и последующий гонорар мизерны. Книг полно, читай, не хочу. Город завален снегом и тишиной. Она просит ей что-нибудь прислать. Начиная работать, встаешь на скользкую дорожку времени, выскальзывающую из-под тебя. Ты один, никого рядом, вот беда. Что это за письмо без читателей, без подголосья, без эха. Каземат, а не литература. Сыро, плесень, голос весь в камень уходит. Петербург какой-то, а не писательство.

Могла бы там организовать партию борьбы или сопротивления, подумал он. Чем зря время терять. Правительство в изгнании. Связь с внутренней эмиграцией. Но девять из десяти делегатов окажутся офицерами с Лубянки. И спонсор, вроде Березовского, будет из них первым. Этого-то как избежать?

И опять вернулся к прежней мысли. Если писатель сам создает читателя, то его конкурс не прошел никто, кроме Бога. А потом оказалось, что и Бог не прошел. Стало быть, подлинная книга отражений, книга двойника, оригинал отмашки из окна и балкона. Неподъемный солнечный зайчик. Посторонним внутрь хода нет. Жизнь там идет тайная и захватывающая, как черная дыра. Вход – через зубной канал, там, где нервы. Наверное, поэтому он не может выйти из своих мыслей даже ночью. Бессонница. Если кругом нелюдь, то с кем жить. Если они нежить, то кто эти люди, идущие поутру через снежное поле. Логика говорит, что - пыль, что их списали с баланса, и памяти от них не останется. Ибо они не делают ничего, кроме никому не нужной дряни. И весь их капитал не нефть, а бессмысленное страдание бьющейся о лед рыбы. Вот и смысл в глазах светится, но рыба уже уснула.

«Вы пишете, что выстояли очередь в сберкассе, но никакого денежного перевода на своем счету не обнаружили. Замечательное открытие. А за что вам платить деньги? За тот бред, которым меня потчуете. Так я наперед знаю все, что вы скажете и напишете. Хоть бы чего-то новое придумали. Но вы пишете «от души», забывая, что душа самое скучное и однообразное, что есть между людьми. Оставьте ее для себя. И не рассчитывайте, что кто-то будет платить вам за нее деньги. Я не ставлю крест. Подумайте, поголодайте. Выйдите на иной уровень общения. Отоспитесь, наконец, а то жаловались на бессонницу. Вы все знаете лучше меня».

Страшен не бред, страшно, когда он закончится. Мы должны смягчить шок, который обязательно наступит, когда больной вдруг увидит правду, - сказал инспектор русского отдела. – И постараться наладить лечение. Вы понимаете, что в начале 90-х у нас ничего не получилось. Не будем искать объяснений в мистической способности русских уводить любые инвестиции в песок. Декарт, как шпион и философ, учил нас терпению разума. Говорить, что в России не действуют законы логики, а заодно физики и термодинамики, было бы преувеличением. Другое дело, что деньгами сейчас делу не помочь. Не получилось с жупелом классовой борьбы, так чекисты решили деньгами откупиться от права, морали и рациональности. В этом смысле они опасны для европейской цивилизации, это бесспорно.

«Вы играете в шахматы? – спросил тот, прециозно отставляя мизинец своего мерцающего щупальца. – Что если мы таки ударим во фланг Цезарю и заставим ООН пересмотреть итоги второго переселения народов? Морины и менапии прошли подготовку в военных лагерях и выглядят лучше, чем тогда. Смотри, расставим фигуры в этой позиции». В полусне все выглядит гораздо хуже, чем когда проснешься. Если свет пучком, то жизнь фиолетова, а смерть на виду красна.

Он вкусил главное: сладость письма и смехотворность написанного. Читатель всегда глуп, не видя контекста. Барахтается на мелководье, выбрав самое легкое, уносим течением. Вот и сейчас героиня где-то болтается, в Англии, что ли. Не хочет платить по счетам, не понимая, что просто выходит из зоны наблюдения – в ничто. Он же разгадывает «код П. Ф.», оставленный тем в статьях «Технической энциклопедии», которые успел написать перед арестом и уже наполовину в ссылке, куда отправлен в качестве «троцкиста».

Времени мало. Сон сокращен до предела. Как и еда. Надо выделять энергию, а не поглощать ее и переваривать. П. Ф. выбрал невинный отдел материаловедения. Не успели появиться первые тома, как начался «великий перелом». Пошли суды над инженерами, объявленными вредителями. Нельзя бояться. Речь идет о живом веществе. В большой статье о костях выносим за скобки главное, - костный мозг. Но и оставляем немало. Наличие живого вещества зависит от вида животного, его пола, возраста, места кости в общем анатомическом строении. Через 10-13 лет нацисты поставят на поток переработку костей и кожи богоизбранного народа. К сожалению, в условиях военного времени для полноценных исследований не было условий. Многое кануло втуне, ушло в исторический осадок и взвесь. Как, например, усвоение коммунистическими организмами человеческого мяса в сотворенном Петром городе на Неве.

Ладно. Не надо бояться стремительного движения вперед. И так многое ему мешает. Костных минералов больше у птиц, чем у млекопитающих, хотя и не намного. Надо было взлетать личными усилиями, не перекладывая на технику. А что с костями ангелов? Недаром он посоветовал Льву Давидовичу соответствующую литературу. С возрастом воды в костях все меньше, а жира и минералов больше. В быке больше живого вещества, чем в человеке, а в человеке больше, чем в верблюде. Идут пионеры: привет Ницше! В золе костей человека больше фосфорнокислого кальция, чем у быка, но меньше, чем у верблюда, хотя в относительных величинах последнего превосходит. Крематории тоже не случайно появились. Вспомним всесожжения индийцев. Но не будем чересчур эзотеричны, как масоны с их любовью к алхимии. Разгадывать намеки на больших информационных скоростях будет некому.

Живая кость, вот главное. Каналы глобальной сети пронизывают костное вещество, - si licet parva componere magnis, - если можно соединять большое с малым, как писал Овидий, сравнивая суматоху своего ареста при отправке в ссылку с паникой при взятии Трои.

- Я поняла, тебе главное, чтобы самому было интересно. А на остальных плевать. Театр одного актера.

- О-о, это недосягаемая мечта. Что может быть прекраснее, чем не обращать внимания на профанов.

-Думаю, вопрос о финансировании решился сам собой. Это ты должен приплачивать тем, кто тебя читает.

- Неплохая идея, думаю, у нее есть будущее.

Сопутствующие эмоции, гримасы, улыбочки и смехуечки выпариваются, словно лишний жир. Шифр к разгадке складывается из ряда составляющих. Как один из штрихов, - слова П. Ф. сыну, что он способен к созданию сверхмощного оружия, которое от него требуют, но категорически не поддастся на уговоры. Возможно, имелась в виду пресловутая энергия от вращения земного шара, что-то вроде конденсации электромагнитного поля. Но не будем забегать вперед. Всякое познание хорошо в жанре в детектива.

Ну, так что же, она сама умела себя развлекать. Когда есть деньги, то не превратить каждый день в череду развлечений, - преступление. Выставки, салоны, магазины. Любимая ткань с орнаментом «жуи», гобелены, витражи, антикварная мебель, посуда, архивы. Погодите, она еще введет в моду стиль «ученой дамы». И деньги будет давать только за конкретные консультации, а не за интеллигентские «ля-ля-му-му». А то ей нравятся эти разговоры, что, «действия маловато». В нее словно бес вселился. Носится, как проклятая, по Европе, впитывая всех этих Маргарит Наваррских и Христианов IY, все, что упустила в дворовом провинциальном детстве, но ощущение, что главное все равно не пристает, отскакивает от нее. Присмотрела книжный шкаф красного дерева в стиле «шератон». Теперь ищет в него не более ста книг, подлинных раритетов. Прочее, говорят, доступно уже в электронном виде.

Вот именно, думает он, листая стопку глянцевых журналов, которые выносит в подъезд, где их вместе с книгами разбирают узбеки с первого этажа. Как мгновенно сдулась вся эта гламурная фишка богатых теток. Ну, уселись в модных интерьерах, в которых невозможно жить. И что дальше? Тоска. Пересаженные стволовые клетки вдруг перерождаются в раковые. Болезнь сжигает за пару месяцев. Члены семей врагов народа жили дольше. Бессмыслица входит в стадию рутины. Будущее страшновато. Куда бежать?

Дело известное. Если не знаешь, она это ты или сама по себе, - взгляни, есть ли у нее тень, отражается ли в зеркалах, не фантом ли бессонной мысли. Ему чаще попадались люди, непонятно почему. Впрочем, со многими был невнимателен, думал о своем. Мол, проще придумать сюжет, чем ждать, пока клюнет. Птички поют, жара, стрекозы, клонит в сон, не отводишь взгляда от удочки. А, оказывается, зима, и ты разгорячен пустым воображением. Abreg ad habra – не оставь нас небесным своим огнем до самыя до смерти! Мол, оплачиваю тебе год работы над жизнеописанием некоей семьи. Говорят, там до пуда скелетов в шкафах спрятано, сдашь на переработку. А он в ответ, что нынче повсюду спрятан лишь собственный – универсальный, - скелет, дико, к тому же, размножающийся.

Ага, заодно напишет и комментарии с дополнениями к статьям П. Ф., прочитанным между строк. Например, к статье о костях – о «вороньем отростке», магической косточке, по которой все будут воскресать в день Страшного суда. О костях в алхимии, оккультизме, в теологии, мистике. Статьи П. Ф. в «Технической энциклопедии» это шифр, тайнопись, видимая вершина айсберга.

Вот тут за окном и повалил снег.

Еще накануне болела голова, клонило в сон. Лучшее лекарство, - лечь на диван, забыться на несколько минут сном. И тут же вскочить, умыться, готов. Ну, в крайнем случае, выпить горячего, только что заваренного крепкого чая.

Он посмотрел прогноз погоды. Что-то подобное обещали, но не в таких количествах. Не больше трети месячной нормы осадков за два выходных дня. Тут уже вкрутую завалило шоссе, образовались накаты, а впереди ночь. Зато во дворах какая-то прекрасная сказка. Именно так и должен у нас приходить апокалипсис, вдали от Библии, бесшумным наслоением монастырских стен. Его поразило, насколько скоротечен, оказывается, конец света. Первая мысль – успеть до светопреставления. Холодное время в руке, пушистый тающий снег.

Когда это у него обнаружилась болезнь засыпать в чужом пространстве? Ладно, в автобусе, в гостях или электричке. Но просто выходишь на улицу, навстречу люди идут, машины едут, сверкают витрины и названия магазинов и банков. А он чувствует, как начинает расплываться взгляд и клонит в сон. Такая вот болезнь, хуже английского сплина.

Проходит много времени, прежде чем она сознает, что вековая культура еды, проституции, домашнего искусства (а бывает ли иное), учебы, логики и много чего еще никогда не откроет ей свои тайны. Русские люди носят свою пустыню с собой, - их счастье, что мало кто из них это понимает. Потому они так органичны у себя дома и так нелепы, - с водкой и песнями, - за границей. В новостях, что все эти менеджеры начали выбрасываться из окон отелей, - в Паттайе, Шарм-аль-Шейхе, Андорре. Прочла большую статью, о том, что все русские запрограммированы на самоуничтожение.

Зашла в кафе недалеко от гостиницы. Чтобы любоваться на снегопад в окне, непривычный для этих широт. Удивило, что молодой человек подсел к ней за столик, - здесь это вроде как не принято. И по-русски заговорил с ней. Не о снеге, как думалось, не о предложении каких-нибудь услуг или товаров. Спросил странное: есть ли тут люди. Объяснил: люди, решающие, что им делать, ответственные за свои поступки, понимающие, когда их дурят.

- А это не люди? – на всякий случай, обвела она рукой вокруг.

- Нет, - покачал он головой. – Да вы и сами знаете.

- А вы кто?

- Я инопланетянин. – Поскольку не сумасшедший, решила она, значит, прикалывается. – Это так здесь называется. На самом деле, я – двойник. Самые распространенные инопланетяне это двойники. Вся проблема в том, что двойники бывают только у людей. Поэтому я и спрашиваю, не знаете ли, есть они тут?

- А какие признаки у людей, если эти вам не подходят.

- Вот только не надо… А то я решу, что ошибся. Если вы не человек, то фуфло. А если чувствуете разницу, то постепенно поймете, в чем она. Сразу скажу, что разгадка не в способах размножения и половой жизни.

Парнишка, кажется, издевался над ней. Но при этом вроде не врет. Она гордилась своей способностью раскусывать человека. А в нем и правда была в глубине какая-то сдвинутость. Что-то не похожее на обычных людей. Из-за снегопада время между chien et loup наступило раньше обычного. В сумерки, если честно, у нее начинала плыть голова. Обычно она без труда изображала из себя нормальную, но тут вдруг расхотелось.

- А почему решили, что я отличаюсь от нежити?

- Нежить – слишком сильное слово. Имитанты, - вот в самый раз. Они потухшие. А вы мерцаете, как ни странно.

- То есть не безнадежна, как остальные?

- Да, - сказал псих, - но придется пройти курс повышения квалификации.

- Что вы мелете… - хмурится она. – Оставьте меня в покое.

- Лучше спросите, как стать человеком. Недолюди – плохой диагноз, вы сами видите.

- Я думала, что это дается от рождения. Или не дается.

Парень попросил у официанта пиво. Если он собирается сидеть здесь, то она уйдет.

- Некоторым дается возможность быть человеком. Но немногие ею пользуются. – Он надпил из кружки. – Теплое пиво в холод, отлично.

Он вдруг взял ее за руку. Негрубый, даже приятно.

- Очень простые процедуры.

Она засмеялась: - Я ломаю голову, кто вы. А вы хотите впиарить свою панацею. К чему такие сложности. Скажите, сколько она стоит, и я вам дам.

Он засмеялся еще громче, чем она. И вздохнул: - Заграница для нас, как захватывающий детектив, переведенный неграмотным придурком. В лучшем случае, остается следить за сюжетом. - Он сокрушенно покачал головой. - Но я вам открою глаза. Сперва покажется, что сходишь с ума, потом все встанет на место. Чтобы рука срослась, ее надо сломать.

Нет, определенно в нем было что-то не то. В России, ведя бизнес, часто сталкиваешься с такими. Даже термин какой-то есть для этих людей на грани криминала. Она потом его вспомнит.

- Если захотите, можно осесть здесь, поменять имя, биографию. Даже пол, как вы знаете, сейчас меняют. Очень расширяет взгляд на реальность. У нас есть специальная программа щадящего расширения сознания. – Он на нее смотрел, словно хотел загипнотизировать, что напомнило ей то ли Гитлера, то ли Путина, какую-то мелкую ящеричную тварь. - Поверьте, обычно такие предложения дорого стоят, их надо заслужить.

Она привыкла, что, когда к ней обращаются, сначала надо помолчать.

- Ну, хотите? Буду вашим чичероне по картинам Беллини, Лондону, по эрогенным зонам гомеровской «Одиссеи», при этом докажу, что ее написала женщина. Обещаю, что скучно не будет. Согласны, нет? Ну, и правильно. Еще себя не исчерпали, чего же перебегать на ходу.

- Вы издеваетесь, что ли? Или это просто такой разговор с самим собой.

- Конечно, я с самим собой говорю. Как всякий нормальный человек. Но и вы подключайтесь к разговору. Крайне выгодная для вас информация. Мы предлагаем вам жизнь со всеми ее неожиданностями и бонусами взамен счетов в банке и недвижимости. Соответствующие бумаги готов предъявить немедленно. – Он показал на небольшой портфель. – Здесь и недоплаченные вами налоги, и сомнительные операции, и серые схемы. И то, что «все так делают», мы учли. Увы, преступность режима не является смягчающим обстоятельством для отдельных незаконных деяний. Наверняка есть какое-то латинское выражение по этому поводу. Я к тому, что искать защиты в законе вам не приходится. Даже за границей. А вот начать с нуля совершенно новую жизнь, - волнующую, рискованную, полную современных технологий, - это очень даже кстати. И я возвращаюсь к своему предложению. Ваши деньги и имущество в фонд инопланетян ради vita nuova. Вы сможете стать двойником себя, - высшее предназначение, какое только бывает у человека.

Что бы ни говорить, лишь бы говорить. Она знает эту породу. Никак не запомнит разницу между фертильным и девиантным. А ведь не девочка. Если человек как бы угрожает, а ей не страшно, то значит ли это, что он лжет или, - наоборот, говорит правду, к которой надо прислушаться? Представим, что правду. Тогда правильно сделала, вложив деньги в людей и проекты, какой-нибудь да сработает. Неожиданно, но в нужный момент.

- Жаль, что я вас не знаю, - сказала она, прервав пургу. – С незнакомыми стараюсь не общаться. Со знакомыми, тем более. Ну, что вы там обещали? Где эти сорок бочек арестантов?

- Вы правильно сделали, что дистанцировались от симулякров. Вам надо совсем новое. Когда станете двойником, тоже научитесь с первого взгляда находить своих.

- Вы можете без этой мути? Я сама сумасшедшая, мне других не нужно. Ни своих, ни чужих. Говорите громче, а то здесь шум, я должна напрягаться.

- Самое простое, что я могу сделать, это поставить в душу вам штырь для рационального понимания. Конечно, нужны усилия, чтобы он прижился. Что-то читать, учить язык, делать гимнастику. Но результат того стоит. Вы получаете систему зеркал Сведенборга, позволяющую увидеть наш мир в потустороннем отражении.

- Ничего не понимаю. Я тупая и не хочу этого скрывать.

- Вот-вот. Потому я и говорю, что вы из наших. Мы не хотим выглядеть лучше, чем есть. А тут откроются бездны, - все отражается, и вы отражаетесь. Вправленный после первородного вывиха мозг.

Ну да, это ей подходит. Буквально все, с кем она тут общалась, ложились в клиники на операции по коррекции лица, тела, веса, психики, кармы, ауры, астрала, сна. Все, что выкачивали из нефти, газа и оружия их мужики, они пускали на ветер своего выпотрошенного тела. Фиг с ними, а вот обновить мозг ей было бы кстати. Она совсем перестала соображать, что происходит.

Она привыкла работать с людьми. Понимать, кто есть кто. Даже когда все накрылось, и то стала подыскивать умных парней, раздавая им «гранты», чтобы поиметь на всякий случай. А теперь вот и «двойники» пошли. Пусть идут, она быстро их к делу пристроит. Иных не может быть в безвоздушной среде, в которую она угодила. Смысл не оставляет ни цвета, ни запаха, - как заметил древний ученый-мистик. Не оставляет и вещей. Одна лишь богатая внутренняя пыль на захватанных толпой плоскостях.

- Вы о чем-то задумались?

- Так... Мое нынешнее хобби – размышлять в неподходящих для этого местах. Видите, глаза сразу наружу лезут.

- Да нет, ничего себе такие глазки, простите за фамильярность. То бишь о чем я.

Когда она сдаст все свои счета, ключи от квартир, бухгалтерию и печати, то пойдет шерпом, экспертом, проводником-туземцем - по связям и смыслам русской мафии для какой-нибудь транснациональной корпорации. Это будет, конечно, лучший выход. Он о чем-то спрашивает ее.

- Извините?

- Вы разве не пользуетесь легкими наркотиками? Для бодрости?

- Нет, не пользуюсь.

- А ваши конкуренты всегда и в больших количествах. Как вы можете с ними конкурировать. Бежите на длинную дистанцию с теми, кто принял допинг, и вините себя в проигрыше. У вас не было шансов.

- Значит, для меня есть что-то более важное.

- Да сколько угодно. Только не суйтесь тогда в бизнес. У вас низкое давление, вы астеник, засыпаете на ходу, а туда же – в мир больших денег, больших рисков и взаимных продаж. Я предлагаю вам проснуться, но без химии. Уже полчаса предлагаю, а вы сидите и думаете о чем своем. Помните, как мама говорила: «Дусенька, просыпайся, пока вставать в школу».

- Откуда вы это знаете?

- Здесь в зеркалах время течет одновременно. Мама и ныне там. А вас будем держать на лазерных уколах. Десять часов в день работа с досье мафии плюс точечные вылазки в реал – по сюжету. Интерес поддерживается, как у всякого наркомана, усилением дозы. Во всем мне хочется дойти до сути, как сказал поэт. Жизнь коротка, горизонт далек, надо бежать изо всех сил, чтобы устоять на месте. Все, как у людей. Ум у вас цепкий. Дадим еще крючков. Будет крыша, чтобы цеплять крючья. Федор Павлович очень волновался,  - чтобы крыши не было. Тогда, мол, ада не будет. Папаша шутили-с.

- Охота вам дурью маяться, - спросила она, на всякий случай, готовая сдаться.

- Еще будете радоваться, когда с утра подвезут свежую дурь, обещаю. Такой дурью высокого класса вся человеческая культура держится.

- Да я вижу…

Снять напряжение можно или любовью, или выпивкой. Прежде она выбирала любовь. А сейчас задумалась о выпивке. Чтобы ни от кого не зависеть, не путаться в новых сложностях, которые несет другой человек. Ее внутренний мир достиг совершенства и нуждается лишь в подпитке. Это и есть эмиграция на выгодных условиях.

Мама пишет, что в семье брата ее доводят, она не знает, куда уехать от них. В восемьдесят три года это проблема. Да еще со сломанной шейкой бедра. Брат купил ей компьютер, и она, надев очки и взяв в руки лупу, пишет ей электронные письма с жалобами. Время от времени они разговаривают по скайпу. Она долго уговаривает ее, приглашает к себе. Заграницей она сможет взять ей хорошую пакистанскую прислугу. Нет, говорит мама, заграницу я не поеду. Ее поехавшая крышей подруга, за которой смотрит дочь, довольна уходом, потому что принимает дочь за сменяющихся каждый день «девочек из Молдавии», а саму дочь «заочно» костерит за то, что та уехала куда-то и ее бросила. Дочь приняла правила игры и потихоньку сама сходит с ума.

Такие истории утешают своей естественностью. Как натуральная еда, на которой все здесь помешаны. Прочее, - книги, новости, история, политика - замешано на синтетических страхах. Те, кто видел, как и из чего делаются сегодня колбасы, не может их есть. То же происходит с теми, кто видел, как делаются новости или исторические факты, не говоря об их интерпретациях и «кратких курсах». Ей кажется, что она попала в облаву. Если еще и погода пасмурная, то очень хочется повеситься. Если солнце, то сначала получше, а потом вообще невозможно. Впечатление, что долбанули по башке пыльным мешком. До рвоты. В последнее время она перешла на водку. Нашла нишу.

От того, чтобы пойти с ним в гостиницу она сразу отказывается. У нее от этой любви начинаются дикие спазмы головного мозга. Очень кстати. Так что она готова его дальше слушать. Ну, что там с подозреваемыми? Кто кого убил?

- Да вас и убили-с, - говорит он. – Или хотят убить, что еще хуже-с.

Она забыла, что означает этот словоерс. Сударь, сударыня? Неважно. Фиг с ним. Тело и так всегда в подвешенном и унизительном положении.

- И кого подозревают?

- Поищите в своем окружении. Кому вы перешли дорогу, кто вам завидует, кто хочет прикарманить ваши денежки? Вы скажете, что таких слишком много, имя им легион. И легче придумать доброго ангела, который будет за нас, чем найти соломинку в грузовике иголок.

У собеседника странно плыло лицо. Ей вообще нельзя пить. Ни капли. Реалистические физиономии подевались куда-то, подумала она. Сменившись родными или враждебными, или пустыми эмоциональными пятнами. Какой-то абстракционизм.

- Нет, - сказала она, - искать ангела это самое гиблое дело. Он уж точно окажется убийцей. Безопаснее - соломинку в стоге иголок.

- Или того, кто создал адскую систему. Дьявола. В обратной перспективе – самого мелкого из бесов. Крысеныш, троечник, мелкий доносчик, занялся спортом, чтобы не били, как последнего из помоечников. Легко представить тех, кого он покупает, чтобы прислуживали ему и именем его. Вон они по телевизору.

- Не надо меня агитировать ни за, ни против советской власти. Я знаю. Ближе к делу.

Пока они говорили, наступил вечер, потом ночь. Здесь, за границей, как в вакууме. Переселенцы движутся по интернету на запад. Говорят, впереди много свободной земли. Вдвоем они составили примерный текст договора. На том свете, он сказал, людей на порядки больше, но информация о них избыточна, и потому кажется, что никого нет. Постепенно так будет и здесь. Видимо, она потихоньку сходит с ума. Интересно. Лишь бы мозг бился до последнего. Ну, и женская натура, естественно. А водки и прочего – ни-ни.

В общем, она поняла, что заграницу наши люди едут, чтобы решиться на то главное, до чего ни руки дома, ни душа не доходят. А здесь - ты конченая и на все способна. Видишь человека, выпиваешь с ним, глазки строишь, о делах говоришь. А то, что он сволочь и подонок, это в бекграунд уходит, в кантовскую критику способности суждения. Широк русский человек, и весь мир под свою подлость устроить хочет. Особенно заграницей. Тоска его тут, видишь ли, берет.

Новая жизнь наступает, сказал он ей. Перемена пола это смена мыслей. Они сидели у нее на кухне. Огромной, светлой, блестящей от поверхностей, с новыми окнами внутрь и наружу. Так вот придется хорошенько подумать, прежде чем сделать шаг в сторону от закона и общепринятого. Русские по своей привычке лгать решили обмануть весь белый свет, подделав его. Империя тьмы, иначе не сказать. За это их ждет трудно еще осознаваемое наказание. А нас с вами придется писать внятные объяснительные записки. Логические, хорошо артикулированные, а, главное, - вменяемые. Безумие – это внутренний выход. На экспорт он не годится.

Приходится играть роли. Инопланетянин представил ее нужным людям, и ее ввели в экспертную комиссию, которая выделила знаменитый грант в миллион евро Александру Эткинду в Кембридже. О трудностях перевода одних и тех же событий ХХ века с точки зрения русского, украинского и польского государств, историков и общественного мнения. Пару раз сидела в комиссии. Показалось так муторно, что написала отказ с обоснованием: в эпоху интернета глупо терять время на посиделки. Разве что на конечном этапе, когда все выскажут письменно свои мнения, секретарь соединит одно с другим. Вот тут можно и познакомиться.

Ее демарш имел успех. Она стала популярна. Хороший французский оказался пуще неважного английского. Не ей учить Александра трудностям перевода с русского на человеческий, особенно в тотальной лжи, которой прославлен этот язык. Коллеги удивлялись: женщине важно присутствие, возможность блистать, какой интернет… Она отговаривалась наступлением эпохи мутаций, не вдаваясь в подробности. Для блистания довольно светской жизни, которая ведь тоже почему-то переходит на кухни бедных и частные вечеринки богатеев. Им лишь бы время проводить. Вот время и утекло…

Инопланетянин уверял, что новая религия, стоящая на пороге, сведет к гигиеническому минимуму прежнее общение людей. Люди, умеющие читать, получат преимущество, - как прежде оказались нужны умеющие печатать на клавиатуре. Придется, однако, еще думать. У нее есть приятельница, которая пишет обзоры светской хроники. Искусственная грудь, губы, нос, кожа плюс вся состоит из цитат питерской интеллигентки со свежим ладожским ветром в голове. Когда она сталкивается с ней в общей компании, то чувствует, как начинает ломить зубы от искусственной свежести этой особы. Конечно, жаль ее, да больно экземпляр презентационный. Говорила, что дает трогать себя за цитату – сверх гонорара. Мол, особое удовольствие, как секс с безногой.

Потом появятся рожки на голове, хвостик, это станет последним писком моды, как и французские духи с запахом серы, подсыхающие любые прыщи. Она этого уже не увидит и не надо. Будущее нам перпендикулярно. Сейчас все борются с кариесом, а скоро будут культивировать, как знак ненасилия и нежелания кого-либо есть. И еще полное владение своим телом, чтобы в любой момент поменять его частями или целиком на что-то еще. Представь это, пока ничего не болит, сразу полегчает. Как относишься к себе, отнесись к другим. Они все заменимы - целиком и частями. Прислушайся, что за хрень несут. Присмотрись к пожилым, как изношены, воняют, набиты дрянной и неодухотворенной пищей.

Она выехала на пару дней на взморье. Устроилась в гостинице. Теплое течение Гольфстрима творит чудеса. Ни с кем не общалась, никого не хотела видеть. Устроилась на террасе на диване. Тепловая пушка согревала лучше свитера. Смотрела вдаль, на сизоватое, вполне родное, небо. Рядом лежала книжка стихов. Накануне играли с богатеями, кто назовет больше первых строчек Пастернака, Лермонтова и Ахматовой. Самый богатый оказался самым начитанным. Недаром у него самая большая коллекция художников Бубнового валета. Светская обозревательница, которая тоже протырилась за их стол, сказала, что как только она написала об этом в своем ЖЖ, у нее тут же украли эту информации, переврав во всех желтых СМИ. Господи, какая чушь лезет в голову на природе.

Пара коктейлей настраивала на созерцание. Она заметила, что самое большое удовольствие доставляют механические наблюдения. Смена цифр в счетчике, соотношение машин, проезжающих справа налево и слева направо, количество строчек в абзаце. Полтора часа глядела, уставившись в экран, как дядьки бежали пятьдесят километров. Полное счастье. То же арифметическое удовольствие в зарабатывании денег на бирже, в игре в рулетку, в созерцании движущихся облаков. Совершенный покой гипноза. Тот, кто подарит его нам в вычурной форме искусства, в сермяжной простоте политики, - тот станет вечным властителем умов. Блюстителем рая. Пресс-секретарем Бога Живаго. Антихристом, одним словом.

Надо бы записывать свои мысли, подумала она. А то носятся без всякого толку, как электроны. А так можно будет бомбу сделать или лазер. Извилины мозга прижигать. Недалеко от нее сидит женщина, посматривает на нее, встретившись взглядом, улыбается, потом заговаривает. На английском. Она извиняется по-русски, что не понимает. Та улыбается еще шире, отводит взгляд. Как возникает сцепление между незнакомыми людьми и зачем, - она не поймет этого. Мороки и глупости в общении гораздо больше, чем пользы и смысла. Услужающий убирает пустую рюмку, меняет чистую пепельницу на еще более чистую. Она, улыбаясь, кивает ему. Какое счастье, что никто не нужен. Сидишь себе перед голым небом, очищаешься, того и гляди, войдешь в него целиком или по частям. Улыбаешься бессознательно и тем счастливей. Лишь бы никто не спросил, чему скалится.

Как хорошо по себе узнавать, который час. Смотришь на небо, ждешь вознесения, - время такое. Раньше моталась всюду, подбивала бабки, кураж испытывала. Потом затаилась, решила, что на свой век хватит, надо читать умнее книги, раздавать гранты бедным гениям, спасать культуру. Эта фишка тоже осталась позади. Теперь вот сидишь не в сезон в пятизвездочном отеле и рвешься в небо, потому что все помечено смертью, и нет иного выхода.

Когда после завтрака вернулась в свой номер, чтобы принять душ, нашла под дверью бумажку, что ей оставлена записка на ресепшн. Позвонила туда, чтобы ей прочли. Было написано, что ее будут ждать после полудня в городе в кафе рядом с магазинами, есть некое важное сообщение. Ноль эмоций. Не испугалась, не рассердилась. Просто выбросила из головы. Тут же забыла. Человеку, который вас не замечает, вы не страшны. Есть бесконтактная, как единоборства, - проза. Бесконтактная любовь, власть, магия. Вот, что такое эпоха интернета. Она не хочет выпасть из времени. Именно поэтому не связывается с выморочным криминалом, мечеными деньгами, чекистской мафией. Когда ты внутри нее, кажется, что все нормально, все такие милые, икра свежая, деньги шальные, легкие. Ты так хорошо выглядишь, так легка. И только что-то неясное гложет. Потом один оскал, другой, яд меж зубов, несанкционированный хвост полез, милитаризованная чешуя. Понимаешь, что пора бежать.

Куда-то не туда все повернулось. Лучше она вернется к давним занятиям земным магнетизмом Гаусса. «Для тех, кто понимает», - оставляет она значок на полях воображаемой рукописи. Она, как и все, не более чем лакмусова бумажка для определения качеств среды. Для этого не надо лгать. Ей скучно, стало быть, среда депрессивна. И гори она огнем. Так в детстве сжигали в туалете спички и бумажки, чтобы перебить дурной запах. Она не будет жить там, где умирает мозг. Заколотит дверь, обнесет проволокой, повесит плакат: «Все ушли в дерьмо!»

Море пахло так свободно, так щемяще, ветер дурил голову, еще поживем немного. Книга тоже была замечательная. Про бомжиху, которая сначала работала дворничихой. Гениальная, асоциальная, склонная к модному сейчас синдрому Аспергера. Как она очищала от снега, грязи, листьев отведенный ей квадрат пространства, пытаясь победить хаос счетом и смыслом. Но надо было вступать в контакт с жилищной конторой. А там за крышу над головой надо было спать с заведующим. Обещанную половину положенных денег ей тоже не заплатили. Хитроумной комбинацией она свела в могилу нескольких сволочей, но пришлось опуститься на следующую ступень. Стать жертвой нового круга подлости и насилия. Жертвой она быть не собиралась. Страшно только ночью, - так называлась книга. Страшно, когда отключается разум, анализирующий окружающее. Героиня, она же выдуманный автор книги, записывала происходящее на листочках и маленькими буквами, перенося по возможности в компьютер, когда тот подворачивался в ее странствиях, не хуже какого-нибудь Солженицына, исследующего гулаговские круги ада. Жизнь полна отсутствующего смысла. Китайские тетраграммы, японский дзен, алкоголическая проза, белые стихи кошмаров делирия, сухой эпикриз, - чего только не было в этой жуткой энциклопедии вечной нашей жизни. А она именно что вечна, - приходит к выводу автор: то, что лежит вне смысла и истории, невозможно преодолеть. Любой человек мутирует, растекаясь со временем по этому пространству. Она даже сама захотела написать что-то подобное. Пока что разослала е-мейлы своим стипендиатам с просьбой прислать отчеты, планы, тезисы новых идей. Скоро весна, грязь, депрессия, надежда, отчаянное бегство из мест предварительного заключения и итогов. Пора начинать работу над давно объявленной электромагнитной бомбой. Тогда, как говорится, посмотрим, кто из нас диэлектрик.

Как та девушка из книги, она будет устраивать все вокруг себя. Каждый раз с нуля. Чистить, убирать, пока хватит сил. Она сидит в столовой, набрав еды с шведского стола, смотрит в огромное окно на залив, побережье, людей, что гуляют, фотографируя, собирая камни, подставляясь порывистому ветру. Ей представляется нечто вроде аккуратного голландского дворика в черно-белых плитках на картине старых мастеров. Она должна терпеливо заполнять их, исходя из правил рассудка. Смертница. Страхи, сны обступают. Чем пуще должна, тем гуще тьма вокруг. А как сладко слиться с окружающим дерьмом.

Даже когда мы одни, нас окружают те, с кем мы считаемся, о ком прочли в новостях, увидели по телевизору, вспомнили. Целая свита духов. Если ее насытить мудрыми, трудолюбивыми соратниками, то случайных людей можно свести к минимуму. Дойдя до середины жизни, понимаешь, что без алхимии, без евгеники, специально культивирующей тех, кто тебе нужен, ты осуждена болтаться среди нелюди.

Смотреть на окружающих, как на предмет выведения нужной породы, не так легко, как дворянам, работавшим над улучшением экстерьера крепостных людей или собачьей своры для охоты, или скота, специально выписанного на расплод из Англии. Какой-нибудь Лев Толстой поколениями тренировал глаз на нужные повадки. Демократия и общее равенство и братство сделали нас щепетильными. Мелкая дворянская сошка, вроде Константина Леонтьева, за это и ненавидела французишек. Начитавшись, верно, английских и немецких книг про выведение правильной породы.

Она с любопытством глядела на услужающих турецкого и пакистанского вида. Разве что в постели их пробовать. Но в ходу теперь библиографические потомства, - терпеливые, начитанные, мгновенно ухватывающие суть, чтобы ввести в уникальный контекст. А инопланетянин уже на ней самой пробует генную инженерию. Будем работать в трансформере. Лишь бы не тошнило.

«Нет, я не завидую видам из окна отеля и с террасы, которые перед вами, когда вы пьете коктейль. И без того тошно. От изящной жизни мне и вовсе впору повеситься. Поэтому я и выбрал одиночество, чтобы не травмировать собой ближних. Скажу больше: я считаю, что русских людей вовсе нельзя выпускать за границу, чтобы они не разносили заразу своего скотства. Сдал свой загранпаспорт и облегчил этим свою душу. Парадокс критского лжеца в отечественном варианте: как член цивилизованного общества я считаю себя и своих сограждан варварами, стоящими вне человечества. Ну и довольно об этом. Проклятие можно вычерпывать до бесконечности.

Наверняка у вас есть корреспонденты помимо меня. И задания им дали. У меня тоже есть люди, которые делают то, что я не умею. Учусь у них. Такая же сеть сотрудников есть и у каждого из них. Все отражают друг друга в кривых зеркалах. Людей без того много. Открываю текст про выдуманных людей и с души воротит, пролистываю, не глядя. Людей больше, чем мыслей. Имя человека проваливается в него, не оставляя следа. Пусто-пусто: домино Бога-рыбы. Чем больше читаешь, тем сильнее проявляется пустое место под всем этим. Такое рабочее настроение устанавливается ближе к обеду. Личная интонация письма – одна из возможных стратегий быть услышанным, чтобы не слышать другого. Мол, иди в душу, не трепыхайся!

Мы подползаем к объекту, не извольте беспокоиться. Женская природа сыровата, вы сами знаете. А подсушенному подобраться к гниде не сложно. Меньше эмоций. Если бы в охране были бы монастырские, пришлось туго. Но нынче таких и не бывает. А эти спортсмены только на шашлык годятся. Главное, не вступать с нелюдью в диалог. То же в книгах: можно пропускать. Они говорят, мы делаем. Да и «мы» - для маскировки. Я делаю.

Все это быдло с груш околачивать – невеликого ума дело, физкультура, не больше. А вот скрестить Пушкина с Ахматовой, это высшая математика, евгеника, как вы дотумкали на отдыхе. Я стою на пороге нехилого открытия. Сперва все решает объем прочитанных слов. Потом начинаешь разгонять их до нужной скорости. Ну и сам, натурально, подсушиваешься до кондиции в дневниково-исповедальных записях, перпендикулярных словесной массе. Ничего нового по сравнению с получением ядерной энергией. Даже обидно, что физики побили лириков. Но еще обиднее, что ни те, ни другие не поняли смысла события».

В оттепель кажется, что за окном кто-то сморкается. Темнеет раньше, чем наступают сумерки. Все не так безнадежно, но выхода нет, только вход. И лишь клинический идиот считает себя тем, за кого его принимают другие люди. Толстого до сих пор ненавидят, что он себя за такового не принимал. Великий писатель земли русской? – спрашивал он. – А почему не воды? Все боятся, что, когда рассеется морок, не окажется ничего. А ты, сидя за столом, знаешь, что или свернешь сейчас весь мир с рогов, или писательство абсурд, какого свет не видывал. Да не волнуйся, свернешь.

Будущее приближается стыком ума и времени. Голова стучит, бьется о рельс. Секундная стрелка в каком ухе звенит? Слиплась кровь, запеклась. Засыпаешь потому что, и начинается прилив к голове. Ровные волны одна за другой накатывают на берег. Только чайка покряхтывает, сидя на волне. И уже обращен в умственный кулак, не теряющий замаха. Кто-то отвлекает то и дело, отводит удар, но и ты давишь, выжидая момент. Впрочем, следует объявить себя и при заочном гнидоубийстве. Вот он в очереди к онкологу. С улыбкой чеширского кота.

Под утро он представил, что, когда умрет, квартиру у детей отберут из-за неверной приватизации или еще какой нехватки документов, а, главное, потому что какой-то мелкий начальник в ЖЭКе захочет украсть. Закона нет, делать нечего, кроме как пойти и убить кого-то заранее. Или отдать все тихо, сгинуть и будь, что будет? Нужен особый ход вне всякой причинности, а он его не находит. Размышляя, он, как обычно, отогнул ладонь, прижав мизинец к руке и развернув все пальцы к локтю. Такая гибкость его запястья всегда была поводом для фокусов, шуток в компании друзей, явной патологией. Он прочел, что полторы сотни миллионов лет назад у динозавров начались такие изменения в передней конечности, приведшие еще через 50 миллионов лет к появлению птиц. А он, видно, идет к некому виду злобных ангелов, не иначе. Но тогда должны вернуться и перья.

Счастливое чувство, что он присутствует при начинающемся провале в общую гибель и что-то новое, не оставляло его, боролось с обычным страхом и ненавистью к несправедливости. Выждав минуту, он послал ей электронное письмо. «Задание выполнено. Смотрите новости». День был пасмурный, с ветром, в этот момент как раз солнце вышло из облаков, осветив письменный стол.

Еще один день

27 января. Говорят, что для проформы надо выглянуть в окно. После сна было такое состояние, когда он начисто забыл все, что должно было произойти в этот день. Тот был пуст и чист как лист бумаги, на котором даже бумаги нет, что-то вроде того чистого листа души, которого никто не видел, но где якобы записываются все наши впечатление. Великое приобретение, с привычным разочарованием во всем думал он.

Это прежде мозги щелкали, вспоминая о планах на нынешний день, теперь память втекала в них плавно и, не торопясь. Предстояли звонки, встречи. Он посмотрел в календарь. Выбор между равноапостольной Ниной, просветительницей Грузии и преподобными отцами в Синае и Раифе избиенными показался ему предпочтительней прочих.

Все-таки взглянув в окно, он отметил не только белый покров, лежавший на всем, но и более темные асфальтовые дорожки, означавшие, что снега не было, а, наоборот, слегка потеплело. И машины, разливавшие по дорогам свои ядовитые химикаты, выжигавшие снег и лед, добрались и до малых дорог внутри кварталов.

Вчерашний вечер оказался не таким, как хотелось, скомканным и чужим. Разве что потом, когда он писал о нем и разглядывал фотографии, то немного пришел в себя, и опять все показалось чудесным и живым. А так, дрянь кругом, чего скрывать.

Еще интересно, что за окном время застывает в одном положении, а в книгах все времена движутся, как в живых картинках, май сменяет октябрь, а осень с весной разделяют иной раз несколько абзацев. Но тут вышло солнце, и осветило всю панораму, хрусткую на морозе, - с порослью деревьев, снежными плоскостями, редкими трубами, из которых вился столько же белый, как снег, дымок. С одной стороны квартиры были видны только дома, дома, дома, за которыми то и дело скрывалось солнце. А с другой – панорама непонятной, общей и потому притягательной жизни, где все было неровно, открыто, и небо играло в снежки с трубами и лесополосой, огораживавшей когда-то железнодорожный путь. Многообразная жизнь: бетонная стена, на деревьях грачиные гнезда. Там еще ничего не установилось, кроме зимы.

Интервью, которое он должен был сделать со Жванецким, отодвинулось в неопределенное будущее, по крайней мере, недели на две, тот записывался по телевизору, устал от интервью, выговорился, его можно было понять. День сразу начал раскрываться в иной, еще не совсем ясной перспективе. Но сначала надо было его расписать, как игроки расписывают карточное поле.

Пока игра не начиналась, все казалось в его руках. Потом же сразу мог возникнуть провал и известное ему ощущение разгрома и желания куда-то спрятаться. Об этом не надо было даже думать. Из-за высоких домов выходили долгие облачные полосы, как будто кто-то играл на клавикордах. От него зависело услышать музыку, но это могло быть разве что на отдыхе.

В том положении, когда у него не было твердой работы и дохода от нее, важно было иметь твердые надежды на будущее, которые давали тебе кураж. Такие надежды имелись и будоражили. Он чувствовал в себе нужный градус.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений